У Фаоры Тревельян сломанный в отрочестве нос, тридцатник за плечами и непоколебимое чувство долга: перед семьей, обществом, Кассандрой Пентагаст и даже случаем, волей которого на ее руке оказалась теневая метка. Правый у нее всегда прав, виноватый всегда виновен; природа сыграла шутку, одарив Фаору дальтонизмом, но оттенков серого — с редкими проблесками красного и зеленого — ей хватает. Красный — цвет крови и порченого лириума, зеленый — цвет бреши в небесах; больше-то и не нужно.
У Фаоры щеки в прожилках проступающих сосудов, голос Сумали Монтано и застарелая неприязнь к большим собакам: когда она еще ходила пешком под стол, старый мабари Спархок, слюнявый любимец семьи, поехал в самый жаркий день лета с катушек и чуть не вцепился девочке в горло. Фаора любит котов, мягкий козий сыр, каллиграфический почерк Жозефины, не похожий на Фаорины собственные закорючки, и по старой памяти умеет музыкально щипать мандолину — двадцать пять лет назад пухлощекую малышку Тревельян воспитывали как кисейную барышню.
У Фаоры глаза цвета ломкого льда, двуручный меч (ладно, пока еще нет, но попозже я обязательно обзаведусь клеймором) и какие-то виды на Кассандру Пентагаст, но эта лодка, впрочем, все равно далеко не уплывет, потому что Кассандра — в отличие от леди Тревельян — предпочитает мужчин.
А у меня нервный тик из-за того, что я переделывала ее лицо два раза (и все равно, черт побери, годным получается только один скриншот из пятидесяти), и видеокарта, которой пора на свалку истории.