|| Хрустальные туфельки

[156169]

Все знают эту сказку: с последним ударом курантов карета Золушки превращается в тыкву, ее кучер — в крысу, ее веер — в капустный лист, и фея-крестная досадливо всплескивает руками. С последним ударом курантов Золушка теряет туфельку, а самая ожидаемая игра года оказывается разочарованием (года же), но это не помешало кое-каким хедканонам вырасти, как грибам после дождя. А я что? Я села за фик.

Мне, право слово, жаль, что я не умею и не хочу рассказывать о своих персонажах в длинных, сдобренных скриншотами постах. Кто знает, сколько я могла бы написать о Лесли Купер, грозе Стилуотера и де-факто главе «Ультора»; о моей прекрасной революционерке Мариан Хоук; о большой рогатой женщине Адаар и о том, как она делает первые шаги в придворной игре Орлея. Но мне, увы, гораздо интереснее писать про них художественные тексты — а занятие это трудоемкое, медленное и вовсе не всегда нужное, не говоря уже о том, что в маленьком фике нельзя обрисовать характер персонажа со всех сторон и обосновать все решения, принятые в игре. Пожалуй, новеллизация такое позволяет, но с новеллизациями я завязала и больше ни-каг-да...

Поэтому имеем две тысячи вычурных слов про Хииру Адаар, ее тевинтерского кореша и орлезианский бал.

Фандом: Dragon Age
Размер: 2315 слов
Таймлайн: DA:I; обыгрываются события миссии «Злые глаза и злые сердца»
Рейтинг: PG-13 (ни одного даже непристойного слова!)
Персонажи: Хиира Адаар|Дориан Павус; появляются Лелиана, Кассандра и Жозефина
Содержание: Когда часы бьют полночь, карета превращается в тыкву, кучер — в крысу, а ее милость Вестница Андрасте — в безбожницу и воровку Адаар.

или так:

Содержание: Ее милость леди Адаар не танцует.

>> старая сказка на новый лад

Покидая бальную залу, ее милость леди Иквизитор осторожно прикрыла за собой двери.

Створки сомкнулись беззвучно, как крылья мотылька. Стихло пиликанье виолончели. Ночной воздух вскружил голову ароматом доцветающих лилий и сладостью пролитого вина (а может быть, крови: остроухие служанки еще не оттерли ее с мраморных плит). Заткнув за пояс опостылевшие перчатки, леди Адаар спустилась к фонтану, и каблуки подаренных Лелианой сапожек пересчитали истертые ступени парадной лестницы. Цок, цок, цок.

Хиира представила себе, как та посылает агентов и шпионов, разведчиков и соглядатаев на поиски лучшего в столице мастера обувных дел. Рекомендации фрейлин и щеголей ложатся на стол, как доносы; выбрав жертву, Лелиана самолично наносит ей визит, и ямочки расцветают на бледных щеках сестры Соловей, когда речь заходит о жемчуге и шнуровке, модных пряжках и королевской парче. Одобрен эскиз, развязан кошелек, эльф-подмастерье тянется уже обмерить узкую дамскую ножку, но Лелиана говорит строго:

«Сорок второго размера, будьте так любезны. Моя подруга — женщина видной стати».

Подари она бальные туфли, Хиира скинула бы обувь еще на ступеньках, а так пришлось наклониться, чтобы ослабить шнуровку на голенищах.

У каблука что-то блеснуло: точеный ободок и соцветие граненых алмазов. Безделица, небось, той глупышки в фарфоровой маске и шелках, которая плакалась о пропаже в начале приема. Хиира повертела находку в пальцах. Крохотное колечко годилось ей разве что на мизинец. Иной перекупщик, не брезгующий краденым, отвалит за него монет сто — или, быть может, сто двадцать, если цену сумеешь набить.

От этой мысли стало и противно, и смешно. Еще минуту назад ее милость леди Адаар плела интриги, распутывала заговоры и воображала себя полноправной участницей придворной игры за власть, фу-ты ну-ты, важная штучка. Стоило шагнуть за порог — с нее мигом облетела сусальная позолота. Орлесианский атур не спрячет рогов, звучный титул — старых привычек. Вот она, ваша Вестница Андрасте: наемница и воровка… Да еще и кунари в придачу.

— Кунари, которая очаровала императрицу, прошу заметить! — Хиира вскинула голову, поспешно заталкивая колечко в карман. По лестнице спускался Дориан — что за нелегкая его принесла? — Их спасенное Величество затеяли игру в фанты и велели непременно тебя разыскать. Послушай совета, мой друг: беги со всех ног, пока не пришлось лезть на карачках под стол и музицировать на мандолине.

— Видала я такие игры — в тавернах, когда все упившись до полусмерти.

— Ты погоди, вот вытащит кто-то мой фант — пойдет настоящее веселье. — Дориан усмехнулся в усы. Кунари не стала спрашивать, накорябал он оскорбление или пошлость на клочке выбеленной бумаги. — Пройдемся? От местных развлечений да интриг я маюсь теперь неизбывной тоской по дому. Того и гляди стошнит.

— Неженка.

— Есть немного. Единственный наследник семьи, чего ты хочешь. Сон на перинах, лучшие учителя, еда с фарфоровых тарелочек. Тетушка дразнила меня тепличным цветком… Налево?

Хиире было все равно, и они свернули налево — под тень беседок, увитых отцветшим хмелем, к фигурам дворцовых статуй и темной листве. Чадили, догорая, садовые фонари. Где-то рядом журчал фонтан, невидимый за частоколом лип, и густой медовый бас колокола разлился над поместьем: отбивал первый час после полуночи. Хиира оглянулась на своего спутника — не озяб ли? — однако тот, забывшись, не ежился от ночной прохлады, а знай себе рвал травинки и тащил их задумчиво в рот, как малое дите.

Выносливый ты цветочек, подумала Хиира мельком, раз не пожух на суровых северных землях.

И то верно: в походах Дориан спал на солдатских матрасах, пересчитывая изнеженным телом кочки, хлебал из общего котла пригоревший суп и отливал в кустах, не жалуясь на отсутствие золоченых седалищ. По возвращении в Скайхолд, правда, гонял слуг туда и обратно по лестнице с ведрами кипятка и выходил потом к ужину, благоухая мылом, с белесыми полумесяцами начищенных ногтей. Завидев его, Хиира снисходительно фыркала и прятала зачем-то под столом свои пальцы, грубоватые от мозолей и саднящие заусенцами от воды.

Она была сегеронской колючкой, растущей в северных краях у оврагов да позади присыпанных золой отхожих мест. Родная мать, сбежавшая от Кун в ферелденскую глушь, — и та, говорят, воротила нос, завидев писклявый сверток на руках перепуганной повитухи. За следующие пять лет многое переменилось: кунари бросили искать соотечественницу, объявленную тал-васготкой, а крестьянки, стращавшие детей рогатой бабой, повадились ходить к ней на поклон за припарками и дичью, но чувство к дочери так и не проклюнулось в душе этой женщины. Разговаривая с Хиирой, она нет-нет да искала взглядом няньку-тамассаран — или хоть кого-нибудь, кто забрал бы у нее это глупое материнское бремя.

Когда местный кузнец, хватив лишку, вогнал ей восемь дюймов стали под ребра, ветер перемен вырвал колючку — Хииру — с корнем.

О том, что было дальше, Хиира не спешила рассказывать своим новым друзьям — ни Дориану, ни Варрику, жадному до чужих историй, но скупому, когда речь заходила об его собственной. Несколько лет назад, когда Дориан еще отплясывал на тевинтерских балах под строгим надзором матушки, первый любовник Хииры — ушлый, смуглолицый бард, пахнувший мятой и табаком — отплясывал на дубовом суку, оставив ей в наследство мандолину, пару стоптанных сапог и неоплаченный долг наемнику Шокракару. Пока Варрик цедил слова, переписывая «Меч и щит» в угоду придирчивой редакторше из Орлея, Хиира цедила зелья по мутным склянкам, догадываясь, что отвечать за результат придется головой. Так начиналась ее жизнь в Вало-касе: с тяжелого, исподлобья, взгляда Шокракара и блестящей кромки его двуручного топора.

Да, Варрик, должно быть, тут же схватился бы за перо и чернильницу, знай он, какая извилистая тропка привела тал-васготку к Храму Андрасте. Одним Хиира задолжала деньгами, другим — кровью, третьим — прозрачным, как хрусталь, ядом из вытяжки глубинного гриба. Сумма этих долгов была так велика, что когда Шокракар — заботливый надсмотрщик и суровый покровитель — подозвал ее однажды и рассказал, щуря зеленый кошачий глаз, о Регалиане д'Маркалле, который задержался на этом свете, Хиира не стала перечить. Спросила только: на конклаве маг должен испустить дух — или по дороге свернуть себе шею.

Взрыв, прогремевший на конклаве как нельзя более кстати, отсек прошлое и спутал настоящее. Очутившись в железной хватке Кассандры Пентагаст, Хиира по первости думала сбежать, затеряться в Срединных Землях, прибиться к шайке таких же, как она сама, отщепенцев — и начать жизнь с чистого, как говорится, листа. Однако чья-то рука уже расписала его завитушками незнакомых слов: Брешь. Инквизиция. Вестница Андрасте…

Иной на ее месте уверовал бы — волей Создателя, мол, из грязи да в князи, но Хиира выросла безбожницей и вопреки всему считала, что ей же и помрет.

— …Не пора ли честь знать? — Дориан осторожно поддел спутницу под локоток, как галантный кавалер — не менее галантную даму. Пока Хиира, задумавшись, перебирала в памяти старые обиды, они успели обойти двор кругом и вернуться под окна большой бальной залы. Неторопливый вальс сменила быстрая, раздробленная ритмом музыка, и стучали в унисон ей каблуки: танцоры отплясывали новомодный бурре. — Местная публика взыскательна и не терпит долгих отлучек.

— Местная публика, — поправила Хиира ровно, — не терпит выскочек вроде меня.

Дориан не сразу нашелся с ответом и сжал ее локоть под пеной спадающих кружев. Хиира отстранилась: она не любила лишние слова, прикосновения, доверительные беседы и многое из того, что обыкновенно называлось «выражением дружеских чувств».

— У каждого правила есть исключение, мой друг. Выше нос! Обычно двор безжалостен к новичкам, но Вестницу Андрасте приняли на ура. У модниц борьба не на жизнь, а на смерть: кто первой добудет себе обувку «как у ее милости». Видные холостяки Орлея уже горло друг другу рвут за честь пригласить тебя на танец. Ну а Селина…

— На танец, говоришь. И сколько?..

— Сколько чего? — растерялся Дориан. — Холостяков у твоих ног? Пропущенных танцев? Фрейлин, павших в погоне за модой?

— Денег, — сказала Хиира сквозь зубы. — Этих звонких золотых кругляшков, которые тут в почете. Сколько денег получит счастливчик, покруживший меня по зале у всех на глазах?

Дориан вздохнул; его улыбка поблекла.

— Прежде чем я покинул компанию этих напыщенных идиотов, сговорились на тысяче. И еще сотню сверх тому, кто заманит леди Адаар на музыкальный вечер. Гадали, какую ты предпочитаешь поэзию. Я сказал: авварскую. Не обессудь, если тебя всерьез станут потчевать виршами про козлов и отрубленные головы.

— Как-нибудь переживу.

Дориан смотрел на нее серьезно и будто бы даже грустно: не купился, значит, на показную небрежность. Сейчас, поняла Хиира с нарастающим раздражением, не сдержится и в душу полезет, как девственник — барышне кисейной под юбки, ну что за напасть; не хочешь в койку — и ладно, не больно-то хотелось, милорд Павус, но нельзя, что ли, дружить без этих вот влажных взглядов и разговоров за жизнь?

— Когда я был маленьким, нянюшка застращала меня кунари, — начал Дориан как ни в чем не бывало, подкручивая надушенный ус. — Рогатые, мол, бессердечные они и любят жарить на вертеле непослушных детей, которые засиживаются над книжками допоздна. — Хиира фыркнула. — Ты смейся, смейся; а мне тогда было семь лет, и я так перепугался, что целую неделю спать ложился вовремя, можешь себе представить? Это теперь я знаю, что у вас с Быком сердца очень даже есть… И зря ты, мой друг, этих придворных дурней так близко к своему принимаешь.

— Может, — признала Хиира неохотно, — и принимаю.

Дориан вздохнул — устало, протяжно — и выбил пальцами стаккато на дворцовых перилах.

— Борьбу за власть в Орлее не зря прозвали игрой. Если хочешь одержать верх — запомни правила, а их всего три, спроси хоть меня, хоть мадам де Фер, хоть милейшую леди Монтилье. Раз — обзаведись шкурой потолще. Два — отрасти язык без костей, не то при дворе делать нечего.

— А что за «три»?

— Танцуй.

Хиира вскинулась, как зверь, увидевший в руке человека петлю. Привычная усмешка застыла у Дориана на губах. Чему я учу ее, спросил он себя с неприязнью. Пария, отщепенец, чужак! Жизни, от которой сам бежал, поджав хвост? Вещам, которые променял однажды на походный плащ, пару крепких сапог и дурное ферелденское пиво? Лжи, притворству, терпению — вот чему; улыбаться и держать прямо спину, когда маска натрет лицо до кровавых мозолей.

А как иначе? Иначе с потрохами съедят.

— Обычно на приеме уединиться негде, — сказал Дориан неохотно, теребя воротник. — Везде то шпионы, то слуги, то чьи-нибудь прихвостни навострили уши… Все важные разговоры, мой друг, ведут оттого посреди бальной залы, под музыку — вроде с глазу на глаз, но у всех на виду. В Тевинтере, представь себе, сложился целый этикет: под турдион обмениваются секретами, под менуэт заключают союзы, а маменька как-то раз чуть не женила меня за три с половиной минуты вальса.

— Быстро она.

— Это был вальс в два па, а я тогда страстно увлекся Реленусом, и… Ситуация, по мнению маменьки, требовала решительных действий. Но речь не о том.

Воротник, затянувшийся вокруг шеи удавкой, наконец ослаб. Потайная пуговичка сопротивлялась до последнего, прежде чем выскочить из петли — неслыханное нарушение приличий! Пригладив обмякшие уголки, Дориан склонился в поклоне. Протянул руку.

— Не подарит ли ее милость мне танец?

И запоздало подумал: сейчас-то мне припомнят тысячу золотых.

Он не дождался ни колкости, ни шпильки. Хиира склонила голову, посмотрела на него пристально, будто наизнанку одним взглядом хотела вывернуть, и спросила только:

— Что, здесь?

— Почему бы и нет? Потренируйся со мной, мой друг, прежде чем блистать в бальной зале.

Там, в тепле и мягком свете живого огня, еще продолжались танцы. Из приоткрытой балконной двери доносилась музыка — вернее, слабая ее тень: дрожали скрипичные струны, надрывалась валторна, и слышен был жалобный плач флейты-пикколо. В баснословно дорогих витражах из Серо мелькали платья и дробился свет, радугой падая на дворовые плиты. Под окнами было, напротив, сумрачно и зябко; да еще и луна некстати проглянула меж туч, зеленая, как брешь, как болотный морок.

Хиира положила горячую ладонь Дориану на спину — спутала женскую партию с мужской, — и сделала первый шаг.

Вопреки стараниям Жозефины, фигуры вальса она выучила с пятого на десятое, зато ей не было равных в танце с отточенным, легким клинком, который сечет чужую руку, но послушно ложится в хозяйскую. Когда Дориан смалодушничал и замялся, испугавшись оттоптанных ног, она повела. Когда стихла музыка — написала свою: уверенными движениями бедер и стуком каблуков по граниту холодных плит, и получалось у Хииры так ладно, что Дориан, привыкший быть ведущим, расслабился, оперся на ее правую руку и позволил собой вертеть.

Все равно, подумал он, никто не увидит.

— Инквизитор!

По лестнице спускалась Кассандра, сведя на переносице брови. За ее плечом маячила рыжая макушка сестры Соловей, и леди Монтилье торопилась следом, сминая в руках перчатки. Дориан обернулся к дамам, прикрывая улыбкой гримасу: от неожиданности Хиира оступилась и отдавила ему большой палец, и до того это оказалось больно, что дурное словцо лишь чудом не сорвалось с его губ.

— Пока вас не было, Селина чуть было не отправила Гаспара на казнь. Может, вернетесь в залу, пока еще чья-нибудь голова не полетела с плеч?

— Сейчас самое время напомнить императрице, что именно тебе она обязана жизнью — и троном. Постарайся выжать из нее все, что можно. Войска, ресурсы, деньги — все придется впрок.

— Кроме того, маркиза Мантиллон готова высказаться в поддержку Инквизиции. Это бы весьма нам пригодилось, поэтому будет уместно поблагодарить ее лично, миледи… И узнать, какой она ждет ответной услуги.

Они окружили Хииру, как три заботливые тетушки — свою племянницу-протеже, и вмиг оттерли Дориана к перилам. Со стороны он видел, как выпрямляется ее спина и расправляются плечи: на смену наемнице-кунари с повадками дикой кошки пришла ее милость леди Адаар, Вестница Андрасте, с лицом холодным и суровым, как маска из старинного черненого серебра. Блеснули в полутьме два серпа — перевитые косами, унизанные кольцами в честь бала рога. Отстранив Кассандру — не жестом, а одним, кажется, взглядом, — она стала подниматься по ступеням, и каблуки баснословно дорогих, на зависть каждой фрейлине, сапог чеканили каждый ее шаг. Вестница Андрасте немного прихрамывала на обе ноги, словно это не она, а Дориан ей отдавил пальцы, но если не присматриваться, впрочем, этого почти не было заметно.

Видит Создатель, она училась; видит Создатель, она училась слишком быстро.

— Это у нее в крови, — негромко сказала Лелиана, задержавшись у подножия лестницы. — О, не смотри на меня так, словно я читаю мысли. Поверь мне: я видела таких, как она. Бардов, воровок, прохиндеев всех мастей. Дай им месяц — обведут весь двор вокруг пальца, дай им двенадцать — и знать позабудет, что родились они в хлеву, а не на королевской парче… Если случайная стрела не настигнет их раньше, само собой.

Дориан покачался на носках, не зная, что ответить. В присутствии Лелианы с ее улыбкой, тонкой, как лезвие ножа, умение непринужденно болтать о пустяках обычно изменяло ему.

— И это наша забота, верно? — спросил он, поглядывая на собеседницу исподлобья. — Прикрыть ей спину, вовремя обнаружить врага…

— …Отсечь руку, что тянется к колчану, — кивнула сестра Соловей. — Да.

— Ну, в вашем-то умении разить без промаха я не сомневаюсь.

— А зря, — отозвалась сестра Соловей без теплоты в голосе. — Не далее как неделю назад я заказывала туфли и промахнулась на целый размер.

И пояснила, наткнувшись на удивленный взгляд Дориана:

— Сегодня вижу: малы.

FIN

P.S. Вот ссылка на фикбук.