Заодно обновила первую главу: она теперь с правками от Feuille Morte — и еще банановая.
Ставьте, пожалуйста, лайки — хоть тут, хоть на фикбуке — если нравится.
Фандом: Mass Effect
Размер: планируются семь или восемь глав, а покамест — две (чуть больше девяти тысяч слов)
Таймлайн: пост-МЕ3
Рейтинг: R
Персонажи: Ирма Дж. Шепард/Кай Ленг, НМП и НЖП в количестве; также в тексте появляются Явик, Лиара Т'Сони, Джеймс Вега и другие знакомые лица
Предупреждения: насилие, смерть второстепенных персонажей, ненормативная лексика, употребление наркотических веществ, дабкон, фемдом, Ирма Дж. Шепард
«Слепое пятно — имеющаяся в глазу здорового человека область на сетчатке, которая не чувствительна к свету».
>> глава первая, или двое бедных детей
>> глава вторая, или Кай не умер>> глава вторая, или Кай не умер
— Он не умер! – сказали розы. — Мы ведь были под землею,
где лежат все умершие, но Кая меж ними не было.
Г. Х. Андерсен, «Снежная королева»
где лежат все умершие, но Кая меж ними не было.
Г. Х. Андерсен, «Снежная королева»
В час, когда Шепард выиграла войну, у Ленга отказали протезы.
Через несколько месяцев схлынет пьянящая эйфория победы и смолкнут марши. Найдутся охотники сорвать с майора Шепард погоны и развеять героический, будто бы сам собой приставший к ее персоне флер. Много, скажут они, выскочке из армии чести. Наворотить по всей Галактике дел да нажать на спусковой крючок огромной, всем миром изготовленной пушки — хитрая ли наука? Любой, скажут они, справился бы солдафон.
— Не было никаких кнопок, — ответит им Шепард, глядя в камеру мимо грудастой журналистки. — Не было, Аллерс, волшебных спусковых крючков, а не верите мне — спросите у инженеров, трудившихся над Горном сутками напролет. Я просто набралась храбрости и сказала Жнецам: «А ну-ка, убирайтесь к чертовой матери из нашей Галактики!» Вот и весь мой нехитрый подвиг.
Никто не возьмется судить, шутит она или нет, однако двадцатого ноября восемьдесят шестого года Жнецы действительно бросили все и убрались к чертовой матери. Они бежали с поля боя как дезертиры, оставив после себя руины и пепелища, потухшие ретрансляторы и страшные «драконьи зубы», безмозглых хасков — и его, Ленга.
Над руинами Лондона тогда поднималось солнце, а в окрестностях Монреаля шел второй час ночи: самое глухое, беспокойное время суток, и Ленг не мог уснуть. Виной тому были медикаменты, которые ему кололи уже три дня, чтобы ускорить заживление тканей, и хотя результат был налицо (не останется, обещала медсестра, даже шрама), Ленгу казалось, что в боку у него поселился дикобраз, терзающий его нутро иголками и не знающий покоя ни днем, ни ночью.
— Очень хорошо, — сказала медсестра во время последнего осмотра. У нее были крашеные, подстриженные по последней моде волосы и легкие руки, и перед ее визитами Ленга заковывали, как дикого зверя. — Ни инфекции, ни осложнений. Если бы вас не обработали медигелем сразу, кто знает, как дело бы обернулось. Вам повезло.
По лицу Ленга пробежала тень. Женщина истолковала его гримасу по-своему.
— Болит? Анальгетики могу дать.
Отрезанный от мира, запертый в четырех стенах, Ленг маялся бессонницей и не догадывался, что в небе над Лондоном вот-вот решится исход войны. Он то садился на койку, приваливаясь к холодной стене плечом, то принимался за щадящие физические упражнения в надежде на усталость, которая рано или поздно возьмет свое, — и вдруг упал, и острая боль обожгла его затылок.
Растрепанный и краснощекий надзиратель, обнаруживший Ленга поутру, был в честь победы пьян — в стельку, в говнище. Удобряя речь матерщиной, он орал, что заключенным не положено валяться на полу, и требовал немедленно встать, заложить руки за голову и отчеканить собственный номер. Когда до него дошло наконец, что церберская мразь не филонит, мужик плюнул и ушел, наподдав напоследок от всей души Ленгу по ребрам. Душонка у надзирателя была ничтожная: удар пришелся вскользь; но даже слабый пинок разбередил затянувшуюся рану, и дикобраз в боку ощетинился сотней иголок.
Прознав о том, что у пленника отказали протезы, медики тут же добились его перевода в крупный военный госпиталь на окраине Квебек-Сити. Палата, отведенная Ленгу, считалась хорошей: в ней был огромный, занимавший добрую половину стены экран с голосовым меню. Из окна открывался недурной вид на частокол городских высоток. Зимой, когда бушевали шторма, небоскребы то и дело пропадали в снежной мгле, а стекло затягивало инеем, но Ленг так давно не бывал на родной планете, что поначалу даже этот нехитрый пейзаж обрадовал его.
Увы, он разменял одну тюрьму на другую: окно не открывалось, а экран не имел доступа в экстранет. На требования подключить хотя бы один новостной канал врачи как один разводили руками. Чудесные протезы пациента интересовали медиков куда больше его просьб; они деловито растащили Ленга на части, сняв с него искусственные конечности, опутали то, что осталось, датчиками, и ежедневно возили то на рентген, то на томографию, то на другие процедуры, назначения которых Ленг не мог предположить. Часто заходили протезисты. Эти ковырялись в имплантатах Ленга с такими лицами, словно препарировали лягушку, бесцеремонно щупали кожу, зарубцевавшуюся на стыке живой плоти с металлом, и оставляли после себя запах крепкого молотого кофе.
О том, что происходит за пределами тесного больничного мирка, Ленг мог только догадываться по оброненным случайно словам, долетавшим до его слуха обрывкам фраз и приподнятому настроению врачей. Человечество восстанавливало ретрансляторы и зализывало оставленные войной раны, однако ни о судьбе «Цербера», ни о Шепард в присутствии подопытного не говорили. К нему вообще обращались нечасто, все больше с приказами задержать дыхание да расслабить живот. Ленг платил окружающим той же монетой, и вскоре голосовое меню осталось его единственным собеседником. Желающих подносить к его рту ложечку тоже не нашлось, поэтому медсестра ставила ему капельницы с питательными смесями в подключичную вену, и кожа там была у него в синих точках, как у наркомана.
Кто сказал бы: «Сдался!», не знал Ленга.
Иной на его месте уже полз бы к Альянсу на брюхе, выпрашивая помилование и поблажки, однако разговорить заключенного не удалось даже следователю — ухоженному хлыщу с голубыми глазами и смешной фамилией Хофакер. Тюрьма не пугала церберовца, совесть не грызла, а Призрак ценил преданность куда выше, чем бюрократы из Альянса — «сделку с правосудием».
— Боюсь, мистер Ленг, вы вредите только себе, — сказал Хофакер в их последнюю встречу, сплетая на коленях ухоженные пальцы. — Но если вам угодно и дальше упорствовать, пожалуйста! Будь по-вашему! Встретимся в зале суда, мистер Ленг… Или не встретимся вовсе.
Закрылась дверь, и снова потянулись дни: серые, похожие друг на друга, как термозаряды. Ленг крутил фильмы, встречал врачей — как только для кормления приспособили старого робота по кличке Хелпи, медицинский персонал с капельницами стал заходить к нему все реже — и читал с экрана до рези в глазах. Он ждал: приговора, спасения — неважно; но ангел-хранитель Ленга, видать, зазевался на небесах, и его подопечный застрял в больнице, как в лимбе. Ни в рай, ни в ад.
Ни туда, ни обратно.
Когда тучи за окном набрякли апрельскими дождями, а медбрат Тайдик пришел с нарциссом в петлице, Ленг заподозрил, что приговор по его делу уже вынесен и обжалованию не подлежит. Эта внезапная догадка терзала его сильнее всех фантомных болей, вместе взятых: ведь солдата, привыкшего к послушному, доведенному до совершенства телу, ничто не пугает больше, чем участь лабораторной крысы и вердикт «инвалидность» в больничном листе. Заодно навалилась и бессонница; прикрывая воспаленные глаза, Ленг проклинал все на свете и часами напролет считал овец, а если становилось совсем невмоготу, вспоминал об Ирме Шепард.
Всеобщая любимица, напичканная жнецовской техникой от макушки до пят, должна была разделить его участь, а то и хуже: сгореть, как спичка, выключиться, как отработавший свое механизм. А может, представлял себе Ленг, у нее отказали ноги — и почки, и печень, и сердце, и она лежала посреди руин, неспособная даже позвать на помощь, пока холод пядь за пядью подбирался к ее горлу. Ксеносы ликовали, узнав о ее победе, послы репетировали речи, морпехи нажирались в говно, а она царапала нагрудник, скользкий от блевотины и крови, и хрипела, пока смерть не взяла свое. Успокоенный этой картиной, как ребенок — волшебной сказкой на ночь, Ленг проваливался в небытие без сновидений и грез.
Так продолжалось до тех пор, пока одним сумрачным майским днем в его палате не распахнулись двери. Ленг, ожидавший в гости разве что назойливых протезистов, не сразу повернул голову. Медбрат Тайдик посторонился, пропуская внутрь посетительницу, щеголявшую военной выправкой, темно-синей формой ВКС Альянса и золотыми генеральскими лычками.
Шепард была здоровее, чем вол, и уж точно живее всех живых.
2187_05_08 // Regional Military Hospital, QBC
— Ты, говорят, послал адвоката к черту, — сказала она вместо приветствия, выдвигая стул на середину палаты.
Вместо «черта», впрочем, прозвучало более крепкое словцо.
Судьба, вычеркнувшая Ленга из списка своих любимчиков, была к Шепард на удивление благосклонна. Выйдя из больницы под Рождество, Ирма сбросила броню быстрее, чем змея — огрубевшую кожу во время линьки. Остатки ее прежней шкуры — темно-серые наплечники и обугленная нагрудная пластина — покоились теперь под стеклом в Музее Галактической истории, в зале, который предстояло наполнить фотографиями ее команды и рассказами покойной Лиары Т’Сони. Пока шли споры о том, не стоит ли увековечить героиню войны в мраморе, от дула ее дробовика «М-23 Катана» до подошв армейских ботинок, Шепард с удовольствием примеряла на себя роль миротворца и дипломата, помогала беженцам вернуться домой, участвовала в раскопках руин на Тессии и фотографировалась с кроганятами.
Теперь она стояла перед Ленгом — живая, ухоженная, сытая. Царапины шрамов на скулах зажили впервые с тех пор, как она переступила порог станции «Лазарь». Округлились впалые щеки, пропал нервный блеск из глаз, и пахло от нее теперь не оружейной смазкой и потом, а корицей.
Любой, кто сказал бы: «Размякла!», не знал Шепард.
— Я пощадила тебя на «Кроносе», потому что пленные сотрудничают со следствием. Сдают бывших подельников. Делятся информацией, наконец. Полгода уже прошло, Ленг, а ты по-прежнему играешь в молчанку. Ну, разве это дело?
Рассевшись на казенном стуле, она по старой привычке закинула ногу на ногу. Из-под задравшихся штанин показались телесного цвета носки: плотные, с кокетливыми полосками на лодыжках.
— Бери Тейлора и Лоусон в пример. Пошли Альянсу навстречу и живут теперь припеваючи под программой защиты свидетелей. Странно, что тебе никаких сделок не предлагали… А может, предлагали, да ты идейный?
Ленг и на этот раз не потрудился ответить. Шепард, нисколько не смутившись, похлопала по карманам, достала сигарету и, прикурив от инструментрона, выпустила струйку горького дыма. Повеяло какой-то инопланетной дрянью вроде азарийских табачных смесей, и Ленгу тотчас захотелось чихнуть.
— Идейный, — подытожила Шепард после второй затяжки. — Похвально. Призрак тоже был идейным, и чем кончил? Так нашпиговал себя имплантатами, что на человека не был похож. Нес ахинею, разговаривал со Жнецами…
На щеках Ленга дрогнули желваки.
— Спасибо хоть, совести хватило застрелиться самому.
Шепард осмотрелась, но не нашла в палате ничего похожего на мусорную корзину и стряхнула сигарету прямо на пол. Из-под кровати тут же выполз маленький робот-уборщик, почуяв первые крошки пепла. Он сослепу ткнулся в Ирмины ботинки, выпустил струйку антисептика и принялся размазывать невидимую грязь щеткой по истертому полу.
Молчание затягивалось, как виселичная петля.
— «Цербера» больше нет, — сказала Ирма. Голос ее звучал мягко, но глаза были холодными. — Никто тебя спасать не придет, а человечество, дай ему волю, всех церберовцев к стенке поставит. Видел списки «Святилища»? Сотни фамилий, и большая часть — наши. Мендуар, Аматерасу, Иден Прайм. С Шаньси тоже много, и каждый третий — ребенок.
— Дерьмово получается.
— Что?
— Разжалобить меня хочешь.
— Я хочу, чтоб ты понял: война окончена. Выбрал не ту сторону? — Шепард скользнула взглядом по пледу, который медсестра Ута стыдливо набросила на обрубки его ног, и перевязанным ею же, чтобы не болтались пустыми, рукавам казенной рубашки. — Ну и посмотри на себя теперь.
Она отвернулась. Ленг не видел ее лица, но хотел бы вмазать по нему с размаху, кулаком; разукрасить синяками эту физиономию, растиражированную призывными плакатами Альянса. Свернуть на сторону фирменный шепардовский шнобель, передававшийся в семье вместе с погонами, как фамильная реликвия, тоже было бы приятно.
— Прекрасная речь, Шепард. Прямо посрамила сейчас следователя.
— Невелика хитрость. Этот дурачина протезы хоть обещал тебе в обмен на сотрудничество? По лицу вижу, что нет.
— Мои сведения подороже стоят.
— Так называй свою цену.
Под тяжелым, неприязненным взглядом Ленга она прошлась по комнате, роняя пепел и рассматривая черно-белые фотографии с городскими видами. С Оттавой соседствовал Гамбург, с кривыми улочками старой Праги — затянутый смогом и пылью Бомбей. Больница купила однажды целую партию снимков, чтобы оживить безликие стены и поддержать в пациентах боевой дух, однако никто не спрашивал Ленга, откуда он родом, и в его палате висели изображения мест, которые он — коренной землянин — знал хуже, чем грязные закоулки Омеги или провонявшую ксеносами Цитадель.
Миновав статую Свободы, Шепард отошла к окну. Робот семенил за ней по пятам, как собачка. Старые жалюзи подались с трудом. День снаружи был пасмурный: над Квебеком застыло низкое, размякшее небо без единого просвета. Пахло, наверное, дождями — и сиренью.
— Я хочу выйти отсюда, — сказал Ленг сквозь зубы. — Слышишь? Никаких тюрем. Никаких больше больниц. Что тебе нужно — имена? Доказательства вины? Я знаю шишек из твоего драгоценного Альянса. Таких же… «идейных», как я. Жертвовавших «Церберу» миллионы из армейского бюджета.
— Многие из них умерли… Или уже сидят.
— Но не все. Ты и представить себе не можешь, сколько чинуш поносили «Цербер» для виду, а в парламенте голосовали, как Призрак велел.
— Так удиви меня.
— Не раньше, чем выберусь отсюда на своих двоих.
— С твоим-то послужным списком? На амнистию даже не надейся. Но вот место в очереди на протезирование…
— Я не хочу «место в очереди», — перебил Ленг, — и дешевые «ходули» для стариков. Я хочу нормальные протезы, Шепард, высший класс, лучшее, на что способны ваши врачи. Либо так, либо иди к черту.
По правде говоря, вместо «черта» он тоже использовал словцо покрепче.
— Пойду, если не поумеришь аппетиты. Не наглей, Ленг. Тебе эта сделка нужнее, чем мне.
Шепард растерла окурок о выступ подоконника и скрестила на груди руки; прочитать что-нибудь на ее равнодушном лице мог бы, наверное, только опытный, сотню раундов видевший крупье. Не женщина — заправский игрок в покер. Ленг и предположить не мог, что за карты она припрятала в рукаве форменного кителя, но отступать теперь, когда сделаны ставки, было уже поздно. Оставалось лишь идти ва-банк, надеясь обнаружить трещину в ее новой блестящей шкурке. Спасительница Галактики, значит. Генерал. Спектр.
Большая шишка, видите ли.
— Важные персоны вроде тебя не ездят в Квебек, чтобы поболтать о ненужных сделках.
— Да ну?
— Золотые лычки нацепила, а блефовать так и не умеешь.
— Раз не умею, давай начистоту, — сказала Шепард недобро, и Ленг понял, что промахнулся. — Я? Приехала на тебя посмотреть. Узнать, как тебе нынче живется-можется. На сделку раскрутить, если повезет. — Она снова полезла во внутренний карман. За сигаретами, должно быть, но Ленг не удивился бы, увидев в ее руке пистолет. — Не хочешь идти мне навстречу? Дело твое. Мне ты и таким нравишься. Но если передумаешь… Адвокат за мой счет. И протезы, конечно, тоже. Звони.
Ирма выудила, наконец, из-за пазухи электронную карточку визитки. Шейный платок сбился, обнажая ключицы в прорези строгого форменного воротничка. Никогда еще Ленг не жалел так сильно, что остался без рук; ему хотелось сомкнуть пальцы на этом горле, нащупать под кожей скачущий пульс и самому выдавить из Шепард жизнь, если с этим не справилась многотысячная армия Жнецов.
— Хорошо быть героиней Галактики, — процедил он, едва сдерживая клокотавшую в нем ярость, — и пинать проигравших ногами, да, Шепард?
— Не жалуюсь, — сказала Ирма ровно. — До встречи.
Ленг едва удержался от того, чтобы плюнуть ей в спину. Преотличнейшая это была спина: прямая, будто новоиспеченный генерал палку проглотила; смотрелась бы еще лучше с белесым пятнышком слюны пониже поясницы. В дверях Шепард обернулась.
— Визитку я положила на подоконник.
На этом она оставила Ленга в его крошечной палате с облупленной столешницей и койкой для лежачих больных. Горьковатый сигаретный дым растворялся, уступая привычным запахам антисептика и мази от пролежней. Робот наяривал щеткой.
Тучи за окном наконец-то разошлись, и косые вечерние лучи легли на пол — прямо под колеса Ленговой коляски, которая умела по команде выдвигать санитарное судно.
218X_XX_XX // CRB HQ, CRONOS
— Тонкая, ювелирная работа, — сказал Призрак в день выписки, впервые за десять лет знакомства протягивая Ленгу руку. — Гордость наших инженеров… Будем надеяться, что ты не последний их пациент.
Ленг, едва замешкавшись, протянул в ответ свою. В твердом рукопожатии босса чувствовалась уверенность, но не было теплоты: так солдат, получив новое оружие, первым делом оглаживает предохранитель да пробует пальцем спусковой крючок. Несколько мгновений шершавая ладонь Призрака сжимала холодную — искусственную — ладонь Ленга со встроенным в нее дулом, а затем ослабила хватку.
— Как самочувствие?
— Не жалуюсь. Скорее бы вернуться в строй.
— Я рад, если тебе не терпится вернуться к работе, но в тренировочном зале ты сейчас нужнее. Мне доложили, что отряд «Фантом» показывает достойные результаты именно под твоим руководством.
— Спасибо, сэр.
— Достойные, но не лучшие, Ленг.
— Большинство из них до «Цербера» оружие видели в тире, а убийства — в кино. Они стараются.
— Значит, — сухо заключил Призрак, — одних только стараний недостаточно.
— И что вы предлагаете? Допинг? — спросил Ленг прямо. Он слышал краем уха, как на штурмовиках, этом пушечном мясе, тестировали то стимулянты, то гормоны, однако надеялся, что «фантомки» избегут участи подопытных свинок. — Сдвоенные тренировки? Протезы им можно поставить, но это, я думал, дело уже решенное.
— Физическая подготовка — только малая часть успеха. Ты знаешь этих женщин, Ленг. Ты читал их досье, видел их в бою. Скажи мне: они преданы «Церберу»?
— Они благодарны. — Ленг безразлично пожал плечами. Сам он считался идейным, но в мотивах своих коллег по цеху не копался. Что бы ни двигало его «фантомками», — ксенофобия, вера в избранность людской расы или отчаяние — любая из них могла стоять за «Цербер» до конца, а могла и дать слабину. — Ксеносы похитили их семьи, и что? Ни один чинуша из Альянса даже пальцем о палец…
— Нам не нужна благодарность. И преданность, говоря откровенно, не нужна. Даже самые преданные люди заблуждаются и совершают ошибки… — Призрак поджал губы. Рана, нанесенная его самолюбию предательством Миранды Лоусон, затянулась уже давно, однако вместе с ученой «Цербер» потерял и добрую часть ее наработок. — У нас больше нет права на ошибки, Ленг. Единственное, что нам нужно, — это абсолютное послушание.
— Чипы контроля, сэр?
— Лучше.
Призрак оглянулся в поисках кресла, однако крошечная больничная капсула, в которой разместили Ленга, могла предложить гостю только жесткий табурет или краешек узкой койки. Размахнувшись при строительстве обсерватории, ставшей впоследствии Призраку кабинетом, архитекторы «Кроноса» экономили каждый дюйм служебных помещений. В последний свой приезд Ленг стал подозревать, что прохиндеи сэкономили и на звукоизоляции тоже: стоило ему сомкнуть глаза, как тесное пространство каюты тут же наполнялось едва слышными шепотками и отголосками чужих разговоров. Cны потеряли четкость, как испорченные видеофайлы, поставленные на бесконечный повтор. Чтобы не затягивать с выпиской, Ленг отказывался от снотворного и сбрасывал раздражение в тренажерном зале…
— Ты слышишь меня?
…когда не засыпал на ходу.
— Задумался. Простите, сэр. Так сыворотка, значит…
— Уже готова и прошла лабораторные тесты. Пора испытать ее в деле.
Призрак достал из кармана невзрачный коричневый футляр, похожий на те, в которых пожилые адмиралы хранят свои почетные ордена, а старомодные кокетки — жемчужные серьги. На торце виднелась матовая пластинка, и Ленг по привычке поднес к ней палец, прежде чем вспомнил, что у него теперь нет отпечатков.
— Привыкай пользоваться голосовыми ключами, — сказал Призрак без тени улыбки. — Пароль — «фата-моргана».
Щелкнул замок. Откинулась крышка. Внутри, на подушке из поролона, лежала ампула в форме гильзы, наполненная молочно-белой взвесью, и Ленг невольно сдвинул брови: как прикажете делить ее, эту чайную ложку, между двадцатью оперативниками?
— Здесь лишь одна доза. Ни к чему рисковать всем отрядом, если что-то пойдет не так.
— Понимаю.
— Будь я на твоем месте, выбрал бы Перез. Она, если верить досье, девица с норовом, крепкий орешек. Для теста лучше не придумаешь… Но я воздержусь от советов. Решать предоставлю тебе, ты — их командир.
— Хорошо. Допустим, эта штука подействует… — Ленг с сомнением посмотрел на коробочку: старым, испытанным технологиям вроде чипов и капсул с цианидом он доверял больше, чем новомодным чудесам. — Подействует, а дальше?
— У «фата-морганы» множество применений. Если результат нас устроит, мы наладим производство и передадим сыворотку нашим агентам… В первую очередь — шпионам и вербовщикам.
— Но что будет с Перез? А с остальными бойцами?
— Ты дашь каждой из них наркотик и вернешься в строй во главе отряда «Фантом». Возражений у тебя, надеюсь, нет?
Ленг помедлил. О том, что его, одиночку по натуре, не радует сама идея пестовать новобранцев, они уже говорили. Вопрос был закрыт. Спорить с Призраком он не умел и не мог; пришлось проглотить возражения и стать наставником горстки не готовых к сражению дамочек.
Помимо хитростей ближнего боя и навыков стрельбы (Ленг считал, что настоящий снайпер, вооруженный «Вдовой», с расстояния в милю может раздробить своей цели левую или правую — на выбор — коленную чашечку), он учил своих подопечных тому, что в крупной корпорации назвали бы «профессиональной этикой», а на улицах Сан-Франциско — «жизнью». Работа на «Цербер», рассказывал он, не для чистоплюек и неженок (и нечего, Перез, при слове «зачистка» воротить нос). За десять лет службы Ленгу не раз приходилось убирать свидетелей, виновных лишь тем, что оказались в неверное время не в том месте, охотиться на бывших коллег и обставлять убийства как несчастные случаи, записывая пару-тройку случайных прохожих в «сопутствующий ущерб». Один раз ему пришлось добывать информацию с помощью паяльника, забытого под приборной доской. Другой — соблазнять нимфоманку-азари, чтобы вскрыть ей горло в уютной полутьме гостиницы для интимных утех, когда ловкие женские пальцы уже расстегнули ему ширинку и нырнули в штаны. Лица убитых не мерещились Ленгу во сне. Тени прошлого не тянули руки к его крепкой жилистой шее. Грязная работа смущала его не больше, чем мясника — распятая на крючьях туша.
Однако от затеи с «фата-морганой» за версту несло дерьмецом.
— Разве это было в контракте, сэр?
— Мелким шрифтом, в примечании на странице двадцать три. — Между бровей Призрака пролегла морщинка — верный знак раздражения. — Ты невнимателен, Ленг… И нерешителен, как девица. Пойдем. Я покажу тебе кое-что.
Несмотря на поздний час, в коридорах светили все до единой лампы, а в лифте играла бодрая попсовая мелодия — привет из семидесятых. Призрак выбрал этаж. Ленг глянул мельком на табло — пятый; нижний уровень «Кроноса», обитель ученых и безумных гениев всех мастей. Раньше Ленг здесь не бывал, да и сейчас предпочел бы держаться подальше, но Призрак уверенно вел его за собой, минуя опустевшие зоны отдыха и неприметные двери без подписей и табличек. Лампы гасли за их спинами. Пахло озоном.
Невдалеке уже явственно слышались чьи-то голоса, странные, бормочущие, как будто дюжина безумцев разучивала считалку, повторяя ее на разные лады, но Ленг, хоть и напряг слух, не смог различить ни слова.
— Осторожнее, — сказал Призрак, не оборачиваясь. — Здесь ступени.
Ленг насчитал двадцать три, пока поднимался к огромному, подвешенному посреди зала каркасу.
Глазницы трупа были пусты, рот — беззуб. Под веером ломаных ребер темнело нутро. Из развороченного брюха петлями свисали тросы, блестящие от слизи, как кишки. Там, в глубине чрева, что-то еще билось, сопротивляясь смерти, стучало размеренно и сильно, — бах, бах, бах! — и Ленг чувствовал эту дрожь всем телом, как будто она рождалась в его собственном сердце, а не приходила извне.
Он собирался спросить, какого черта, но губы не слушались его. Хотел уйти — ноги не тронулись с места. Распятый и лишенный языка, Жнец разговаривал тысячей чужих голосов, так хорошо знакомых Ленгу по бессонным ночам на больничной койке. Эти голоса обещали блаженство и битву, забвение и рай, невыносимые пытки служения — и щедрое воздаяние за них, и Ленг, забывшись на секунду, потянул навстречу Жнецу свою новую блестящую руку.
— Он мертв, — сказал Призрак из темноты. Чиркнул зажигалкой.
Ленг лишь тогда встряхнулся и почувствовал, что взмок: рубашка прилипла к лопаткам, холодная испарина щекотала виски. В смятении он оглянулся на Призрака, но тот стоял рядом как ни в чем не бывало, уверенный в себе и спокойный. В его пальцах тлела сигарета, а на губах — улыбка, словно он видел в этом чудовищном распятии что-то, чего Ленг по своему скудоумию не мог осмыслить.
— Это… тот самый?
— Убитый Ирмой Шепард? Да.
— Но он же…
— Говорит с тобой? — Призрак выпустил из ноздрей струйку жидкого дыма. — Для механического божка этот Жнец не в меру болтлив. К тому же не умеет хранить секреты. Видишь под ним каркас?
— Там ничего нет.
— Присмотрись.
Ленг подчинился, сощурив глаза, и вскоре из темноты проступили очертания предмета, похожего на обычный металлический стул. Провода, свисавшие из жнецовского брюха, оплетали его ножки и разбегались на все четыре стороны к огромным и непонятным машинам у стен, о назначении которых Ленг мог только гадать. Что-то еще торчало из стула вместо ручек — не то рычаги, не то опоры, поди пойми, — и спинка бугрилась, как обивка у старого кресла.
— Не впечатляет? Это прототип. У него даже имени нет, хотя ученые прозвали его «Новым Спарки» — думают, я не знаю. — Призрак поджал губы. — Считают, что любой, кто сядет на него, получит контроль над Жнецами, а затем рассыплется в пыль. Пять тысяч вольт… Как на электрическом стуле.
— Нет, — машинально поправил Ленг. — В два раза больше.
Десятки, сотни вопросов вертелись у него на языке. Как можно подчинить своей воле расу машин из космоса с помощью проводов и стула? Кто поручится, что это не западня? Не лучше ли сделать ставку на земное оружие и оставить Богу — богово, а жнецово — Жнецу?
— А мне казалось, ты атеист, — заметил Призрак. — Послушай, Ленг: мы живем в двадцать втором веке. Мы нашли нулевой элемент, раскрыли секрет индоктринации, — он кивнул на коробочку с «фата-морганой», — вернули к жизни мертвеца… И эту задачку решим, будь спокоен. В одном ты прав: стул никуда не годится. Нужно велеть команде: пусть разбирают. Если умирать, то стоя на своих двоих.
Призрак поднес к губам сигару, прогоревшую до самого фильтра, поморщился — и растер ее о перила. В полумраке зала искры под его рукой вспыхнули и погасли, как звезды. Прежде чем ответить, Ленг долго молчал.
— Никаких возражений.
— Что?
— Вы спрашивали, нет ли у меня возражений. «Фата-моргана», — напомнил Ленг. — И я хотел сказать: нет. С одним условием, сэр. В моей команде — никаких больше чипов контроля, никаких цианидовых капсул. Только «фата-моргана».
— Для чистоты эксперимента? — усмехнулся Призрак. — Договорились. Можешь собираться, раз так. Шаттл до Санктума будет готов через три часа. Доктор Джонс составит тебе компанию, он — новый врач твоего отряда. Пойдем, я вас познакомлю. Непременно отчитайся ему, как только используешь наркотик на Перез — или любом другом бойце. Не затягивай с этим, время не ждет, впереди у вас много работы. К тому же…
Он снова протянул руку. На этот раз Ленг сжал ее без заминки, подумав мельком, как несовершенна человеческая плоть: пальцы Призрака казались хрупкими в его собственной железной хватке.
— Я уверен: «фата-моргана» придется тебе по вкусу.
CRB_KAI_LENG_1956_55HA689
Ленг проснулся с гудящей, неподъемной как свинец головой и долгую минуту не мог понять, где находится. По-больничному белый потолок ослепил его. Бормотавшие над ухом голоса сбили с толку. От едкой строительной пыли, просочившейся сквозь вентиляционную решетку из соседнего крыла, свербело в носу. Ленг хотел почесать переносицу, но тут же вспомнил, что у него нет рук, и осознание этого поразило его — до холодного пота, до болезненной судороги между лопаток — как впервые.
— Алоха! — радостно сказал телеведущий, улыбаясь с экрана во все тридцать два зуба. — В студии Фахад Бадеша, и мы начинаем передачу прямым включением из Ванкувера. Буквально через минуту на скамью подсудимых сядет Эмма Мендез, экс-сенатор Соединенных Штатов Северной Америки. Против нее выдвинуты серьезные обвинения в пособничестве экстремистской организации «Цербер»…
В толпе за спиной Бадеши раздались крики, и оператор навел фокус на высокую женщину в рыжей робе.
Когда-то Ленгу нравилась эта мадам, расчетливая и цепкая, как куница. Лет пять назад он даже отдал Мендез свой голос во время очередной сенаторской гонки, но теперь с трудом узнал ее в исхудавшей арестантке под конвоем. Глаза потухли, волосы торчали соломой; одежда висела мешком. Ленг не к месту вспомнил, что эта женщина могла быть его сучкой, и непрошеная ухмылка растянула уголки его рта.
— Защита уверяет, что подсудимая все это время находилась под воздействием психотропных препаратов, однако экспертам не удалось обнаружить в крови миссис Мендез следы запрещенных или наркотических веществ. Если мистеру Нобу Ооте не удастся отстоять невиновность своей подопечной, ей грозит пожизненное заключение в тюрьме мягкого режима…
На скулах Ленга проступили желваки: он отдал бы все, чтобы оставить больничную койку и обменяться местами с этой Мендез. Стать изможденным, пускай больным — главное, на своих двоих.
— Напомню, что бессменный лидер «Цербера», Джек Харпер, известный как Призрак, был одурманен Жнецами и убит Ирмой Шепард при попытке саботировать Горн. С тех пор суд вынес уже двадцать два обвинительных приговора бывшим членам и пособникам его террористической ячейки… Огласят ли сегодня двадцать третий? Узнаем в ближайший час. С вами был Фахад Бадеша, и мы вернемся в студию после короткой рекламной паузы.
Лицо ведущего пропало, сменившись красочной заставкой. Так, в перерыве между утренним ток-шоу и роликом о пользе нового крема для бритья, Ленг допустил, что Ирма не врала ему, и злость — на себя, на Призрака, на чертову Шепард и на собственную беспомощность — пробрала его до костей, как озноб.
— Вы хотите поговорить об этом? — спросила доктор Киннен, наклонившись так близко, что можно было пересчитать прыщики на ее белом лбу.
Мозгоправ Киннен ворвалась в палату после обеда. Она притащила с собой ворох портретов (Ленгу предлагалось выбрать самые приятные лица, затем — отталкивающие, и так десять раз кряду), сотню разрисованных картонок (их совали Ленгу под нос, добиваясь от него ассоциаций с изображенными кляксами), стопку анкет с вопросами, один бесцеремоннее другого, и тощего, как кость, психотерапевта Мунца. То, что пациент потребовал адвоката, а половину вопросов как будто и не слышал, психиатров не смущало: они облепили Ленга датчиками и, переглядываясь поверх его головы, делали пометки на датападах.
— Скажите, — интересовался Мунц, нервно теребя засаленные рукава, — к Каю в детстве приставал отец?
В отсутствие настырных гостей Ленг наверстывал упущенное, проглатывая одну новостную передачу за другой, и прерывался лишь тогда, когда его начинало тошнить от интервью с ксеносами и репортажей с Цитадели. Большую часть эфирного времени занимали сюжеты о том, как народы Млечного Пути, объединившись в едином порыве, поднимают с колен экономику и помогают друг другу восстанавливать из пепла города. Командовал парадом Стивен Хакетт: заложив руку за отворот кителя, прищурив левый глаз, он рассуждал о том, что в горниле войны выплавились узы товарищества и единства, которые надежнее страховочного троса и прочнее любой брони. В Совете Цитадели он занял место Доннела Удины.
Эмме Мендез повезло меньше: получив двадцать лет, она не стала дожидаться апелляции и повесилась в камере на поясе собственных штанов.
— Мы всего лишь хотим вам помочь, — уверял Мунц.
— Так позвоните адвокату, — цедил Ленг. Разговор шел по кругу, как закольцованный ролик из экстранета, и если поначалу Ленг пытался что-то объяснить, на третьем повторе он понял: его намеренно злят. — Я говорил уже: два дня назад приходила женщина, оставила карточку…
— На подоконнике, — кивала Киннен.— Но там ничего нет.
— Спросите у медсестры, вашу мать!
— Успокойтесь, — хмурился Мунц. — Не то придется назначить вам психолептики.
Ленг сжал зубы и дал себе обещание, что теперь эта парочка мозгоправов не добьется от него ни слова, но тут вмешалась Киннен, заправляя за ухо иссиня-черную прядь.
— Я поговорю с главным по отделению, — пообещала она. — Никто не будет выписывать вам седативное, что за глупость… А теперь вернемся к работе, хорошо? Многие пациенты представляют себе, как делают ампутированной конечностью что-то приятное. Это помогает. Вы любите собак? Закройте глаза. Представьте себе, что гладите большого, лохматого пса правой рукой. Почувствуйте его шерсть между пальцами. Он лижет вашу ладонь.
Ленг закрывал глаза и представлял себе, как стирает с лица этой дуры выражение заботливого участия, как липнет к пальцам кровь и саднят после крепкого удара костяшки — но нет, не помогало. Фантомная боль затихала на время, чтобы вернуться и с новой силой грызть его запястья, как голодный зверь. Ленг думал тогда, в глухоте ночи, что завидует Эмме Мендез и что если бы ему только дали выбор — пустить себе пулю в лоб или провести остаток жизни в коляске, — он без сомнения взял бы в руки пистолет… Но увы, у него не было ни пистолета, ни — таким ты мне больше нравишься, сказала Шепард — рук.
Неделя прошла как в аду.
На экране мелькали кадры. За окном отгремели грозы. Медбрат Тайдик, сходив опять к стилисту, щеголял модной челкой и выбритыми висками. Мозгоправы больше не показывались, и Ленг уверился, что они забыли о своем обещании, но на исходе восьмого дня дверь в камеру открылась, и кто-то переступил порог. Подумав, что это медсестра с очередной капельницей, Ленг даже не повернул головы.
Но это был долгожданный адвокат с приветом от Ирмы Шепард.
2187_06_30 // FB GLACIER, Sacntum, Decoris System
— Вега, следите за тылом, мать вашу! Трейс, стазис!
Шепард повела плечами, отсчитывая про себя — три, два, один, пли, — и под обшарпанными сводами раскатился грохот биотического взрыва. Веге заложило левое ухо. Он входил в группу высадки больше года и, право слово, не жаловался, но иногда ему очень хотелось спросить, чем командиру не угодил добрый дедовский метод: пуля промеж глаз.
— Вега, прикройте!
Не успел он ответить «Да, мэм», как Шепард уже пропала: только неясная тень скользнула вперед и вбок. Кто служил под разведчиком, знает, почем фунт лиху. По первости Джеймс злился и ходил за советом к Эшли Уильямс — как прикрывать командира на поле боя, если не знаешь, где, блядь, твой командир под тактической маскировкой, — но Уильямс ответила обтекаемо: «Привыкнешь».
Вега привык.
— Трейс, контакт слева! Стивенс, не зевать!
Противники отступали. Трейс сражался как в последний раз. Стивенс не зевала. Шепард, отбросив маскировку, возникла из ниоткуда и прострелила одному из нападавших коленную чашечку. Вега подумал мельком: для нее эта битва — как тренировка в спортзале поутру. Упражнение, чтобы не терять навык. Между лопаток командира плясала красная точка прицела, и Вега, сощурив глаз, снял снайпершу из «Нагинаты».
Или нет.
Голограмма рассыпалась цветными пикселями, как в плохом кино. Джеймс ругнулся сквозь зубы, грязно и по-испански. Вскинулся, ища взглядом настоящего врага. Умница Трейс поспел быстрее: когда Джеймс обернулся, la bruja была уже спеленута белесым коконом стазиса.
— Прекратить огонь! Стивенс, готовьте наручники. Шепард вызывает «Нормандию». СУЗИ, миссия завершена, ждем шаттл для пленных. Как поняли? Да. Отбой.
Через пять минут все было кончено. Трупы вынесли, пленных вывели; неудачливую снайпершу повязали, вынув «Вдову» из непослушных рук. Впрочем, рук-то у нее и не было, подметил Вега, только протезы самой дешевой модели, «грабли», господи прости, но и те выкрутили за милую душу, когда девице вздумалось размозжить Трейсу кадык. Спасибо хоть, удар пришелся в челюсть: промахнулась.
Почуяв дуло между лопаток, девица сникла и позволила себя увести. До посадочной зоны топала под конвоем как миленькая, а на ступеньках шаттла вдруг вздернула голову, и у Джеймса, перехватившего случайно ее взгляд, аж под ложечкой заныло от дурного предчувствия. Взгляд снайперши был тяжелым, нет, хуже — полным торжества, как будто она, улетая, оставила на базе по меньшей мере бомбу замедленного действия. Или две.
Секундой позже ушастый капрал втолкнул девицу внутрь, и «Кодиак» взмыл, швырнув Джеймсу в лицо пригоршню колючего снега.
— Что значит «бруха»? — спросил подошедший Трейс. Нос его покраснел; на щеке, налившейся кровоподтеком, болезненно дергался мускул. — У-у-у, вмазала, ведьма! Казалось, хлипкая на вид, а удар поставлен о-го-го.
— То и значит, — хмыкнул Вега. — Кончай ругаться по-испански, кукарача. Ругаюсь по-испански здесь только я. Усек?
— А что такое «кукарача»? — тут же спросил Трейс, подкручивая рыжий ус.
Джеймс вздохнул.
— Помнишь, что Шепард сказала перед высадкой? Кто заставит ее ждать — наряд вне очереди. Давай-ка шевелиться, ать-два.
Если верить Ленгу, который пошел следствию навстречу и готов был, по словам адвоката, сдать даже родного отца, если бы только старичок имел хоть какое-то отношение к «Церберу», — так вот, если верить Ленгу, здесь раньше тренировали бойцов класса «Фантом»: упал-отжался, все такое. Теперь внутри опустевшей базы оказалось немногим теплее, чем на улице. Окна были наглухо запечатаны снегом, большая часть дверей — электронными замками, и кто-то дотошный, вооружившись кусачками, обрезал все ведущие к ним провода. Отметки от пуль карабкались по стенам, как следы хищников. В столовой подернулся пленкой остывший чай, и под ногами непрошеных гостей хрустел рассыпанный картофель фри.
— Тоскливо, — сказала Стивенс вполголоса. — И тишина еще, как в могиле… Дерьмово здесь жить, наверное.
— Все лучше, чем в теплой уютной тюрьме, — фыркнул Трейс. — Не то б сами приползли к нам на брюхе.
— Чем они занимались тут все это время, как думаешь? С тех самых пор, как «Цербера» не стало и кончилась война?
— Мне почем знать? Я б на их месте писал мемуары. Чтобы издать и сразу прославиться.
— Я б посмотрела все шоу Монти Пайтон.
— Фу, старье какое. Ты, Джеймс?
— Мишек вязал бы крючком. Что? Хобби не хуже других.
Нижний ярус базы вырубили в толще древней ледяной скалы. Из нескольких генераторов, некогда работавших на станции, остался лишь один, да и тот трудился в четверть силы, и когда Стивенс щелкнула тумблером, электричества хватило лишь на дюжину галогенных ламп. Свет от них был холодный и жесткий, как в мертвецкой. Лифт заклинило, и Шепард, держа пистолет наготове, спустилась по лестнице вниз. Трейс, помедлив, включил фонарь.
— А что мы ищем?
— Пока не знаю. Но смотрите в оба, Трейс. Грязь видите? Тут что-то волоком тащили, и недавно.
— Вас понял, мэм.
Теперь все разглядели длинные царапины, тянувшиеся вдоль коридора, и вереницу темных отметин. Стивенс присела, колупнула пальцем: слякоть. Женские это следы или мужские, а может, вовсе нечеловеческие, она не могла сказать. Вега проследил за ее взглядом и присвистнул:
— А вон и дверь! Похоже, заперта.
Возле широких створок, сомкнутых наглухо, натоптали целую лужу талого снега и грязи. Инструментрон Шепард вспыхнул рыжим, замок щелкнул — но не поддался.
— Есть у кого уни-ключи? Дайте их мне. Трейс! Светите сюда.
Ирма медленно, ласково провела ладонью по стене, нащупывая выпуклые головки болтов, и открутила все шесть. Защитная панель выпала, обнажая переплетение проводов. Шепард немедля засунула в это месиво уни-ключи, а затем и всю руку.
— Хорошо, что мы не в фильме ужасов, — усмехнулся Трейс. — По закону жанра сейчас должны коммандера за пальцы… Цоп!
Створки разъехались. Яркий свет разрезал полутьму как скальпель, и Вега, ослепнув на мгновение, поднес руку к глазам. Проморгавшись, он увидел столы — нет, кофейные столики — нет, контейнеры с намалеванными алой краской крестами.
— Гробы? — ляпнул Трейс.
— Какие еще гробы, — отрезала Шепард. — Это ящики. Кто скажет мне, что в них?
— Ставлю на «ничего», — буркнул Джеймс, припомнив злорадный взгляд девицы со «Вдовой». — Все вывезти успели, как пить дать.
Откинул крышку наугад — пусто. Вторую, третью — точно, ни хрена; лишь облачко пряной пыли взмыло в воздух, заставив Трейса поморщиться, а Стивенс — оглушительно чихнуть.
— Красный песок, — подытожила Шепард, потянув носом. — Что смотрите? Никто из вас не баловался в молодости — одна я? Вот тут был минаген, вон там, подальше — крипер…
— Веселая у вас была молодость, — присвистнул Джеймс.
— Про минаген и крипер маркером подписано. Хватит паясничать, Вега.
— Так точно, мэм.
— А здесь помечено: «фата-моргана», — крикнула Стивенс из дальнего конца зала. — И тоже пустое все…
— Фата-моргана? Впервые слышу, — Ирма пожала плечами. — Неважно, лаборанты разберутся.
— Странно это все, мэм. К чему бывшим церберовцам наркота?
— Допрос покажет, Трейс. Я думаю, на этом нам пора…
— Шепард.
Холодный голос СУЗИ раздался из всех наушников разом. Трейс, сидевший на корточках, вскинулся, Стивенс перехватила дробовик, а Вега засопел. Он всегда сопел, когда подозревал неладное.
— У меня две новости, — бесстрастно продолжила СУЗИ. — Хорошая и плохая.
— Давай плохую.
— К сожалению, не все пленные были доставлены на «Нормандию» в целости и сохранности. Большая часть из них…
— Цианид в молярах? — оскалилась Ирма.
— Да.
— Ну, порадуй меня теперь.
— Мне удалось идентифицировать единственную выжившую, Шепард. У нее протезы и нет отпечатков пальцев, но я нашла соответствие термограмме ее лица в базе данных Альянса.
— И?
— Год рождения: шестьдесят второй. Год исчезновения, ранее считалось, что смерти: восемьдесят пятый. Последнее место жительства: колония Дискавери, Горизонт.
— Имя, СУЗИ. Дай мне имя.
— Джин, — отозвалась та, помедлив. — Джин Налани Перез.
>> глава третья, или осколок
>> глава четвертая, или пара новых коньков
P.S. Фикбук