|| Pillars of Eternity

Козима — Приблизившись, вы чувствуете яркую историю, содержащуюся в сущности души этой женщины. Кажется, голоса из ее прошлого зовут вас.

1: Потянуться к душе.

%username% — [Потянуться к душе]

Козима — В лавке погашены все до единой лампы и захлопнуты ставни, но женщине, сидящей за прилавком, свет и огонь не нужны: она сама себе — луна, сама себе — призрачный факел. От ее тонких рогов, сходящихся на лбу, как венец, исходит слабое холодное сияние. Этого достаточно, чтобы рассмотреть корешки фолиантов на пыльных полках, резные крышки ларцов и дорогие безделушки, сваленные горкой на столе. На ворохе бумаг спит, свесив вниз хвост, большой черно-белый кот.

Поодаль стоит цилиндр — в нем плавает чей-то мозг, морщинистый, как грецкий орех, и маленький, как кулачок младенца.

Дернув кота за ухо, женщина небрежно сдвигает бирюльки в сторону. Сегодня ей в руки попалось кое-что получше: тяжелый, обшитый кожей гримуар с уголками чистого серебра. Женщина быстро листает страницы, покрытые вязью заклинаний, и вскоре становится ясно, что знания волшебника не влекут ее, и тайн магии она не ищет. Ей нужно другое — частичка чей-то души, пылью осевшая на бумаге. Наконец, она захлопывает книгу, и кажется, что в лавке слышен шепот мужчины, тихий, как осенний дождь.

Улыбаясь, богоподобная встает.

2: Расспросить о женщине у знакомых.

%username% — [Расспросить о женщине у знакомых.]

Говорят, что прежний владелец лавки, не имевший ни жен, ни детей, под конец жизни вусмерть рассорился со своим младшим братом и в пику ему оставил все, что имел, своей ученице-сиротке.

Говорят, что Козима — сайфер, охотница за душами; ведьма, brîshalgwin.

Говорят, во лбу у нее месяц, а между ног — луна.

Говорят, она с пиратами знается, и с огненоголовой Тойве, и с трехпалым Стервятником — а тех любой сторонится, у кого котелок на плечах.

Говорят, как мать ее родила — так и зачахла вскоре.

Говорят, что прежний владелец лавки умер не от косточки в горле, а от ножа в спине.

Многое говорят. Козима кривит губы.

Собака лает, ветер носит.

3: Рассмотреть женщину поближе.

%username% — [Рассмотреть женщину поближе.]

@темы: игры

---

|| Идеальная кошка

Я всегда смотрела на фотки котов, лежащих в раковинах, и удивлялась: ну, кто так делает? Влажно, жестко, воду могут включить в любой момент. И еще мылом, наверное, пахнет.

А вчера захожу в ванную и вижу Молличку.

@темы: моя семья и другие звери, сквозь объектив

---

|| F4

Как ни зайдешь на нексус, в секцию Fallout 4, там рекламируют кучу новых модов. «Улучшенные лица для компаньонов женского пола!» (В ванильной игре все бабы недостаточно смазливые, это ежу понятно.) «Голые и опасные: новые нюд-скины!» (Внутри ровно одна тяп-ляп сбацанная текстурка для мужиков и двадцать текстур для женских телес — все HD.) И апдейты к модам, соответственно: «Версия 1.2, я лучше прорисовал соски!»; «Версия 1.3, добавил больше опций лобковых волос!» (Гм. Спасибо, чувак?)

Cреди этих бесценных сокровищ я нашла маленький и глупый мод, который полюбился мне больше, чем рескины одежды и новые прически (уточнение: для тех волос, что на голове). Теперь, получая левел-ап, я слышу Нила Деграсса Тайсона: We've got a badass over here!

Чтобы добавить прохождению перцу, а также объяснить то, каким образом хрупкая Элисон с глазами олененка, в прошлом мамашка из пригорода с неоконченным высшим, ныне метко стреляет из всех видов оружия, с легкостью носит на плече базуку и держит в страхе всех наемников Содружества, я придумала себе самый классный хедканон эвер:

Элисон Шарп умерла в две тысячи двести двадцать седьмом году.

Элисон Шарп — синт.

>> бэдэсфулли

@темы: игры

---

|| Валкорион // Вишейт

@темы: Star Wars: the Old Republic

---

|| Кошачий алфавит

Я недавно подумала, что было бы забавно составить про наших котов алфавит с фотографиями. А — это апокалипсис, коты обычно устраивают его ночью, когда мы идем спать. Б — это разноцветные пальчики-бобы. В — это волосатый трон, то есть стул, на котором все время лежит Северус. Г — Моллина грива.

Вот на букве «Г» это занятие мне и наскучило.

Делать иллюстрации к алфавиту я тоже ленилась. Но сегодня мелкая сама развалилась под лампой на моем столе, и упускать момент было грешно.

>> Д — Джо

@темы: моя семья и другие звери, сквозь объектив

---

|| Бложик-без-ножек и курица из духовки

Я читаю дневники разных людей, в частности, через Наташину ленту.

(Да, такой вот я сталкер: если Feuille Morte подписалась на вас, значит, она и меня невольно притащила с собой, как рыбу-прилипалу. На чужой тарелке торт всегда вкуснее, поэтому я не спешу добавлять людей из Наташиного избранного в свое. Наташа уже смирилась с этим и только просит меня не смотреть ее ленту на ее же компьютере.)

Так вот: я читаю дневники разных людей, в частности, через Наташину ленту.

И многие дневники производят впечатление теплых, уютных, непосредственных, что ли; на их фоне мой собственный кажется прохладным, выхолощенным. «Ну так ты ведешь скорее блог, чем дневник, — заметила мне на это Наташа, — а вот другие люди — именно дневники».

Это правда: я веду бложик. (Бложик-без-ножек.) Двадцать пятого ноября ему исполнилось аж десять лет.

Когда-то я думала, что никому не интересны мои фандомные вопли, поэтому сдерживала себя и писать старалась о жизни — ну и о чуйствах даже; а теперь все с точностью до наоборот. О личном рассказывать как-то неуместно, да и не хочется больше, а если возникает желание иногда, быстро и тухнет. Ну кому из ПЧ, думаю я, не терпится узнать о том, что у меня курица из духовки мылом пахнет?

(Пользуясь случаем, передаю привет ебучему соседу из купе поезда Москва — Санкт-Петербург; я не написала про тебя ни словечка, сссука, хотя видит боженька, стоило бы!)

Я даже итоги 2015 года подвести сама не могу как нормальный человек; пришлось воспользоваться опцией «звонок другу». «Ты сдала экзамен, получила повышение и подобрала на улице кошку, — подсказала мне Наташа. — И еще прокачала двух ситхов до шестидесятого уровня, и они менее готишны, чем Кайло Рен». Из чего следует: а. как-то грустно у меня с итогами года; б. мы все же ходили на новый эпизод ЗВ в кино, но даже об этом я так и не собралась написать.

Зато планы на грядущий год у меня имеются, и они записаны черной гелевой ручкой на обратной стороне ветеринарного рецепта. (To-Do List 2016, ёпта!) Пунктов в списке много, и я, нутром чую, буду радостно факапать их. Один. За. Другим. Поэтому озвучивать эти планы я не тороплюсь. Если озвучу сейчас, мне придется по ним отчитываться год спустя. Нет уж, спасибо!

Могу пообещать одно: в грядущем году я постараюсь хотя бы иногда легкомысленно писать о курицах, мыле и духовке, не строя из себя интеллектуальную блогершу.

Свежо предание, а верится с трудом.

@темы: di@ry

---

|| Саксонская Швейцария

Кто полез фотографировать горы в босоножках, не заметив жирного пятна на объективе? О, да это же я. Первое хотя бы поддается объяснению: за день до я навернулась с велосипеда на проезжую часть, ушибла палец — и не смогла потом надеть обувь с носком. Второе — второе объяснению не поддается.

Когда мы собирались в Германию, заехать в Дрезден хотел именно Cartagia. Я принялась гуглить местные достопримечательности, нашла национальный парк неподалеку от города — и после этого желающих попасть в Дрезден было уже двое. Правда, в связи с тем, что я по традиции выкладываю фоточки с большим опозданием, сказать о парке мне особенно нечего. Про города писать проще. У каждого города — свое лицо. А природа — она и есть природа. Особенно привычная, наших широт.

При посещении подобных мест мне всегда вспоминается «Герой нашего времени». На уроках литературы учительница рассказывала нам, что Печорин должен выдержать три, что ли, испытания: дружбой, любовью и природой; но проходит лишь одно, последнее. Вот так и я: насчет дружбы и любви не знаю, а уж с испытанием природой у меня проблем нет, на отлично я прохожу его, десять из десяти. Я это говорю, чтобы вы не подумали, что я там на высоте трехсот пяти метров стояла с постной физиономией. Совсем нет: я смотрела по сторонам во все глаза и разевала рот. И щелкала фотоаппаратом еще.

Благодаря моему нежданному спутнику, жирному пятну, на большинстве кадров фокус сбился, а там, где не сбился, посреди снимка осталось нечеткая замыленная клякса, которое пришлось исправлять шарпом.

Такие дела.

>> горы, зелень, Эльба и эксклюзивное #фотоног

@темы: сквозь объектив, о скитаниях вечных и о Земле

---

|| Слепое пятно, глава 2

Верите или нет, я наконец-таки отредактировала переписала вымучила выложила вторую главу моего долгостроя про Кая Ленга и Шепард, Ирму Дж. Сменила на фикбуке размер с «миди» на «макси». Сходила к психотерапевту и выплакала целую чашку слез.

Заодно обновила первую главу: она теперь с правками от Feuille Morte — и еще банановая.

Ставьте, пожалуйста, лайки — хоть тут, хоть на фикбуке — если нравится.

Фандом: Mass Effect
Размер: планируются семь или восемь глав, а покамест — две (чуть больше девяти тысяч слов)
Таймлайн: пост-МЕ3
Рейтинг: R
Персонажи: Ирма Дж. Шепард/Кай Ленг, НМП и НЖП в количестве; также в тексте появляются Явик, Лиара Т'Сони, Джеймс Вега и другие знакомые лица
Предупреждения: насилие, смерть второстепенных персонажей, ненормативная лексика, употребление наркотических веществ, дабкон, фемдом, Ирма Дж. Шепард

«Слепое пятно — имеющаяся в глазу здорового человека область на сетчатке, которая не чувствительна к свету».

>> глава первая, или двое бедных детей

>> глава вторая, или Кай не умер

>> глава вторая, или Кай не умер

— Он не умер! – сказали розы. — Мы ведь были под землею,
где лежат все умершие, но Кая меж ними не было.
Г. Х. Андерсен, «Снежная королева»

CRB_KAI_LENG_1956_55HA689
В час, когда Шепард выиграла войну, у Ленга отказали протезы.

Через несколько месяцев схлынет пьянящая эйфория победы и смолкнут марши. Найдутся охотники сорвать с майора Шепард погоны и развеять героический, будто бы сам собой приставший к ее персоне флер. Много, скажут они, выскочке из армии чести. Наворотить по всей Галактике дел да нажать на спусковой крючок огромной, всем миром изготовленной пушки — хитрая ли наука? Любой, скажут они, справился бы солдафон.

— Не было никаких кнопок, — ответит им Шепард, глядя в камеру мимо грудастой журналистки. — Не было, Аллерс, волшебных спусковых крючков, а не верите мне — спросите у инженеров, трудившихся над Горном сутками напролет. Я просто набралась храбрости и сказала Жнецам: «А ну-ка, убирайтесь к чертовой матери из нашей Галактики!» Вот и весь мой нехитрый подвиг.

Никто не возьмется судить, шутит она или нет, однако двадцатого ноября восемьдесят шестого года Жнецы действительно бросили все и убрались к чертовой матери. Они бежали с поля боя как дезертиры, оставив после себя руины и пепелища, потухшие ретрансляторы и страшные «драконьи зубы», безмозглых хасков — и его, Ленга.

Над руинами Лондона тогда поднималось солнце, а в окрестностях Монреаля шел второй час ночи: самое глухое, беспокойное время суток, и Ленг не мог уснуть. Виной тому были медикаменты, которые ему кололи уже три дня, чтобы ускорить заживление тканей, и хотя результат был налицо (не останется, обещала медсестра, даже шрама), Ленгу казалось, что в боку у него поселился дикобраз, терзающий его нутро иголками и не знающий покоя ни днем, ни ночью.

— Очень хорошо, — сказала медсестра во время последнего осмотра. У нее были крашеные, подстриженные по последней моде волосы и легкие руки, и перед ее визитами Ленга заковывали, как дикого зверя. — Ни инфекции, ни осложнений. Если бы вас не обработали медигелем сразу, кто знает, как дело бы обернулось. Вам повезло.

По лицу Ленга пробежала тень. Женщина истолковала его гримасу по-своему.

— Болит? Анальгетики могу дать.

Отрезанный от мира, запертый в четырех стенах, Ленг маялся бессонницей и не догадывался, что в небе над Лондоном вот-вот решится исход войны. Он то садился на койку, приваливаясь к холодной стене плечом, то принимался за щадящие физические упражнения в надежде на усталость, которая рано или поздно возьмет свое, — и вдруг упал, и острая боль обожгла его затылок.

Растрепанный и краснощекий надзиратель, обнаруживший Ленга поутру, был в честь победы пьян — в стельку, в говнище. Удобряя речь матерщиной, он орал, что заключенным не положено валяться на полу, и требовал немедленно встать, заложить руки за голову и отчеканить собственный номер. Когда до него дошло наконец, что церберская мразь не филонит, мужик плюнул и ушел, наподдав напоследок от всей души Ленгу по ребрам. Душонка у надзирателя была ничтожная: удар пришелся вскользь; но даже слабый пинок разбередил затянувшуюся рану, и дикобраз в боку ощетинился сотней иголок.

Прознав о том, что у пленника отказали протезы, медики тут же добились его перевода в крупный военный госпиталь на окраине Квебек-Сити. Палата, отведенная Ленгу, считалась хорошей: в ней был огромный, занимавший добрую половину стены экран с голосовым меню. Из окна открывался недурной вид на частокол городских высоток. Зимой, когда бушевали шторма, небоскребы то и дело пропадали в снежной мгле, а стекло затягивало инеем, но Ленг так давно не бывал на родной планете, что поначалу даже этот нехитрый пейзаж обрадовал его.

Увы, он разменял одну тюрьму на другую: окно не открывалось, а экран не имел доступа в экстранет. На требования подключить хотя бы один новостной канал врачи как один разводили руками. Чудесные протезы пациента интересовали медиков куда больше его просьб; они деловито растащили Ленга на части, сняв с него искусственные конечности, опутали то, что осталось, датчиками, и ежедневно возили то на рентген, то на томографию, то на другие процедуры, назначения которых Ленг не мог предположить. Часто заходили протезисты. Эти ковырялись в имплантатах Ленга с такими лицами, словно препарировали лягушку, бесцеремонно щупали кожу, зарубцевавшуюся на стыке живой плоти с металлом, и оставляли после себя запах крепкого молотого кофе.

О том, что происходит за пределами тесного больничного мирка, Ленг мог только догадываться по оброненным случайно словам, долетавшим до его слуха обрывкам фраз и приподнятому настроению врачей. Человечество восстанавливало ретрансляторы и зализывало оставленные войной раны, однако ни о судьбе «Цербера», ни о Шепард в присутствии подопытного не говорили. К нему вообще обращались нечасто, все больше с приказами задержать дыхание да расслабить живот. Ленг платил окружающим той же монетой, и вскоре голосовое меню осталось его единственным собеседником. Желающих подносить к его рту ложечку тоже не нашлось, поэтому медсестра ставила ему капельницы с питательными смесями в подключичную вену, и кожа там была у него в синих точках, как у наркомана.

Кто сказал бы: «Сдался!», не знал Ленга.

Иной на его месте уже полз бы к Альянсу на брюхе, выпрашивая помилование и поблажки, однако разговорить заключенного не удалось даже следователю — ухоженному хлыщу с голубыми глазами и смешной фамилией Хофакер. Тюрьма не пугала церберовца, совесть не грызла, а Призрак ценил преданность куда выше, чем бюрократы из Альянса — «сделку с правосудием».

— Боюсь, мистер Ленг, вы вредите только себе, — сказал Хофакер в их последнюю встречу, сплетая на коленях ухоженные пальцы. — Но если вам угодно и дальше упорствовать, пожалуйста! Будь по-вашему! Встретимся в зале суда, мистер Ленг… Или не встретимся вовсе.

Закрылась дверь, и снова потянулись дни: серые, похожие друг на друга, как термозаряды. Ленг крутил фильмы, встречал врачей — как только для кормления приспособили старого робота по кличке Хелпи, медицинский персонал с капельницами стал заходить к нему все реже — и читал с экрана до рези в глазах. Он ждал: приговора, спасения — неважно; но ангел-хранитель Ленга, видать, зазевался на небесах, и его подопечный застрял в больнице, как в лимбе. Ни в рай, ни в ад.

Ни туда, ни обратно.

Когда тучи за окном набрякли апрельскими дождями, а медбрат Тайдик пришел с нарциссом в петлице, Ленг заподозрил, что приговор по его делу уже вынесен и обжалованию не подлежит. Эта внезапная догадка терзала его сильнее всех фантомных болей, вместе взятых: ведь солдата, привыкшего к послушному, доведенному до совершенства телу, ничто не пугает больше, чем участь лабораторной крысы и вердикт «инвалидность» в больничном листе. Заодно навалилась и бессонница; прикрывая воспаленные глаза, Ленг проклинал все на свете и часами напролет считал овец, а если становилось совсем невмоготу, вспоминал об Ирме Шепард.

Всеобщая любимица, напичканная жнецовской техникой от макушки до пят, должна была разделить его участь, а то и хуже: сгореть, как спичка, выключиться, как отработавший свое механизм. А может, представлял себе Ленг, у нее отказали ноги — и почки, и печень, и сердце, и она лежала посреди руин, неспособная даже позвать на помощь, пока холод пядь за пядью подбирался к ее горлу. Ксеносы ликовали, узнав о ее победе, послы репетировали речи, морпехи нажирались в говно, а она царапала нагрудник, скользкий от блевотины и крови, и хрипела, пока смерть не взяла свое. Успокоенный этой картиной, как ребенок — волшебной сказкой на ночь, Ленг проваливался в небытие без сновидений и грез.

Так продолжалось до тех пор, пока одним сумрачным майским днем в его палате не распахнулись двери. Ленг, ожидавший в гости разве что назойливых протезистов, не сразу повернул голову. Медбрат Тайдик посторонился, пропуская внутрь посетительницу, щеголявшую военной выправкой, темно-синей формой ВКС Альянса и золотыми генеральскими лычками.

Шепард была здоровее, чем вол, и уж точно живее всех живых.

2187_05_08 // Regional Military Hospital, QBC

— Ты, говорят, послал адвоката к черту, — сказала она вместо приветствия, выдвигая стул на середину палаты.

Вместо «черта», впрочем, прозвучало более крепкое словцо.

Судьба, вычеркнувшая Ленга из списка своих любимчиков, была к Шепард на удивление благосклонна. Выйдя из больницы под Рождество, Ирма сбросила броню быстрее, чем змея — огрубевшую кожу во время линьки. Остатки ее прежней шкуры — темно-серые наплечники и обугленная нагрудная пластина — покоились теперь под стеклом в Музее Галактической истории, в зале, который предстояло наполнить фотографиями ее команды и рассказами покойной Лиары Т’Сони. Пока шли споры о том, не стоит ли увековечить героиню войны в мраморе, от дула ее дробовика «М-23 Катана» до подошв армейских ботинок, Шепард с удовольствием примеряла на себя роль миротворца и дипломата, помогала беженцам вернуться домой, участвовала в раскопках руин на Тессии и фотографировалась с кроганятами.

Теперь она стояла перед Ленгом — живая, ухоженная, сытая. Царапины шрамов на скулах зажили впервые с тех пор, как она переступила порог станции «Лазарь». Округлились впалые щеки, пропал нервный блеск из глаз, и пахло от нее теперь не оружейной смазкой и потом, а корицей.

Любой, кто сказал бы: «Размякла!», не знал Шепард.

— Я пощадила тебя на «Кроносе», потому что пленные сотрудничают со следствием. Сдают бывших подельников. Делятся информацией, наконец. Полгода уже прошло, Ленг, а ты по-прежнему играешь в молчанку. Ну, разве это дело?

Рассевшись на казенном стуле, она по старой привычке закинула ногу на ногу. Из-под задравшихся штанин показались телесного цвета носки: плотные, с кокетливыми полосками на лодыжках.

— Бери Тейлора и Лоусон в пример. Пошли Альянсу навстречу и живут теперь припеваючи под программой защиты свидетелей. Странно, что тебе никаких сделок не предлагали… А может, предлагали, да ты идейный?

Ленг и на этот раз не потрудился ответить. Шепард, нисколько не смутившись, похлопала по карманам, достала сигарету и, прикурив от инструментрона, выпустила струйку горького дыма. Повеяло какой-то инопланетной дрянью вроде азарийских табачных смесей, и Ленгу тотчас захотелось чихнуть.

— Идейный, — подытожила Шепард после второй затяжки. — Похвально. Призрак тоже был идейным, и чем кончил? Так нашпиговал себя имплантатами, что на человека не был похож. Нес ахинею, разговаривал со Жнецами…

На щеках Ленга дрогнули желваки.

— Спасибо хоть, совести хватило застрелиться самому.

Шепард осмотрелась, но не нашла в палате ничего похожего на мусорную корзину и стряхнула сигарету прямо на пол. Из-под кровати тут же выполз маленький робот-уборщик, почуяв первые крошки пепла. Он сослепу ткнулся в Ирмины ботинки, выпустил струйку антисептика и принялся размазывать невидимую грязь щеткой по истертому полу.

Молчание затягивалось, как виселичная петля.

— «Цербера» больше нет, — сказала Ирма. Голос ее звучал мягко, но глаза были холодными. — Никто тебя спасать не придет, а человечество, дай ему волю, всех церберовцев к стенке поставит. Видел списки «Святилища»? Сотни фамилий, и большая часть — наши. Мендуар, Аматерасу, Иден Прайм. С Шаньси тоже много, и каждый третий — ребенок.

— Дерьмово получается.

— Что?

— Разжалобить меня хочешь.

— Я хочу, чтоб ты понял: война окончена. Выбрал не ту сторону? — Шепард скользнула взглядом по пледу, который медсестра Ута стыдливо набросила на обрубки его ног, и перевязанным ею же, чтобы не болтались пустыми, рукавам казенной рубашки. — Ну и посмотри на себя теперь.

Она отвернулась. Ленг не видел ее лица, но хотел бы вмазать по нему с размаху, кулаком; разукрасить синяками эту физиономию, растиражированную призывными плакатами Альянса. Свернуть на сторону фирменный шепардовский шнобель, передававшийся в семье вместе с погонами, как фамильная реликвия, тоже было бы приятно.

— Прекрасная речь, Шепард. Прямо посрамила сейчас следователя.

— Невелика хитрость. Этот дурачина протезы хоть обещал тебе в обмен на сотрудничество? По лицу вижу, что нет.

— Мои сведения подороже стоят.

— Так называй свою цену.

Под тяжелым, неприязненным взглядом Ленга она прошлась по комнате, роняя пепел и рассматривая черно-белые фотографии с городскими видами. С Оттавой соседствовал Гамбург, с кривыми улочками старой Праги — затянутый смогом и пылью Бомбей. Больница купила однажды целую партию снимков, чтобы оживить безликие стены и поддержать в пациентах боевой дух, однако никто не спрашивал Ленга, откуда он родом, и в его палате висели изображения мест, которые он — коренной землянин — знал хуже, чем грязные закоулки Омеги или провонявшую ксеносами Цитадель.

Миновав статую Свободы, Шепард отошла к окну. Робот семенил за ней по пятам, как собачка. Старые жалюзи подались с трудом. День снаружи был пасмурный: над Квебеком застыло низкое, размякшее небо без единого просвета. Пахло, наверное, дождями — и сиренью.

— Я хочу выйти отсюда, — сказал Ленг сквозь зубы. — Слышишь? Никаких тюрем. Никаких больше больниц. Что тебе нужно — имена? Доказательства вины? Я знаю шишек из твоего драгоценного Альянса. Таких же… «идейных», как я. Жертвовавших «Церберу» миллионы из армейского бюджета.

— Многие из них умерли… Или уже сидят.

— Но не все. Ты и представить себе не можешь, сколько чинуш поносили «Цербер» для виду, а в парламенте голосовали, как Призрак велел.

— Так удиви меня.

— Не раньше, чем выберусь отсюда на своих двоих.

— С твоим-то послужным списком? На амнистию даже не надейся. Но вот место в очереди на протезирование…

— Я не хочу «место в очереди», — перебил Ленг, — и дешевые «ходули» для стариков. Я хочу нормальные протезы, Шепард, высший класс, лучшее, на что способны ваши врачи. Либо так, либо иди к черту.

По правде говоря, вместо «черта» он тоже использовал словцо покрепче.

— Пойду, если не поумеришь аппетиты. Не наглей, Ленг. Тебе эта сделка нужнее, чем мне.

Шепард растерла окурок о выступ подоконника и скрестила на груди руки; прочитать что-нибудь на ее равнодушном лице мог бы, наверное, только опытный, сотню раундов видевший крупье. Не женщина — заправский игрок в покер. Ленг и предположить не мог, что за карты она припрятала в рукаве форменного кителя, но отступать теперь, когда сделаны ставки, было уже поздно. Оставалось лишь идти ва-банк, надеясь обнаружить трещину в ее новой блестящей шкурке. Спасительница Галактики, значит. Генерал. Спектр.

Большая шишка, видите ли.

— Важные персоны вроде тебя не ездят в Квебек, чтобы поболтать о ненужных сделках.

— Да ну?

— Золотые лычки нацепила, а блефовать так и не умеешь.

— Раз не умею, давай начистоту, — сказала Шепард недобро, и Ленг понял, что промахнулся. — Я? Приехала на тебя посмотреть. Узнать, как тебе нынче живется-можется. На сделку раскрутить, если повезет. — Она снова полезла во внутренний карман. За сигаретами, должно быть, но Ленг не удивился бы, увидев в ее руке пистолет. — Не хочешь идти мне навстречу? Дело твое. Мне ты и таким нравишься. Но если передумаешь… Адвокат за мой счет. И протезы, конечно, тоже. Звони.

Ирма выудила, наконец, из-за пазухи электронную карточку визитки. Шейный платок сбился, обнажая ключицы в прорези строгого форменного воротничка. Никогда еще Ленг не жалел так сильно, что остался без рук; ему хотелось сомкнуть пальцы на этом горле, нащупать под кожей скачущий пульс и самому выдавить из Шепард жизнь, если с этим не справилась многотысячная армия Жнецов.

— Хорошо быть героиней Галактики, — процедил он, едва сдерживая клокотавшую в нем ярость, — и пинать проигравших ногами, да, Шепард?

— Не жалуюсь, — сказала Ирма ровно. — До встречи.

Ленг едва удержался от того, чтобы плюнуть ей в спину. Преотличнейшая это была спина: прямая, будто новоиспеченный генерал палку проглотила; смотрелась бы еще лучше с белесым пятнышком слюны пониже поясницы. В дверях Шепард обернулась.

— Визитку я положила на подоконник.

На этом она оставила Ленга в его крошечной палате с облупленной столешницей и койкой для лежачих больных. Горьковатый сигаретный дым растворялся, уступая привычным запахам антисептика и мази от пролежней. Робот наяривал щеткой.

Тучи за окном наконец-то разошлись, и косые вечерние лучи легли на пол — прямо под колеса Ленговой коляски, которая умела по команде выдвигать санитарное судно.

218X_XX_XX // CRB HQ, CRONOS

— Тонкая, ювелирная работа, — сказал Призрак в день выписки, впервые за десять лет знакомства протягивая Ленгу руку. — Гордость наших инженеров… Будем надеяться, что ты не последний их пациент.

Ленг, едва замешкавшись, протянул в ответ свою. В твердом рукопожатии босса чувствовалась уверенность, но не было теплоты: так солдат, получив новое оружие, первым делом оглаживает предохранитель да пробует пальцем спусковой крючок. Несколько мгновений шершавая ладонь Призрака сжимала холодную — искусственную — ладонь Ленга со встроенным в нее дулом, а затем ослабила хватку.

— Как самочувствие?

— Не жалуюсь. Скорее бы вернуться в строй.

— Я рад, если тебе не терпится вернуться к работе, но в тренировочном зале ты сейчас нужнее. Мне доложили, что отряд «Фантом» показывает достойные результаты именно под твоим руководством.

— Спасибо, сэр.

— Достойные, но не лучшие, Ленг.

— Большинство из них до «Цербера» оружие видели в тире, а убийства — в кино. Они стараются.

— Значит, — сухо заключил Призрак, — одних только стараний недостаточно.

— И что вы предлагаете? Допинг? — спросил Ленг прямо. Он слышал краем уха, как на штурмовиках, этом пушечном мясе, тестировали то стимулянты, то гормоны, однако надеялся, что «фантомки» избегут участи подопытных свинок. — Сдвоенные тренировки? Протезы им можно поставить, но это, я думал, дело уже решенное.

— Физическая подготовка — только малая часть успеха. Ты знаешь этих женщин, Ленг. Ты читал их досье, видел их в бою. Скажи мне: они преданы «Церберу»?

— Они благодарны. — Ленг безразлично пожал плечами. Сам он считался идейным, но в мотивах своих коллег по цеху не копался. Что бы ни двигало его «фантомками», — ксенофобия, вера в избранность людской расы или отчаяние — любая из них могла стоять за «Цербер» до конца, а могла и дать слабину. — Ксеносы похитили их семьи, и что? Ни один чинуша из Альянса даже пальцем о палец…

— Нам не нужна благодарность. И преданность, говоря откровенно, не нужна. Даже самые преданные люди заблуждаются и совершают ошибки… — Призрак поджал губы. Рана, нанесенная его самолюбию предательством Миранды Лоусон, затянулась уже давно, однако вместе с ученой «Цербер» потерял и добрую часть ее наработок. — У нас больше нет права на ошибки, Ленг. Единственное, что нам нужно, — это абсолютное послушание.

— Чипы контроля, сэр?

— Лучше.

Призрак оглянулся в поисках кресла, однако крошечная больничная капсула, в которой разместили Ленга, могла предложить гостю только жесткий табурет или краешек узкой койки. Размахнувшись при строительстве обсерватории, ставшей впоследствии Призраку кабинетом, архитекторы «Кроноса» экономили каждый дюйм служебных помещений. В последний свой приезд Ленг стал подозревать, что прохиндеи сэкономили и на звукоизоляции тоже: стоило ему сомкнуть глаза, как тесное пространство каюты тут же наполнялось едва слышными шепотками и отголосками чужих разговоров. Cны потеряли четкость, как испорченные видеофайлы, поставленные на бесконечный повтор. Чтобы не затягивать с выпиской, Ленг отказывался от снотворного и сбрасывал раздражение в тренажерном зале…

— Ты слышишь меня?

…когда не засыпал на ходу.

— Задумался. Простите, сэр. Так сыворотка, значит…

— Уже готова и прошла лабораторные тесты. Пора испытать ее в деле.

Призрак достал из кармана невзрачный коричневый футляр, похожий на те, в которых пожилые адмиралы хранят свои почетные ордена, а старомодные кокетки — жемчужные серьги. На торце виднелась матовая пластинка, и Ленг по привычке поднес к ней палец, прежде чем вспомнил, что у него теперь нет отпечатков.

— Привыкай пользоваться голосовыми ключами, — сказал Призрак без тени улыбки. — Пароль — «фата-моргана».

Щелкнул замок. Откинулась крышка. Внутри, на подушке из поролона, лежала ампула в форме гильзы, наполненная молочно-белой взвесью, и Ленг невольно сдвинул брови: как прикажете делить ее, эту чайную ложку, между двадцатью оперативниками?

— Здесь лишь одна доза. Ни к чему рисковать всем отрядом, если что-то пойдет не так.

— Понимаю.

— Будь я на твоем месте, выбрал бы Перез. Она, если верить досье, девица с норовом, крепкий орешек. Для теста лучше не придумаешь… Но я воздержусь от советов. Решать предоставлю тебе, ты — их командир.

— Хорошо. Допустим, эта штука подействует… — Ленг с сомнением посмотрел на коробочку: старым, испытанным технологиям вроде чипов и капсул с цианидом он доверял больше, чем новомодным чудесам. — Подействует, а дальше?

— У «фата-морганы» множество применений. Если результат нас устроит, мы наладим производство и передадим сыворотку нашим агентам… В первую очередь — шпионам и вербовщикам.

— Но что будет с Перез? А с остальными бойцами?

— Ты дашь каждой из них наркотик и вернешься в строй во главе отряда «Фантом». Возражений у тебя, надеюсь, нет?

Ленг помедлил. О том, что его, одиночку по натуре, не радует сама идея пестовать новобранцев, они уже говорили. Вопрос был закрыт. Спорить с Призраком он не умел и не мог; пришлось проглотить возражения и стать наставником горстки не готовых к сражению дамочек.

Помимо хитростей ближнего боя и навыков стрельбы (Ленг считал, что настоящий снайпер, вооруженный «Вдовой», с расстояния в милю может раздробить своей цели левую или правую — на выбор — коленную чашечку), он учил своих подопечных тому, что в крупной корпорации назвали бы «профессиональной этикой», а на улицах Сан-Франциско — «жизнью». Работа на «Цербер», рассказывал он, не для чистоплюек и неженок (и нечего, Перез, при слове «зачистка» воротить нос). За десять лет службы Ленгу не раз приходилось убирать свидетелей, виновных лишь тем, что оказались в неверное время не в том месте, охотиться на бывших коллег и обставлять убийства как несчастные случаи, записывая пару-тройку случайных прохожих в «сопутствующий ущерб». Один раз ему пришлось добывать информацию с помощью паяльника, забытого под приборной доской. Другой — соблазнять нимфоманку-азари, чтобы вскрыть ей горло в уютной полутьме гостиницы для интимных утех, когда ловкие женские пальцы уже расстегнули ему ширинку и нырнули в штаны. Лица убитых не мерещились Ленгу во сне. Тени прошлого не тянули руки к его крепкой жилистой шее. Грязная работа смущала его не больше, чем мясника — распятая на крючьях туша.

Однако от затеи с «фата-морганой» за версту несло дерьмецом.

— Разве это было в контракте, сэр?

— Мелким шрифтом, в примечании на странице двадцать три. — Между бровей Призрака пролегла морщинка — верный знак раздражения. — Ты невнимателен, Ленг… И нерешителен, как девица. Пойдем. Я покажу тебе кое-что.

Несмотря на поздний час, в коридорах светили все до единой лампы, а в лифте играла бодрая попсовая мелодия — привет из семидесятых. Призрак выбрал этаж. Ленг глянул мельком на табло — пятый; нижний уровень «Кроноса», обитель ученых и безумных гениев всех мастей. Раньше Ленг здесь не бывал, да и сейчас предпочел бы держаться подальше, но Призрак уверенно вел его за собой, минуя опустевшие зоны отдыха и неприметные двери без подписей и табличек. Лампы гасли за их спинами. Пахло озоном.

Невдалеке уже явственно слышались чьи-то голоса, странные, бормочущие, как будто дюжина безумцев разучивала считалку, повторяя ее на разные лады, но Ленг, хоть и напряг слух, не смог различить ни слова.

— Осторожнее, — сказал Призрак, не оборачиваясь. — Здесь ступени.

Ленг насчитал двадцать три, пока поднимался к огромному, подвешенному посреди зала каркасу.

Глазницы трупа были пусты, рот — беззуб. Под веером ломаных ребер темнело нутро. Из развороченного брюха петлями свисали тросы, блестящие от слизи, как кишки. Там, в глубине чрева, что-то еще билось, сопротивляясь смерти, стучало размеренно и сильно, — бах, бах, бах! — и Ленг чувствовал эту дрожь всем телом, как будто она рождалась в его собственном сердце, а не приходила извне.

Он собирался спросить, какого черта, но губы не слушались его. Хотел уйти — ноги не тронулись с места. Распятый и лишенный языка, Жнец разговаривал тысячей чужих голосов, так хорошо знакомых Ленгу по бессонным ночам на больничной койке. Эти голоса обещали блаженство и битву, забвение и рай, невыносимые пытки служения — и щедрое воздаяние за них, и Ленг, забывшись на секунду, потянул навстречу Жнецу свою новую блестящую руку.

— Он мертв, — сказал Призрак из темноты. Чиркнул зажигалкой.

Ленг лишь тогда встряхнулся и почувствовал, что взмок: рубашка прилипла к лопаткам, холодная испарина щекотала виски. В смятении он оглянулся на Призрака, но тот стоял рядом как ни в чем не бывало, уверенный в себе и спокойный. В его пальцах тлела сигарета, а на губах — улыбка, словно он видел в этом чудовищном распятии что-то, чего Ленг по своему скудоумию не мог осмыслить.

— Это… тот самый?

— Убитый Ирмой Шепард? Да.

— Но он же…

— Говорит с тобой? — Призрак выпустил из ноздрей струйку жидкого дыма. — Для механического божка этот Жнец не в меру болтлив. К тому же не умеет хранить секреты. Видишь под ним каркас?

— Там ничего нет.

— Присмотрись.

Ленг подчинился, сощурив глаза, и вскоре из темноты проступили очертания предмета, похожего на обычный металлический стул. Провода, свисавшие из жнецовского брюха, оплетали его ножки и разбегались на все четыре стороны к огромным и непонятным машинам у стен, о назначении которых Ленг мог только гадать. Что-то еще торчало из стула вместо ручек — не то рычаги, не то опоры, поди пойми, — и спинка бугрилась, как обивка у старого кресла.

— Не впечатляет? Это прототип. У него даже имени нет, хотя ученые прозвали его «Новым Спарки» — думают, я не знаю. — Призрак поджал губы. — Считают, что любой, кто сядет на него, получит контроль над Жнецами, а затем рассыплется в пыль. Пять тысяч вольт… Как на электрическом стуле.

— Нет, — машинально поправил Ленг. — В два раза больше.

Десятки, сотни вопросов вертелись у него на языке. Как можно подчинить своей воле расу машин из космоса с помощью проводов и стула? Кто поручится, что это не западня? Не лучше ли сделать ставку на земное оружие и оставить Богу — богово, а жнецово — Жнецу?

— А мне казалось, ты атеист, — заметил Призрак. — Послушай, Ленг: мы живем в двадцать втором веке. Мы нашли нулевой элемент, раскрыли секрет индоктринации, — он кивнул на коробочку с «фата-морганой», — вернули к жизни мертвеца… И эту задачку решим, будь спокоен. В одном ты прав: стул никуда не годится. Нужно велеть команде: пусть разбирают. Если умирать, то стоя на своих двоих.

Призрак поднес к губам сигару, прогоревшую до самого фильтра, поморщился — и растер ее о перила. В полумраке зала искры под его рукой вспыхнули и погасли, как звезды. Прежде чем ответить, Ленг долго молчал.

— Никаких возражений.

— Что?

— Вы спрашивали, нет ли у меня возражений. «Фата-моргана», — напомнил Ленг. — И я хотел сказать: нет. С одним условием, сэр. В моей команде — никаких больше чипов контроля, никаких цианидовых капсул. Только «фата-моргана».

— Для чистоты эксперимента? — усмехнулся Призрак. — Договорились. Можешь собираться, раз так. Шаттл до Санктума будет готов через три часа. Доктор Джонс составит тебе компанию, он — новый врач твоего отряда. Пойдем, я вас познакомлю. Непременно отчитайся ему, как только используешь наркотик на Перез — или любом другом бойце. Не затягивай с этим, время не ждет, впереди у вас много работы. К тому же…

Он снова протянул руку. На этот раз Ленг сжал ее без заминки, подумав мельком, как несовершенна человеческая плоть: пальцы Призрака казались хрупкими в его собственной железной хватке.

— Я уверен: «фата-моргана» придется тебе по вкусу.

CRB_KAI_LENG_1956_55HA689

Ленг проснулся с гудящей, неподъемной как свинец головой и долгую минуту не мог понять, где находится. По-больничному белый потолок ослепил его. Бормотавшие над ухом голоса сбили с толку. От едкой строительной пыли, просочившейся сквозь вентиляционную решетку из соседнего крыла, свербело в носу. Ленг хотел почесать переносицу, но тут же вспомнил, что у него нет рук, и осознание этого поразило его — до холодного пота, до болезненной судороги между лопаток — как впервые.

— Алоха! — радостно сказал телеведущий, улыбаясь с экрана во все тридцать два зуба. — В студии Фахад Бадеша, и мы начинаем передачу прямым включением из Ванкувера. Буквально через минуту на скамью подсудимых сядет Эмма Мендез, экс-сенатор Соединенных Штатов Северной Америки. Против нее выдвинуты серьезные обвинения в пособничестве экстремистской организации «Цербер»…

В толпе за спиной Бадеши раздались крики, и оператор навел фокус на высокую женщину в рыжей робе.

Когда-то Ленгу нравилась эта мадам, расчетливая и цепкая, как куница. Лет пять назад он даже отдал Мендез свой голос во время очередной сенаторской гонки, но теперь с трудом узнал ее в исхудавшей арестантке под конвоем. Глаза потухли, волосы торчали соломой; одежда висела мешком. Ленг не к месту вспомнил, что эта женщина могла быть его сучкой, и непрошеная ухмылка растянула уголки его рта.

— Защита уверяет, что подсудимая все это время находилась под воздействием психотропных препаратов, однако экспертам не удалось обнаружить в крови миссис Мендез следы запрещенных или наркотических веществ. Если мистеру Нобу Ооте не удастся отстоять невиновность своей подопечной, ей грозит пожизненное заключение в тюрьме мягкого режима…

На скулах Ленга проступили желваки: он отдал бы все, чтобы оставить больничную койку и обменяться местами с этой Мендез. Стать изможденным, пускай больным — главное, на своих двоих.

— Напомню, что бессменный лидер «Цербера», Джек Харпер, известный как Призрак, был одурманен Жнецами и убит Ирмой Шепард при попытке саботировать Горн. С тех пор суд вынес уже двадцать два обвинительных приговора бывшим членам и пособникам его террористической ячейки… Огласят ли сегодня двадцать третий? Узнаем в ближайший час. С вами был Фахад Бадеша, и мы вернемся в студию после короткой рекламной паузы.

Лицо ведущего пропало, сменившись красочной заставкой. Так, в перерыве между утренним ток-шоу и роликом о пользе нового крема для бритья, Ленг допустил, что Ирма не врала ему, и злость — на себя, на Призрака, на чертову Шепард и на собственную беспомощность — пробрала его до костей, как озноб.

— Вы хотите поговорить об этом? — спросила доктор Киннен, наклонившись так близко, что можно было пересчитать прыщики на ее белом лбу.

Мозгоправ Киннен ворвалась в палату после обеда. Она притащила с собой ворох портретов (Ленгу предлагалось выбрать самые приятные лица, затем — отталкивающие, и так десять раз кряду), сотню разрисованных картонок (их совали Ленгу под нос, добиваясь от него ассоциаций с изображенными кляксами), стопку анкет с вопросами, один бесцеремоннее другого, и тощего, как кость, психотерапевта Мунца. То, что пациент потребовал адвоката, а половину вопросов как будто и не слышал, психиатров не смущало: они облепили Ленга датчиками и, переглядываясь поверх его головы, делали пометки на датападах.

— Скажите, — интересовался Мунц, нервно теребя засаленные рукава, — к Каю в детстве приставал отец?

В отсутствие настырных гостей Ленг наверстывал упущенное, проглатывая одну новостную передачу за другой, и прерывался лишь тогда, когда его начинало тошнить от интервью с ксеносами и репортажей с Цитадели. Большую часть эфирного времени занимали сюжеты о том, как народы Млечного Пути, объединившись в едином порыве, поднимают с колен экономику и помогают друг другу восстанавливать из пепла города. Командовал парадом Стивен Хакетт: заложив руку за отворот кителя, прищурив левый глаз, он рассуждал о том, что в горниле войны выплавились узы товарищества и единства, которые надежнее страховочного троса и прочнее любой брони. В Совете Цитадели он занял место Доннела Удины.

Эмме Мендез повезло меньше: получив двадцать лет, она не стала дожидаться апелляции и повесилась в камере на поясе собственных штанов.

— Мы всего лишь хотим вам помочь, — уверял Мунц.

— Так позвоните адвокату, — цедил Ленг. Разговор шел по кругу, как закольцованный ролик из экстранета, и если поначалу Ленг пытался что-то объяснить, на третьем повторе он понял: его намеренно злят. — Я говорил уже: два дня назад приходила женщина, оставила карточку…

— На подоконнике, — кивала Киннен.— Но там ничего нет.

— Спросите у медсестры, вашу мать!

— Успокойтесь, — хмурился Мунц. — Не то придется назначить вам психолептики.

Ленг сжал зубы и дал себе обещание, что теперь эта парочка мозгоправов не добьется от него ни слова, но тут вмешалась Киннен, заправляя за ухо иссиня-черную прядь.

— Я поговорю с главным по отделению, — пообещала она. — Никто не будет выписывать вам седативное, что за глупость… А теперь вернемся к работе, хорошо? Многие пациенты представляют себе, как делают ампутированной конечностью что-то приятное. Это помогает. Вы любите собак? Закройте глаза. Представьте себе, что гладите большого, лохматого пса правой рукой. Почувствуйте его шерсть между пальцами. Он лижет вашу ладонь.

Ленг закрывал глаза и представлял себе, как стирает с лица этой дуры выражение заботливого участия, как липнет к пальцам кровь и саднят после крепкого удара костяшки — но нет, не помогало. Фантомная боль затихала на время, чтобы вернуться и с новой силой грызть его запястья, как голодный зверь. Ленг думал тогда, в глухоте ночи, что завидует Эмме Мендез и что если бы ему только дали выбор — пустить себе пулю в лоб или провести остаток жизни в коляске, — он без сомнения взял бы в руки пистолет… Но увы, у него не было ни пистолета, ни — таким ты мне больше нравишься, сказала Шепард — рук.

Неделя прошла как в аду.

На экране мелькали кадры. За окном отгремели грозы. Медбрат Тайдик, сходив опять к стилисту, щеголял модной челкой и выбритыми висками. Мозгоправы больше не показывались, и Ленг уверился, что они забыли о своем обещании, но на исходе восьмого дня дверь в камеру открылась, и кто-то переступил порог. Подумав, что это медсестра с очередной капельницей, Ленг даже не повернул головы.

Но это был долгожданный адвокат с приветом от Ирмы Шепард.

2187_06_30 // FB GLACIER, Sacntum, Decoris System

— Вега, следите за тылом, мать вашу! Трейс, стазис!

Шепард повела плечами, отсчитывая про себя — три, два, один, пли, — и под обшарпанными сводами раскатился грохот биотического взрыва. Веге заложило левое ухо. Он входил в группу высадки больше года и, право слово, не жаловался, но иногда ему очень хотелось спросить, чем командиру не угодил добрый дедовский метод: пуля промеж глаз.

— Вега, прикройте!

Не успел он ответить «Да, мэм», как Шепард уже пропала: только неясная тень скользнула вперед и вбок. Кто служил под разведчиком, знает, почем фунт лиху. По первости Джеймс злился и ходил за советом к Эшли Уильямс — как прикрывать командира на поле боя, если не знаешь, где, блядь, твой командир под тактической маскировкой, — но Уильямс ответила обтекаемо: «Привыкнешь».

Вега привык.

— Трейс, контакт слева! Стивенс, не зевать!

Противники отступали. Трейс сражался как в последний раз. Стивенс не зевала. Шепард, отбросив маскировку, возникла из ниоткуда и прострелила одному из нападавших коленную чашечку. Вега подумал мельком: для нее эта битва — как тренировка в спортзале поутру. Упражнение, чтобы не терять навык. Между лопаток командира плясала красная точка прицела, и Вега, сощурив глаз, снял снайпершу из «Нагинаты».

Или нет.

Голограмма рассыпалась цветными пикселями, как в плохом кино. Джеймс ругнулся сквозь зубы, грязно и по-испански. Вскинулся, ища взглядом настоящего врага. Умница Трейс поспел быстрее: когда Джеймс обернулся, la bruja была уже спеленута белесым коконом стазиса.

— Прекратить огонь! Стивенс, готовьте наручники. Шепард вызывает «Нормандию». СУЗИ, миссия завершена, ждем шаттл для пленных. Как поняли? Да. Отбой.

Через пять минут все было кончено. Трупы вынесли, пленных вывели; неудачливую снайпершу повязали, вынув «Вдову» из непослушных рук. Впрочем, рук-то у нее и не было, подметил Вега, только протезы самой дешевой модели, «грабли», господи прости, но и те выкрутили за милую душу, когда девице вздумалось размозжить Трейсу кадык. Спасибо хоть, удар пришелся в челюсть: промахнулась.

Почуяв дуло между лопаток, девица сникла и позволила себя увести. До посадочной зоны топала под конвоем как миленькая, а на ступеньках шаттла вдруг вздернула голову, и у Джеймса, перехватившего случайно ее взгляд, аж под ложечкой заныло от дурного предчувствия. Взгляд снайперши был тяжелым, нет, хуже — полным торжества, как будто она, улетая, оставила на базе по меньшей мере бомбу замедленного действия. Или две.

Секундой позже ушастый капрал втолкнул девицу внутрь, и «Кодиак» взмыл, швырнув Джеймсу в лицо пригоршню колючего снега.

— Что значит «бруха»? — спросил подошедший Трейс. Нос его покраснел; на щеке, налившейся кровоподтеком, болезненно дергался мускул. — У-у-у, вмазала, ведьма! Казалось, хлипкая на вид, а удар поставлен о-го-го.

— То и значит, — хмыкнул Вега. — Кончай ругаться по-испански, кукарача. Ругаюсь по-испански здесь только я. Усек?

— А что такое «кукарача»? — тут же спросил Трейс, подкручивая рыжий ус.

Джеймс вздохнул.

— Помнишь, что Шепард сказала перед высадкой? Кто заставит ее ждать — наряд вне очереди. Давай-ка шевелиться, ать-два.

Если верить Ленгу, который пошел следствию навстречу и готов был, по словам адвоката, сдать даже родного отца, если бы только старичок имел хоть какое-то отношение к «Церберу», — так вот, если верить Ленгу, здесь раньше тренировали бойцов класса «Фантом»: упал-отжался, все такое. Теперь внутри опустевшей базы оказалось немногим теплее, чем на улице. Окна были наглухо запечатаны снегом, большая часть дверей — электронными замками, и кто-то дотошный, вооружившись кусачками, обрезал все ведущие к ним провода. Отметки от пуль карабкались по стенам, как следы хищников. В столовой подернулся пленкой остывший чай, и под ногами непрошеных гостей хрустел рассыпанный картофель фри.

— Тоскливо, — сказала Стивенс вполголоса. — И тишина еще, как в могиле… Дерьмово здесь жить, наверное.

— Все лучше, чем в теплой уютной тюрьме, — фыркнул Трейс. — Не то б сами приползли к нам на брюхе.

— Чем они занимались тут все это время, как думаешь? С тех самых пор, как «Цербера» не стало и кончилась война?

— Мне почем знать? Я б на их месте писал мемуары. Чтобы издать и сразу прославиться.

— Я б посмотрела все шоу Монти Пайтон.

— Фу, старье какое. Ты, Джеймс?

— Мишек вязал бы крючком. Что? Хобби не хуже других.

Нижний ярус базы вырубили в толще древней ледяной скалы. Из нескольких генераторов, некогда работавших на станции, остался лишь один, да и тот трудился в четверть силы, и когда Стивенс щелкнула тумблером, электричества хватило лишь на дюжину галогенных ламп. Свет от них был холодный и жесткий, как в мертвецкой. Лифт заклинило, и Шепард, держа пистолет наготове, спустилась по лестнице вниз. Трейс, помедлив, включил фонарь.

— А что мы ищем?

— Пока не знаю. Но смотрите в оба, Трейс. Грязь видите? Тут что-то волоком тащили, и недавно.

— Вас понял, мэм.

Теперь все разглядели длинные царапины, тянувшиеся вдоль коридора, и вереницу темных отметин. Стивенс присела, колупнула пальцем: слякоть. Женские это следы или мужские, а может, вовсе нечеловеческие, она не могла сказать. Вега проследил за ее взглядом и присвистнул:

— А вон и дверь! Похоже, заперта.

Возле широких створок, сомкнутых наглухо, натоптали целую лужу талого снега и грязи. Инструментрон Шепард вспыхнул рыжим, замок щелкнул — но не поддался.

— Есть у кого уни-ключи? Дайте их мне. Трейс! Светите сюда.

Ирма медленно, ласково провела ладонью по стене, нащупывая выпуклые головки болтов, и открутила все шесть. Защитная панель выпала, обнажая переплетение проводов. Шепард немедля засунула в это месиво уни-ключи, а затем и всю руку.

— Хорошо, что мы не в фильме ужасов, — усмехнулся Трейс. — По закону жанра сейчас должны коммандера за пальцы… Цоп!

Створки разъехались. Яркий свет разрезал полутьму как скальпель, и Вега, ослепнув на мгновение, поднес руку к глазам. Проморгавшись, он увидел столы — нет, кофейные столики — нет, контейнеры с намалеванными алой краской крестами.

— Гробы? — ляпнул Трейс.

— Какие еще гробы, — отрезала Шепард. — Это ящики. Кто скажет мне, что в них?

— Ставлю на «ничего», — буркнул Джеймс, припомнив злорадный взгляд девицы со «Вдовой». — Все вывезти успели, как пить дать.

Откинул крышку наугад — пусто. Вторую, третью — точно, ни хрена; лишь облачко пряной пыли взмыло в воздух, заставив Трейса поморщиться, а Стивенс — оглушительно чихнуть.

— Красный песок, — подытожила Шепард, потянув носом. — Что смотрите? Никто из вас не баловался в молодости — одна я? Вот тут был минаген, вон там, подальше — крипер…

— Веселая у вас была молодость, — присвистнул Джеймс.

— Про минаген и крипер маркером подписано. Хватит паясничать, Вега.

— Так точно, мэм.

— А здесь помечено: «фата-моргана», — крикнула Стивенс из дальнего конца зала. — И тоже пустое все…

— Фата-моргана? Впервые слышу, — Ирма пожала плечами. — Неважно, лаборанты разберутся.

— Странно это все, мэм. К чему бывшим церберовцам наркота?

— Допрос покажет, Трейс. Я думаю, на этом нам пора…

— Шепард.

Холодный голос СУЗИ раздался из всех наушников разом. Трейс, сидевший на корточках, вскинулся, Стивенс перехватила дробовик, а Вега засопел. Он всегда сопел, когда подозревал неладное.

— У меня две новости, — бесстрастно продолжила СУЗИ. — Хорошая и плохая.

— Давай плохую.

— К сожалению, не все пленные были доставлены на «Нормандию» в целости и сохранности. Большая часть из них…

— Цианид в молярах? — оскалилась Ирма.

— Да.

— Ну, порадуй меня теперь.

— Мне удалось идентифицировать единственную выжившую, Шепард. У нее протезы и нет отпечатков пальцев, но я нашла соответствие термограмме ее лица в базе данных Альянса.

— И?

— Год рождения: шестьдесят второй. Год исчезновения, ранее считалось, что смерти: восемьдесят пятый. Последнее место жительства: колония Дискавери, Горизонт.

— Имя, СУЗИ. Дай мне имя.

— Джин, — отозвалась та, помедлив. — Джин Налани Перез.

>> глава третья, или осколок

>> глава четвертая, или пара новых коньков

P.S. Фикбук

Вопрос: ?

1. ♥		5	(31.25%)
2. охрененная глава, душа моя		8	(50%)
3. АБЫР-АБЫР		3	(18.75%)
Всего:		16

@темы: смерть автора, Mass Effect

---

|| Две истории о гендерных стереотипах

Когда я пришла в компанию, ноут мне выделили, а кейс для него не дали, и купить новый отказались. Кейс, сказали мне — это раритет. Он достается только сотрудникам восьмидесятого левела.

Но работать инженером без кейса в нашей команде очень неудобно, потому что приходится ездить с ноутом туда-сюда, и когда сотрудница Маша покинула компанию, оставив после себя старый кейс, я немедленно взяла в оборот то, что плохо лежало. Для справки: кейс был розовый, как поросеночек.

Каждый раз, когда какому-то инженеру приходилось ехать на другую территорию заказчика с ноутбуком, а выяснялось, что свободных кейсов, кроме моего, нет, начиналось представление «Я мужик». Сначала альфа-самцы искали любую другую, пусть даже самую дерьмовую, сумку; потом обшаривали тумбочки в поисках пакета. Как правило, безрезультатно. После этого начинались нытье и жалобы. Один альфа-самец даже объявил, что никак, ну никак не может никуда ехать. Не под мышкой же ему ноут везти!

Но разозлил меня стажер, устроивший вокруг этой розовой сумки настоящий цирк. Он вообще был странным, этот товарищ: например, когда я написала, что люблю компьютерные игры, ответил сентенцией про кухню и борщ, а в другой раз, подсев ко мне, хлебнул чаю прямо из моей чашки. Что именно он ляпнул про кейс, я уже не помню, но в ответ я, взбесившись, сказала, что от ношения розовой сумки его яйца не скукожатся, и не отвалятся, и определенно не усохнут между его тощих ног.

В тот день победа осталась за мной: стажер вышел из кабинета с розовой сумкой, бормоча что-то о том, как все геи будут его. Или он — их. Не знаю. Ничьи яйца в итоге не пострадали.

~ ~ ~

Неделю назад я попросила Feuille Morte купить кошачий наполнитель по дороге домой. Она и купила — самый дешевый; в розовой упаковке и с цветными — розовыми — гранулами. Мы только день спустя поняли, что на нем написано: «Для девочек».

Кошачий наполнитель для девочек, Карл!

Я засыпала его в лоточек и затаила дыхание, но Сева задрал хвост и доказал, что ему срать на гендерные стереотипы.

@темы: life actually

---

|| Апокалипсис и девичья фамилия

Когда Нейту Томпсону стукнуло тридцать шесть, он вздумал, наконец, остепениться, купить дом, окаймленный белым заборчиком, и взять в жены девицу из бедной неблагополучной семьи. Друзья отговаривали его, родственники стыдили, — зачем, мол, выбрал гулящую и тощую, нет бы за соседкой Мэри приударить, — однако Нейт всех переупрямил. Он уже успел навоображать себе благодарную, всегда покладистую и ласковую супругу, уют, наведенный в доме мягкой женской рукой, и здорового сына. Уже после свадьбы оказалось, что у Элисон были другие представления о семейной жизни, а именно: дорогое кольцо с бриллиантом, нескончаемый праздник и много-много платьев в необъятном шкафу.

На деле все оказалось совсем скверно: стычки, ссоры, кофе с прокисшим молоком. Прижимистость мужа, транжирство жены, ненавистные занавески в синий горошек. Вечера порознь, горькие упреки, желтые капсулы «Негрустин». Бессонница, колики у ребенка, послеродовая депрессия. Ну и конец света, конечно.

>> Элисон Шарп

@темы: игры

---

|| Fallout 4

В честь выхода нового «Фоллаута» хозяева подарили Джонни новую коробку.

>> два с половиной килограмма щастья

@темы: моя семья и другие звери, сквозь объектив

---

|| No Shepard without Varric

UPD: Долго ли, коротко ли, моя труперша покинула Орд Мантелл и на флоте сходила к стилисту, а заодно, по всей видимости — к пластическому хирургу.

(Арик Джорган не одобряет.)

>> Захира Одано 2.0

~ ~ ~

Бухали в четверг с коллегами: у Вовы был день рождения. Бухали в пятницу: Матвей женился; и если в середине недели я еще сдержалась и вообще ушла в половине девятого, то в конце осталась подольше и хапнула три стакана виски с колой. Виски, по ощущениям, оказался паленым.

Feuille Morte спрашивает меня иногда: зачем ты, мол, пьешь с коллегами, если не очень-то их любишь? Ночью, уже забравшись в кровать, я наконец-то сформулировала ответ и написала смс маме: наверное, я просто надеюсь, что пьяными коллеги понравятся мне больше, чем трезвыми. Будут добрее, умнее, понятливей. Иногда я права в своих ожиданиях, но чаще, увы, ошибаюсь.

Короче, проснулась я в четыре утра после попойки, поняла, что спать больше не спится, сделала себе чаю и пошла лечить вселенскую тоску «Звездными войнами». Закидала подарками Вектора, присмотрела новую броньку Асхане, сделала зеленокожую тетку-трупера. Полегчало.

Эзра Одано впервые увидел Захиру в баре под громовые раскаты музыки и хохот сослуживцев: его, новобранца, выпихнули из толпы к рослой мириаланке, утверждавшей, что сумеет уделать любого мужика — даже будучи пьяной вдрабадан. Эзра поспешно согласился с ней, но его никто не слушал. Пришлось садиться за стол, закатывать рукав и показывать, что он тоже о-го-го. Сошлись на ничьей.

Захира напориста и за словом не лезет в карман, а если слова не работают, может и прикладом винтовки добавить. Она любит сырный соус и крепкий ром; не любит, когда подвергают сомнению ее профессионализм; терпеть не может, когда скромничают и мямлят.

Эзра, девственник и добрая душа, влюбился в нее с первого взгляда.

Голоса Дженнифер Хейл и Брайана Блума меня, кстати, в итоге не смущают. Смущает то, что на лицо Захира примерно того же типажа, что и моя прекрасная агентша Саиф. Если доберусь до флота — попробую сменить Захире прическу.

Думаю, правда, что мы с Feuille Morte вообще за труперов играть не будем. Сюжетка скучновата.

запись создана: 05.10.2015 в 00:15

@темы: Star Wars: the Old Republic

---

|| Трудовыебудни

Тут такое дело: коты отложили кучку на кухне. Дело житейское. Случается. Но в какой-то момент я поймала себя на том, что грозно хмурю брови и спрашиваю: «Коллеги! Кто насрал под раковиной?»

Из чего можно понять, что начальник мой в отпуске, а я в отделе временно за главную.

@темы: вверх по лестнице, ведущей вниз

---

|| Правда или ложь

UPD Ответы в студию!

Shep. осалила меня флешмобом, а я и рада.

Придумывать правдивые факты оказалось гораздо сложнее, чем ложный: во-первых, потому, что их нужно целых четыре, а во-вторых, я на деле то еще трепло, и все интересные вещи, которые мне приходили на ум, на поверку уже где-то упоминались, если не в бложике, так в аске. Пришлось поднапрячься, нооо:

1. Я была в стриптиз-клубе только один раз, зато на сцене.
Когда мне было лет девятнадцать, я ходила в школу танцев на стрип-дэнс и участвовала в очередном концерте, для проведения которого школа на вечер снимала клуб. Тру стори.

2. Этим летом я стала ездить на работу на велосипеде.
В августе коллега пригласил меня на прогулку на велосипедах по ночной Москве в компании десятка незнакомых людей. Так как своего коня у меня нет, пришлось впервые воспользоваться московскими станциями проката. И мне так понравилось, так понравилось, что я открыла карту и проложила маршрут от дома до работы, но тут в столице похолодало, и я перенесла свои планы на май. Ложь.

3. У меня дома жила белка в качестве домашнего животного.
Жила, да, и я уже целую вечность собираюсь написать об этом. Тру стори.

4. Я играла в «крокодила» с депутатом питерского ЗаКСа.
Тогда он, правда, был еще не депутатом, а просто нашим преподавателем, и мы праздновали Самую Последнюю Пару шестого курса, играя в «крокодила» и попивая винцо. Тру стори.

5. Я целовалась со своим научруком.
...тру стори.

Гусарам, которые хорошо меня знают и уже догадались, где тут ложь, я приказываю молчать. :P

запись создана: 19.10.2015 в 02:26

Вопрос: Я точно знаю, где ложь, потому что...

1. из Стар стриптизерша такая же, как и балерина.		7	(17.5%)
2. по Москве на велосипедах ездят только сумасшедшие.		11	(27.5%)
3. белок дома не держат, это же не котики.		3	(7.5%)
4. Стар далека от политики.		8	(20%)
5. научрук Стар годился ей в дедушки. Бееее!		11	(27.5%)
Всего:		40

@темы: флешмоб

---

|| Багровый пик

Посмотреть на экранизацию готического романа средней руки: 550 рублей.

Посмотреть на задницу Тома Хиддлстона в IMAX: бесценно.

@темы: кинематограф

---

|| Трибунал

я обещала кинковый фичок про Малавая Квинна

я принесла кинковый фичок про Малавая Квинна

всем спокойной ночи, ай шуд гоу

Фандом: Star Wars: the Old Republic
Размер: 3602 слова
Таймлайн: пост-сюжетка, Илум
Рейтинг: NC-17
Персонажи и пейринги: фем!ситх-воин Асхана Саргос/Малавай Квинн
Предупреждения: порка; фингеринг; драма и херт-комфорт с хорошим концом (а-ха-ха, каламбур!)
Содержание: Казнив самозванца Бараса, Лорд Гнев помиловала Квинна и взяла его с собой на Илум. «Легко отделался!» — сказал бы любой, но Малавай не рад: он с детства выучил, что преступлением должно следовать наказание, а за предательством — трибунал.

>> yes, my lord

— Ваша смена окончена, капитан, — бросила Асхана, не повернув головы. Из коридора, в котором нерешительно мялся Квинн, видно было только ее спину — и тяжелый, гладкий пучок отливавших медью волос. — Вам не место в рубке.

Здравый смысл велел подчиниться, но сердце Малавая радостно трепыхнулось в груди: это были первые слова, которых он удостоился со своего позорного возвращения на «Ярость».

Асхана в тот день поднималась по трапу впереди него, с мечом в левой руке и серебряной маской Дарта Бараса в правой. На ее вогнутой стороне, потемневшей от времени, ежедневного ношения и пота, виднелись пятна запекшейся крови. Малавай плелся следом, из последних сил держа подбородок вздернутым, а спину — прямой, хотя на деле чувствовал себя никчемным и побитым как собака: прогнувшись под Бараса, он в одночасье умудрился предать Императора, свою госпожу и себя самого в придачу.

Присяжные военного трибунала могли бы поспорить о том, какое из этих преступлений тяжелее прочих, но Малавай — сам себе обвинитель, сам и судья — знал, что изменников вроде него имперский кодекс предписывает ставить к стенке.

Пирс, завидев Малавая, скорчил гримасу и красноречиво положил руку на приклад лазерной винтовки. Джейса плюнула вслед. Ветт спрятала глаза. Брунмарк повел хоботком, как будто впитывал разлитое в воздухе напряжение, и прогудел недоуменно: почему клан ситха не очищен от предателя? Асхана, нахмурившись, отослала подчиненных прочь.

И не сказала о проступке Малавая ни слова.

Со стороны казалось, что жизнь на «Ярости» вернулась на круги своя. Предоставленный сам себе, Квинн с удвоенным рвением вернулся к прежним обязанностям: планировал боевые операции, изводил дроида поручениями и до ночи гнул спину над картами звездных путей. Работа отвлекала его от самоедства. Ситские оперы, которые он слушал теперь все свободное время, худо-бедно скрашивали отчуждение товарищей по команде. Те высаживались на снежных просторах Илума рано поутру и молча возвращались за полночь, пропахшие смогом, промерзшие до костей; отогревались в душе и спешили по своим каютам. Асхана, столкнувшись с Малаваем в коридоре, кивала: «Вольно, капитан».

Но и только.

— Простите, мой лорд, я так больше не могу.

— Прошение о переводе готовите, капитан?

— Никак нет, мой лорд. Но если вы не желаете меня больше видеть…

— Я желаю, чтобы Илум пал. — Голос Асханы звенел холодом. — Желаю стереть руины джедайских храмов с лица этой планеты, поставить на место Регуса и казнить адмирала Шай. Для этого мне нужны лучшие имперские стратеги. Вы, Квинн, входите в их число.

— Я благодарен за доверие, мой лорд, но…

— И еще, — перебила Асхана, — я желаю, чтобы подчиненные были мне верны: до конца, как гласит присяга, до последней капли крови... А чего вы хотите от меня, капитан?

Малавай сглотнул: в горле мигом пересохло.

— Трибунала, мой лорд.

— Вот оно как.

Асхана повела рукой в воздухе, сворачивая звездную карту. Жест был красивый, но проектор сбоил: голограмма потухла лишь с третьего раза. Рубка погрузилась в темноту, испещренную огоньками пультов. Ситка повернулась, наконец, к собеседнику лицом. Усталость легла тенями ей под глаза, начертила первые морщины между бровей, но взгляд Асханы был ясным, и под его тяжестью ноги Малавая подогнулись будто сами собой. Он шагнул вперед и упал на одно колено.

— Я поступил как трус. Я обязан был доложить о звонке Бараса в тот же час, а не играть в двойного агента. Я думал, что… Мой лорд, какая разница теперь, что я подумал?. Я подвел вас и не ищу себе оправданий… И поблажек тоже не жду. — Малавай опустил голову и продолжил глухо: — Когда закончится битва за Илум, и я не буду вам больше нужен... Пускай судья выносит мне приговор. Я знаю цену своего проступка. Я соглашусь с любым наказанием.

— С любым, Квинн?

— Да, мой лорд.

Что-то холодное уперлось ему в горло острым краем и заставило вздернуть подбородок.

Лицо Асханы оказалось так близко, что Малавай мог сосчитать веснушки на ее щеках. На левой — больной — змеился рубец: Дарт Барас приложил бывшую ученицу железной перчаткой. Приложил так крепко, что стесал до мяса кожу со скулы и чудом не сломал тонкий костяной нарост у подбородка. Три дня рана гноилась и запекалась коркой, прежде чем Малаваю разрешили прижечь ее кольто, и теперь заживала медленно, будто нехотя.

Глаза Асханы оказались золотыми, как тысячелетний янтарь.

Губы — темными, как перченое тарульское вино.

— Любопытный вы человек, Квинн, — сказала ситка задумчиво, почти нежно. — Руки Императора вас простили. Гнев Империи вас миловал. Смертную казнь заменили ссылкой на Илум… Вам этого мало? Хочется непременно публичной порки?

— Я… — Малаваю хотелось провалиться под землю, но рукоять светового меча, застывшая в миллиметре от кадыка, была очень весомым аргументом против. При каждом его слове острый наконечник эмиттера холодил шею, как лезвие виброножа. — Можно и так сказать, мой лорд.

— Ремень мне свой давай тогда. Раздевайся.

Малавай сглотнул — и чуть не порезался до крови.

Мгновением спустя боль стихла. Асхана убрала меч и отвернулась. Не дожидаясь, пока она передумает, Малавай рванул пряжку непослушными пальцами. Минуту назад он был готов на арест, на прощание с карьерой; на расстрел поутру под грохочущий имперский марш. Приговор, который вынесла Асхана, был унизительным, да, но с учетом тяжести преступления — мягким. И привычным вдобавок: мало его, что ли, порол в детстве отец?

— Мой лорд…

Ситка не глядя приняла ремень из его рук. Малавай хотел бы целовать ее пальцы, шершавые, как обожженная глина, с короткими полумесяцами ногтей, но вместо этого поднялся с колен и потянул за отворот кителя. Первая пуговица весело выскочила из петли. За ней — вторая и третья. Малавай так привык ходить в офицерской форме, застегнутой наглухо до самого верха, что уже чувствовал себя непристойно голым, не показав еще и дюйма обнаженной кожи.

Когда-то он, дурак, и правда надеялся раздеться перед Асханой. Ворочаясь ночью на узкой койке, он воображал себе то объятия, то массаж с альдераанским маслом, то незатейливый, почти супружеский секс. Посещали Квинна и другие сны: связанные накрепко руки за спиной; знакомая боль в ягодицах; сильные пальцы Асханы на его шее… Он просыпался взъерошенный и взмокший, с постыдной тяжестью между ног, однако никогда и думать не смел, что одна из его фантазий — та, что с провинностью и ремнем, — сбудется на деле.

— Долго возитесь, Квинн.

— Прошу прощения, мой лорд.

— Где ваша армейская скорость: раздеться, пока горит спичка?

Наяву раздеваться оказалось холодно — и еще мучительно стыдно. Стянув рубашку, Малавай аккуратно повесил ее на спинку кресла и бросил на Асхану быстрый взгляд, но ситке было, похоже, все равно. Отвернувшись к иллюминатору, она похлопывала по узкой ладони ремнем, и от этого небрежного жеста в паху у Малавая тут же завязался горячий узел.

Спасти его от позора могли только мысли о седых моржовых усах моффа Бройска (правый сапог соскользнул, наконец, с ноги), ошибках в последней переписи имперского населения (левый пошел) и насмешках Ветт (примостив обувь под креслом, Малавай, недолго думая, затолкал в голенища носки). Пришел черед ширинки.

— Дверь, — сказала Асхана вдруг. — Про дверь мы забыли, капитан… Хотите порадовать Пирса своим голым задом?

Ругая себя на чем свет стоит, Малавай бросился к пульту. Хорошо еще, молнию на брюках расстегнуть не успел: не ровен час, запутался бы в штанинах.

— Стояли бы на месте. Я закрою.

— Признателен, мой лорд.

Переборка опустилась за его спиной с лязгом, как гильотина, и отсекла единственный путь к бегству. Малавай, устав оттягивать неизбежное, мигом стащил штаны и сложил их вчетверо, а затем — исподнее. Повернулся спиной к Асхане и застыл, прикрывая ладонями причинное место. Металлический пол обжигал пятки холодом. Из дальнего угла тянуло сквозняком, и руки Малавая тут же обсыпало мурашками.

— Я готов, мой лорд.

Он не видел Асхану, но слышал ее дыхание, легкое, как шелест начинающегося дождя. Ребенком он любил грозы на Дромунд Каасе; бросал учебники, садился тайком у окна и с замиранием сердца, пока не спохватились родители, ждал первого громового раската. Тот раздавался через несколько минут: глухой, как отцовский голос… Внезапный, как щелчок ремня.

— Да у вас на заднице родинка, Квинн.

— Родился с ней, мой лорд.

— Ни за что бы не догадалась.

Первый, еще слабый удар застал его врасплох и обжег бедра. Второй пришелся чуть выше; третий оставил жгучий, алеющий след на заду. От четвертого с пятым сжались ягодицы, образовав премилые ямочки по бокам. Шестой, самый злой и сильный, ужалил Малавая в нежное местечко между ног, но тот не издал ни звука, хотя и вздрогнул всем телом.

Вначале порка всегда казалась ему терпимой, не стоящей криков и уж тем более слез. Однажды, поступив на военную кафедру и отрастив первые усы, он сгоряча пообещал себе, что отныне вынесет любое наказание молча, как настоящий имперский солдат. Ремень оказался крепче данного слова. Много лет спустя Квинн еще помнил, как нарастает волнами боль: сперва она лижет зад, потом пульсирует в бедрах, а после пронзает до самого нутра. В груди колотится сердце, в ушах шумит, слезы текут будто сами собой, и тут уж не до упрямства: выстоять бы на ногах, когда подгибаются колени.

Покамест Квинн терпел, стиснув зубы, а чтобы отвлечься — считал про себя. Рука его отца, пожилого генерала в отставке, уставала махать на шестом десятке. Дальше удары сыпались редкие, но жгучие до того, что хоть на стенку лезь; они оставляли вспухшие полосы на теле и высекали искры из глаз. Когда счет переваливал за сотню, отец обыкновенно бросал ремень, но Малавай знал, что на этот раз не отделается так просто: его лорд и госпожа владела левой рукой ничуть не хуже, чем правой. Оставалось надеяться, что десять лет армейской службы закалили его волю… А ссылка на Балморру, где он два года просиживал штаны, — зад.

Который, между тем, от боли уже начинал гудеть.

— Когда вы решили убить меня? — спросила Асхана будто бы невзначай и снова занесла руку. — Пирс говорит: оставить вас надо было на Балморре. Он говорит: взяла на корабль шпиона. Так или нет? Я жду, Квинн!

— Пирс лжет, мой лорд. Если бы я знал тогда, что придется предать вас…

— Когда узнали?

Он открыл было рот, но тут удар пришелся в ложбинку между ягодиц и заставил его прикусить язык. Малавай стерпел молча, стиснув зубы, а когда Асхана опустила руку, выдохнул:

— Белсавис, мой лорд.

— Так вот почему вы не спустились со мной на Восс. Ремонт корабля был отговоркой, правда? Пока я искала на Воссе истинный Глас Императора, вы, спевшись с Барасом, искали способ меня убить. И говорил же мне мистик, один из местных, что предатель у меня на корабле… А я, смешно сказать, думала на Джейсу. Хуже — на глупышку Ветт.

Голос Асханы был чужим, ровным и холодным, как снежные пустоши Илума под брюхом «Ярости». Акценты она ставила не голосом, а ремнем: выписывала на теле Малавая саднящие, жгучие восклицательные знаки. Держать ладони горкой у причинного места становилось все сложнее. Они так и тянулись прикрыть пылающий зад. Сорок шесть! Давать себе волю было никак нельзя, и Малавай до белизны в костяшках стиснул пальцы. Сорок семь! Или уже сорок девять? До чего же сильные у Асханы руки!

Очередной удар пришелся ниже, чем предыдущие: по ногам. На коже вспухла розовая полоса. От боли дрогнули колени. Малавай охнул сквозь зубы и не сдержался наконец: оторвав правую ладонь от паха, вцепился в спинку пилотского кресла. Так он нашел точку опоры, но склонился вперед, и Асхана тут же вознаградила его крепким шлепком по внутренней стороне бедра.

— Спину прямо. Ноги на ширину плеч, Квинн!

Подчинившись, Малавай невольно бросил взгляд за иллюминатор. Со своего места он видел лишь затянутый тучами ломоть планеты, а над ним — мириад серебряных точек на фоне черного, как траур, неба. Но это были не звезды — имперские корабли; в каком-то смысле порка и правда оказалась публичной. Если бы только адмиралы знали, куда нацелить телескопы, то без труда разглядели бы взъерошенного капитана Квинна, любимчика Асханы Саргос, и его алый зад.

От этой мысли краска бросилась Малаваю в лицо, кровь прилила к щекам — и, к сожалению, кое-куда еще. В паху заныло. Набухший член ткнулся влажной головкой в его ладонь, сложенную горкой.

— Что Барас вам обещал? Чины? Деньги? Или, может, власть, Квинн?

— Нет, — выдохнул Малавай. — Нет, Дарт Барас был моим генералом, он дал мне надежду после трибунала…

— А, верно. Ему не нужно было подкупать вас. Стоило лишь пальцем поманить.

— Вы ошибаетесь, мой лорд, я…

— Ошибаюсь? Ну так скажите уж правду, Квинн! И покончим на этом.

Но Малавай, повесив голову, смолчал. Упрямство, как и страх расправы, было тут ни при чем: его душило чувство собственной вины, сжимало удавкой горло. Не то что слово сказать — вздохнуть нельзя.

За все время, что он служил Дарту Барасу верой и правдой, гневливый ситх ни разу не поднял на Малавая руку, и даже его голос, искаженный серебряной маской, оставался спокойным. Но в тот самый день на Белсависе, когда Асхана, взломав двери республиканской тюрьмы, одним ударом снесла Дарт Эккадж голову, терпению Бараса пришел конец, а маску расколола трещина. Стоило Малаваю заикнуться о пощаде для своей госпожи, как ситх сжал в воздухе пальцы, и приступ удушья, впившийся в глотку тысячей иголок, швырнул Малавая на колени. Что Барас обещал ему? Всего лишь пытки; щекотку молний и прохладный поцелуй ножа, сдирающего с плоти кожу, а с белой кости — освежеванную плоть.

Программируя дроидов-убийц глубоко за полночь, когда команда «Ярости» уже видела третий сон, Малавай думал о том, как бы покончить с этим: признаться в проступке Асхане, приставить дуло к виску. Но дальше пустых размышлений дело не шло: он помнил, как жестоко мстит Барас тем, кто его подводит, наказывая не только виновника, но и всю его семью.

Узнай об этом отец, он назвал бы сына трусом, подлецом, слюнтяем. Он был бы, конечно, прав, но дроиды все равно получались что надо. Работать спустя рукава Малавай не умел.

Свистнул ремень. Шестьдесят пять! Тело, успевшее отдохнуть во время разговора, тут же отозвалось болью, и Малавай с облегчением вздохнул.

Теперь Асхана била реже, зато сильнее — и метко. Полосы от ударов вспыхивали белым, затем наливались краской и вспухали пунцовыми рубцами. Казалось, Малавай посидел на огромной, раскаленной докрасна сковороде. Не забыла Асхана и о ложбинке между ягодиц: при каждом щелчке Малавай дергался, как от ожога, переступал с ноги на ногу и, сдерживаясь из последних сил, пыхтел.

— Кончайте задом вилять.

— Виноват, мой… Оох!

Он вскрикнул — и прикусил язык: кончик ремня лизнул его между ног.

Какой удар это был? Сотый? Сто десятый? Малавай давно сбился со счета; он даже не понял, в какой момент его рука, худо-бедно прикрывавшая причиндалы, дезертировала, покинула сторожевой пост и уцепилась за кресло, как за спасательный круг. В другой день он сгорел бы со стыда — ведь все открыто чужому взгляду, все свисает, нет, хуже, торчком стоит, — но тут Асхана перекинула ремень в левую, еще не уставшую руку.

И принялась по новой расписывать его зад.

Теперь Малавай хрипло стонал: то в голос, то сквозь зубы. Ослабевшие ноги подгибались при каждом ударе. Асхана милостиво ждала, пока Малавай найдет в себе силы распрямить их, чтобы принять наказание с хоть каким-то подобием достоинства, и замахивалась снова. Боль, невыносимая и безжалостная, пронзала все его тело: от пунцовых бедер до побелевших костяшек пальцев, сведенных судорогой, и искусанных губ. По сравнению с казнями, обещанными Барасом, это было детской забавой — поноет сегодня, расцветет синяками завтра, и через неделю пройдет, но Малаваю казалось, что наступил по меньшей мере конец света: сердце рвалось из груди, в ушах звенело, а перед глазами плясали темные точки. Он знал: сил не хватит надолго.

Он видел — на Дромунд Каасе — как возведенную человеком плотину разламывает в щепы неукротимая штормовая волна.

— А знаете, Квинн, я на вас зла не держу. Из-за предательства, по крайней мере. У нас, ситхов, подобные вещи в крови. Так мы общаемся — ножами в спину. Но вы… Да вы там плачете, что ли?

— Ни… Никак нет, мой лорд.

— Врете, — заключила Асхана. — Вечно вы врете мне: про преданность, про блокаду Кореллии, теперь вот про слезы, а лжи я очень не люблю… Что, есть еще силы терпеть?

Малавай кивнул, как во сне, — и тут же взвыл: Асхана припечатала его пряжкой. Боль была острая, как нож. Казалось, железный край рассек воспаленную плоть, а кровь вот-вот брызнет и потечет по бедрам.

— И снова врете, — сказала ситка. — Сейчас-то к чему?

— Я заслужил, я… Пожалуйста, мне нужно…

— Слишком вы совестливый для предателя. То трибунал вам подавай, то порку. Как жить-то дальше собирались с этим грузом вины?

— Никак… Никак, мой лорд.

Он замолчал, уткнувшись в спинку кресла горячим вспотевшим лбом. Уши горели. На багровой коже бедер проступали темные полосы — предвестники скорых синяков. Боль поутихла, но затаилась в его теле, как зверь, и при любом движении пускала в истерзанную плоть когти. Со стороны видно было, как вздрагивают плечи Малавая, ходят ходуном ребра и дрожат напряженные пальцы, сцепленные в замок.

Его лорд и госпожа вздохнула — еле слышно. Звякнула пряжкой. Сделала шаг назад. Малавай стиснул зубы, готовый покориться ее воле, и тут же охнул: рука Асханы обожгла его прохладой, а не болью. Под ее пальцами таял живительный кольто-гель.

Асхана втирала лекарство заботливо и мягко: огладила пунцовые ягодицы, потерла ссадину, оставленную пряжкой; пересчитала, мурча себе под нос, вспухшие на бедрах рубцы. Ее ладонь, влажная от кольто, скользила по телу и усмиряла жгучую боль там, где раньше плясал ремень. От этих прикосновений, бесстыдных и нежных одновременно, голова Малавая тут же пошла кругом, а обмякший член снова набух и встал наизготовку, как дуло турели, нацеленное прямо в небеса. Прикрывать свой срам было поздно, стыдиться — тоже, и Малавай, покорившись непристойной ласке, как пять минут назад — порке, расслабился и благодарно застонал.

— И как вы думали покончить с жизнью, Квинн?

— Мой лорд, прошу вас…

— Я жду.

— Дроиды, — выдохнул Малавай хрипло. — Должны были вас сначала… Потом — меня. Простите, я был в отчаянии, я видел, как мстит Барас… У меня родители на Дромунд Каасе, племянница пошла в школу, я…

— Вы присягнули на верность мне, значит, ваша семья была под защитой дома Саргос. — Голос Асханы еще звенел холодом, но теперь это был холодок тонкого, ломающегося по весне льда; предвестник сменившейся погоды. — Если хотите, чтобы я позволила вам и дальше служить под моим командованием, учитесь мне доверять. А вы хотите?

— Я…

— Только врать не смейте, Квинн.

Мгновением спустя Асхана убрала руку, и Малавай не сдержал разочарованный вздох. Мысли спутались, дыхание сбилось; сотни непристойностей вертелись на кончике языка. Он хотел быть наказанным за свой проступок и хотел быть прощенным; хотел искусать губы от боли и прослезиться от нежности; хотел умолять о переводе и служить Асхане душой и телом, днем и ночью, отрабатывая провинности на коленях между ее кирпичных ног.

— Я хочу, чтобы вы…

— Смелее!

— Трахнули меня, мой лорд, — выпалил Малавай.

Повисла тишина — страшная, звонкая, как в зале суда перед оглашением смертного приговора. Выгонит, теперь точно выгонит, понял он, холодея, но тут Асхана скользнула пальцами в ложбинку между его ягодиц — и ниже, и — внутрь. Малавай, забыв вдохнуть, подался ей навстречу. Это было лучше, чем дрочить; лучше, чем смотреть порно в голонете; в тысячу раз лучше, чем пробовать самому, запершись в каюте с припрятанным под матрасом тюбиком смазки. Боль отступила, во рту пересохло, кровь стучала в ушах, словно барабаны.

Под этот воинственный марш Асхана двигала пальцами ласково, как взломщик, подбирая к телу Малавая потерянный ключ, и нащупала выпуклость простаты.

— Так? — спросила она, толкаясь глубже, и Малавай хрипло выдохнул: да.

И еще: резче; и еще: быстрее; и еще: пожалуйста, мой лорд.

Асхана притворилась, что не услышала этих просьб.

Она трахала его медленно, и трахала нежно. Удовольствие накатывало, будто прибой — на ровный песчаный берег; а Малаваю хотелось бури, шторма и брызг белой пены на щербатых остриях скал. Не в силах больше терпеть, как хороший мальчик, он потянулся вниз, чтобы притронуться к набухшей плоти между ног, но Асхана разгадала маневр и тут же накрыла его руку своей, левой, и Малаваю ничего не оставалось, кроме как поднести ее ладонь к своим саднящим губам.

Пальцы Асханы оказались солеными, как железо, и холодными, как морская вода.

В тишине, прерываемой только стонами Малавая и влажными звуками поцелуев, вдруг щелкнул и заискрил неисправный проектор. Огромная карта Галактики цветком распустилась в воздухе и поплыла по кабине, задев любовников краем южного рукава. На теле Малавая тут же засияли звезды: возле виска — Утапау, между ключиц — Дагоба, под сердцем — огненный Мустафар; Хайдийский торговый путь, едва различимый на белой коже, наискось пересекал его живот и терялся, бледнея, где-то на правом бедре. Малавай закрыл глаза, чтобы голограмма не слепила его, и тут Асхана сменила милость на гнев.

Теперь она трахала его быстро, и трахала жестко, на грани между удовольствием и болью, а Малаваю того и надо было: постанывая изредка сквозь зубы, он поджимал на ногах пальцы, выгибал спину и подставлял Асхане зад. Наказанием она это считала, пыткой или актом любви — он не знал; но финиш у затянувшейся экзекуции мог быть только один.

Всхлипнув, он кончил.

Если в легендах о Великом Шаа, который создал Вселенную, излившись на космическое полотно, заключалась хоть доля истины, Малавай мог породить по крайней мере маленькую туманность. Однако он не был богом; он не был даже захудалым божком, и в момент кристальной ясности, обыкновенно следующей за оргазмом, увидел себя со стороны: взъерошенным, жалким, с лоснящейся от кольто задницей и дряблым членом. Асхана вынула пальцы.

— В душ, — ровно сказала она.

Малавай развернулся — и охнул от боли: исхлестанные бедра напомнили о себе, да и затекшей спине было несладко. Но главное — он все же поймал запястья Асханы, и с тыльной их стороны, у основания ладоней, нащупал скачущий пульс. Под напускным спокойствием ситки бушевал шторм.

— Мой лорд, позвольте мне…

— Что?

— Доставить удовольствие вам. Сейчас.

— Не позволяю. — Асхана помедлила. — Но знаете что, Малавай? Жду вас в моей каюте после душа. Когда придете, спросите еще раз.

~ ~ ~

— …А потом мы поженились, — сказал Малавай, натягивая дочери одеяло до самого носа, — чтобы жить вместе долго и счастливо. Вот и сказочке конец, а тебе пора спать.

Сендай вся уже иззевалась, но помотала головой. В свои шесть она была упрямей песчаной банты.

— Победили Малгуса и поженились? — спросила она недоверчиво. — Как в книжке?

— Как в книжке, — согласился Малавай, подумав про себя, что книжки бывают разные. Несколько мгновений дочь пытливо смотрела на него, потом наморщила нос.

— А вот и неправда. Мама смеется. Она всегда смеется, когда ты выдумываешь.

Малавай оглянулся. Асхана лежала на кушетке, вытянув ноги, и даже бровью не повела; лицо у нее было непроницаемое, как у опытного игрока в сабакк. По плечам и шее плясали отблески от датапада, изредка ныряя в декольте. Там же, в вырезе платья, виднелись и жесткие складки кожи, что начинаются у ситок ниже ключиц и тянутся вниз, до ложбинки между грудей.

(У Асханы было девять складок; Малавай лично пересчитывал их не далее чем вчера — губами, потому что руки были связаны за спиной.)

— Выдумщица — это ты, самая настоящая. Мама читает.

— Она не лицом смеется. Ей внутри смешно. А как ты в первый раз поцеловал маму?

— А вот это, — сказал Малавай мстительно, — пускай она выду… Рассказывает сама.

P.S. Фикбук.

@темы: смерть автора, Star Wars: the Old Republic

---

|| Как я предал вашу маму

О сюжетке ситха-воина мне нечего сказать.

То есть я прошла ее, притом дважды: сначала смотрела, как Feuille Morte играет за Яннику Ашер, потом играла за Асхану Саргос сама. Но про Яннику пускай Наташа пишет. А история Асханы Саргос благодаря хедканонам давно уже превратилась в АУшку: там лорд Барас, возомнив себя Голосом Императора, оттачивает на бывшей ученице умение высасывать из живых существ Силу; там агент Вас'аиф'арандо, вытащив Асхану из пыточной Бараса, прячет ее на корабле охотницы за головами Кэссиди; там Малавай Квинн, сообразив наконец, что без памяти влюблен в женщину, которую предал, ищет ее среди звезд, но корабля Кэссиди, конечно, уже и след простыл... Там Джейса становится серой джедайкой, Император Вишейт назначает своим Гневом обессиленную женщину в бегах, Голт варит всем ситский кровавый суп, а Малавай наконец-то встречает Асхану — но при этом он благодаря Кэссиди сидит в клетке в одних трусах.

Мы с Наташей ласково называем эту АУшечку «КЯП», или «Как я предал вашу маму».

Писать о ней в подробностях очень сложно и муторно (в конце концов, даже в моем воображении многие хитросплетения «КЯП» обозначены пунктиром), поэтому напишу лучше об отношашках. Роман с Малаваем того стоит. Во-первых, он заставил мое кокоро доки-доки. Во-вторых, разжег огонь в моих чреслах. В-третьих, в зависимости от реплик, которые выбирает фем!воин в диалогах, роман может обернуться милой историей любви, отношениями под кинковым фемдомным соусом или попросту абьюзом. В-четвертых,

спойлерота. Спойлерота, Карл!

предательство. Предательство, Карл! Да, оно вписано тяп-ляп и постфактум никак не обсуждается в разговорах с Малаваем (а там, может, уже о детишках речь идет), но произрастание хедканонов стимулирует так, что мама не горюй.

Мезальянс у этой парочки, конечно, тот еще. Малавай — простой смертный, фем!воин — ситх; Малавай — военный (и ладно бы адмирал какой, так ведь нет, капитан, и с трибуналом за плечами), фем!воин — Гнев Императора; а моя Асхана еще и чистокровная ситка из знатной семьи, сливки Империи, белая кость. Наводить мосты через эту пропасть Малавай не смеет (субординация же!), а может быть, и не очень-то хочет. Его госпожа нравится ему такой, какая есть: властной и недоступной; так что приходится ей делать первые шаги, избавлять Малавая от запретов, как от застегнутого наглухо офицерского кителя. По счастью, Малавай достаточно часто показывает, что это ему интересно и нужно, а штаны с лампасами и вовсе скидывает сам.

Можно, кстати, отдать Малаваю инициативу («Я вас поцелую сейчас, мой лорд» — и свою госпожу за талию хвать!), можно подвести его к тому, что он будет просить на поцелуй разрешения, а можно его самого — хвать. Не за талию, правда; за лацкан пиджака.

Можно согласиться на койку, а можно и отказать. «Мое терпение конечно, я не буду долго играть в эти игры», — говорит тогда оскорбленный в чувствах Малавай. «Нет, ты будешь играть в те игры, в которые я скажу тебе играть». Думаете, на этом роман обрывается? Трижды ха! За Асхану я выбирала реплики помягче... Но Малаваю все равно пришлось коротать ту ночь в компании эротических фантазий и собственной руки. Даже обоюдное признание не является обязательным для продолжения романа; «Я не готова сказать, что люблю тебя, но однажды ты, может быть, это услышишь», честно говорит Асхана, и Малавай заверяет ее, что готов ждать столько, сколько потребуется.

(Забежим вперед: потребовалось ровно шесть лет и двести пять дней.)

Наверное, роман с Малаваем так и остался бы для меня крепким середнячком, если бы не предательство. Оно делает пропасть между персонажами шире, да, но придает образу Малавая резкости (и самостоятельности — многим ЛИ очень не хватает права совершать собственные ошибки), а отношениям — кисло-сладкий привкус раскаяния и вины. Поздравляем! Теперь из этого без труда можно сварить полноценный абьюз. А вот чтобы сварить «долго и счастливо», Асхане с Малаваем придется изрядно постараться. Но у них получится, я думаю — если только не сбудется видение Асханы, в котором она, опускаясь на колени, под добродушный смех Вишейта целует Малавая в холодный лоб.

P.S. Мы с Feuille Morte тут признались друг другу, что очень любим, когда в конце поста списком идут хедканоны, не вошедшие в основной пост. После этого я потрясла свою волшебную шляпу и высыпала из нее несколько фактов наобум. Итак:

• О том, что беременна, Асхана узнает от Сатель Шан. Да, знаю, сама в шоке; раньше мне никогда не хотелось хедканонить своим ОТПшкам детишек. А у Асханы с Малаваем родятся, между прочим, аж трое. Старший, правда — член Темного Совета и весь из себя тру-ситх, — всегда будет любить отца больше, чем сдержанную и холодноватую мать, проспавшую пять лет его детства в карбоните. Потом Асхана и Сатель смогут подъебывать друг друга на тему плохих отношений с собственными сыновьями, а-ха-ха.

• У Малавая встает, когда Асхана душит при нем людей.

...Ай шуд гоу.

P.P.S. Нет, погодите, вот еще скриншотики напоследок.

Вот теперь все.

@темы: Star Wars: the Old Republic

---

|| Zoologischer Garten Berlin

По-моему, каждый мой пост об отпуске теперь начинается со слов «Я хотела написать об этом уже несколько месяцев» или «Руки не доходили до обработки фоточек». :P А что поделать: лень. И отсутствие мотивации, конечно. Сейчас вот еле-еле заставила себя подретушировать гиппопотама, львицу и слонов. Все из Берлинского зоопарка.

В зоопарк мы пошли на третий день поездки. Я, как и обычно, хотела посмотреть на хищников. У Антона была мечта: увидеть муравьеда и умереть. Муравьеда мы и правда встретили (Антон, к счастью, не умер, просто очень радовался, но в павильоне было темно, и кадры оттуда все зернистые и из рук вон плохие); также видели, как гиппопотамы проплывают мимо нас — стаей, как играет с покрышкой слон и сталкивает своего товарища в воду один ушлый пингвин.

Кое-кто из них на фоточках даже есть. )

>> и еще кабанчики!

@темы: сквозь объектив, о скитаниях вечных и о Земле

---

|| Горшочек каши

Год назад я и представить себе не могла, что буду с нетерпением ждать аддона в ММОРПГ, а теперь смотрите-ка: скачиваю Knights of the Fallen Empire и радостно потираю ручки. В преддверии KotFE имею сообщить:

1. Я написала кинковый фемдомный фичок про Малавая Квинна и Асхану Саргос (воин-мародер, 60 лвл, пойдет ли в KotFE: о да); сейчас текст «отлеживается», но к концу недели, надеюсь, руки дойдут до редактуры.

2. Лорд Джаррен Каллиг (инквизитор-ассасин, 60 лвл, пойдет ли в KotFE: непременно), прикупил себе новую мантию, достойную члена Темного Совета, по традиции с юбочкой, но без капюшона, и сверкает теперь лысой красной черепушкой.

3. Прохождение за джедайку Ревку Брин (мудрец-консулар, 50+ лвл) оказалось милым и притом пресным, как моя жисть: ни одного сложного выбора, ни одного острого угла. Однако сама сюжетка не лишена удачных моментов, а Ревка вышла такой милашкой, что грех про нее не забацать постец.

4. Моя дражайшая социопатка Саиф (оперативник, 30+ лвл) застряла на Тарисе, но я утешаю себя тем, что просто оставляю сюжетку агента на сладкое: судя по тому, что я уже видела, она действительно самая удачная из всех, да и на роман с Вектором очень хочется посмотреть.

5. Чтобы сбить пафос с истории о рыцаре-джедае, создала Герах, девицу дурного нрава и твилекскую гопоту с плот твистом: Герах — одна из Детей Императора Вишейта. Бывший Гнев Императора, лорд Скордж, ее почти полюбит, нынешний Гнев, леди Янника Ашер, ее убьет; короче, мои хедканоны уже резвятся, как кони на лужайке, и скачут впереди меня, а я сама застряла на Республиканском флоте и дальше идти пока не планирую.

6. А вот сюжетка трупера что-то не вдохновляет пока совсем, и Захира с женишком Эзрой кукуют на Орд Мантелле: даже до флота не добрались.

7. Геймплей за смагглера нежданно-негаданно очень зашел, однако сюжетку я уже видела со стороны и повторять экспириенс не собираюсь, тем более что флиртовать с каждыми встречными штанами Приянке все равно не дадут; остается только выйти замуж за Корсо Риггса и выращивать брюкву, нет, спасибо, унесите пудинг.

8. Для полной коллекции не хватает только охотницы за головами Саржаны, но я создам ее, пожалуй, в минуту душевной печали, чтобы пройти стартовую планету, закрыть гештальт, написать пост со скриншотами и больше никогда к этой расчетливой и циничной дамочке не возвращаться.

9. Возможно, мой тег для записей про Star Wars: the Old Republic следовало назвать «Горшочек, не вари».

Cамый первый пост про SW:tOR я сделала давным-давно, кстати, когда игра еще готовилась к релизу (а мне повезло получить к бете ключ). Сейчас перечитывать тот пост ужасно неловко: я создала сферического и неинтересного мужика в вакууме (воина-ситха — чтобы романсить глупышку Ветт), прошла только один сюжетный квест, обругала графику, хотя сейчас она кажется мне весьма неплохой для ММОРПГ, и почему-то решила, что в игре нет ни нормальной сюжетной линии, ни «проработанного романтического подтекста». И сделала вывод: «о пейринге Темный владыка ситхов/сиреневокожая инопланетянка я сама подумаю, тут, в уголке».

(Это я пейринг Дарт Вейдер/Арья Т'Лоак имела в виду, на самом-то деле.)

Короче, с тех пор прошло четыре года, и догадайтесь-ка, кто первым идет в KotFE: синекожая твилека — правда, вовсе не Ветт, а Янника Ашер, — и Темный владыка ситхов Джаррен Каллиг, он же лорд Нокс.

© Shep.

@темы: Star Wars: the Old Republic

---

|| Только для ВЗРОСЛЫХ! 18+

две юные киски вылизывают друг друга смотреть без регистрации и смс >> ЗДЕСЬ <<

Ну вы, короче, уже и сами поняли, что малышку Джонни мы решили себе оставить.

@темы: моя семья и другие звери