В сегодняшнем выпуске сцена-в-душе, секс и внезапно Кольят.
Фандом: Mass Effect
Размер: 6000 слов, глава 4/8 (да, я наконец набросала план текста до самого конца, легла на пол и заплакала)
Таймлайн: пост-МЕ3
Рейтинг: R
Персонажи: Ирма Дж.
Предупреждения: насилие, смерть второстепенных персонажей, ненормативная лексика, употребление наркотических веществ, дабкон, фемдом, Ирма Дж. Шепард
«Слепое пятно — имеющаяся в глазу здорового человека область на сетчатке, которая не чувствительна к свету».
>> глава первая, или двое бедных детей
>> глава вторая, или Кай не умер
>> глава третья, или осколок
>> глава четвертая, или пара новых коньков>> глава четвертая, или пара новых коньков
Некоторым людям осколки попадали прямо в сердце,
и это было хуже всего: сердце превращалось в кусок льда.
Г. Х. Андерсен, «Снежная королева»
и это было хуже всего: сердце превращалось в кусок льда.
Г. Х. Андерсен, «Снежная королева»
2188_02_29 // TAYSERI WARD, Citadel, Widow System
— Вам повторить? — спросила барменша, облокотившись о стойку. Кольят помотал головой и через силу сглотнул. «Тессианский храм» оказался приторно-сладким — как бы не слиплись кишки! — и только добравшись до дна, Кольят ощутил на языке слабую горечь азарийского меда.
— Что-то не расслабляет.
— Лучше возьмите «Эласу». Или «Биотический взрыв». Там спиртного побольше. И еще сверху эти…
— Лайм? Мята? Пьяные вишенки?
— Они самые. Говорят, очень вкусно.
По меркам гуляк и молодежи час был еще ранний. В полупустом зале мерцали таблички с рекламой. У танцевальных шестов вился белесый дымок. Прожекторы, мигавшие за стойкой, выхватывали из тумана то голый череп в алых разводах, то костистые трехпалые руки: барменша была турианкой. Кольят невольно подумал, что в детстве принял бы ее за атлач-нока из океанских глубин, за монстра из сказок, которым пугают непослушных детей усталые дреллки-мамы. Давным-давно, когда ему было шесть, а вовсе не двадцать один, он верил, что атлач-нока живет у дедушки в ванной, и очень боялся туда заходить, особенно если уже успел набедокурить.
Очень хотелось бы знать, какого же хрена он казался себе виноватым и нашкодившим мальчишкой прямо сейчас, в полутьме незнакомого бара.
— День был не очень, — сказал он, наконец. — Работа. Мне бы чего покруче.
— Может, «Бурух»? Его поджигают, а потом пьют. О! Еще «Поцелуй матриарха» классный. Главное — не струсить и не дать задний ход, когда с бокалом вам принесут эту, как ее… биту.
— Нет, я бы попробовал что-то…
— Может, коктейльную карту?
Барменша швырнула ему через стойку сложенный вдвое лист, упакованный в пластик. Кольят сделал вид, что изучает цены, и осторожно сказал:
— Это все алкоголь. А мне говорили, у вас можно расслабиться еще кое-чем…
— Дурь — не ко мне, — отрезала турианка.
— Да я не имел в виду, что вы лично… Может, вы просто подскажете, к кому обратиться?
— «Тессианский храм» и орешки. С вас десять кредитов.
— Эй, я еще не просил счет!
— Десять кредитов. — Барменша хлопнула перед Кольятом переносной терминал. — Мне что, обращаться к охране?
— Я понял, не нужно кричать! Сейчас.
Кольят представил себе, как достает инструментрон, и тот рисует в прокуренном воздухе яркий значок СБЦ. Барменша цедит: «Извини». Охранник кивает ему, как старому другу. Владелица бара выходит из-за кулис… Что было бы дальше, Кольят не успел придумать: банк обработал платеж, и десять кредитов уплыли на счет «Полосатой медузы».
— В «Анаконду» зайдите, — сказала барменша, царапая что-то на листочке бумаги. — Это в конце квартала. По нашему чеку — скидка.
Сжимая бумажку в руке, Кольят спрыгнул со стула, и на его место вспорхнула азари с блестящей татуировкой на обнаженной спине. Ее компаньон — кроган — шмякнул ладонью по стойке и потребовал батарианского рому.
Кольят вышел из бара и только тогда, сощурив глаза при свете неоновых ламп, расправил помятый чек. На лицевой стороне были указаны цены: семь — «Тессианский храм», два — за орешки, еще один — чаевые; под общей суммой виднелась жирная клякса, похожая на ханара. Перевернув бумажку, Кольят обнаружил привет от барменши — неровные буквы и цифры, которые словно пытались убежать друг от друга. «Анаконда, 08». Что это — столик? Зала? Или номер в меню?
Его информант — знакомый сержанта Т’Мар — похоже, не врал, когда говорил, что в этом районе Тайсери можно купить вещества.
Вывеска «Анаконды» свернулась кольцом вдалеке. Это была змея-голограмма, кружившая под потолком; по ее черному брюху бежали цветные строчки. «Третье “Сердце” — в подарок!» — соблазняла реклама. «Вход для влюбленных бесплатный!» «Открылись первые на Цитадели качели любви! Супругам и парочкам — скидки».
Что такое «качели любви», Кольят не знал и знать не хотел.
Было еще не поздно уйти домой: разогреть наспех ужин, включить сериал про Бласто, вовремя лечь, чтобы завтра вовремя встать, — но небольшая удача с барменшей уже окрылила Кольята, как это случается с людьми, не слишком уверенными в себе. Засунув бумажку в карман, расправив пошире плечи, он пересек бульвар и нырнул змее прямо в пасть.
Коридор был ее глоткой, ковер — языком, дым — желудочным соком; танцоры варились в нем, оглохнув от музыки и одурев от басов. Кто-то толкнул Кольята и даже не извинился. Кто-то, смеясь, сунул ему в ладонь липкий блиц — конфету с желейной начинкой из стимулянта. Пахло потом, пеплом от азарийских сигар, духами, пролитой газировкой, спиртным, пылью, взбитой десятками ног — и чем-то еще, холодным и кислым, так, что Кольят отшатнулся.
— Куришь? — крикнули в ухо.
— Что? Нет! А вы не знаете, где тут восьмой…
Дыхнув на Кольята марихуаной, девица пропала в толпе. Он постоял, глядя ей вслед, как дурак, затем взял себя в руки и протолкался к стойке. Там было меньше танцоров, никто не прыгал под носом и не оттаптывал ноги, и дрелл, вытянув шею, стал осматривать зал поверх сотни голов. Он искал столик, балкон, может быть, даже вип-зону, — все, что могло служить местом встреч и иметь номер восемь, — но видел лишь море поднятых кверху рук. Руки дергались, сжимали пальцы в кулак и молотили воздух, как будто танцоры бились в предсмертном припадке.
— Эй! Будете пить? Коктейль дня — «Штурмовик».
— Нет. Погодите! — Кольят вцепился в бармена, как в спасательный буй. — Мне назначили встречу. Столик восьмой. Можете мне подсказать?
— Не столик, а ложа. Вам к Йондо. Желтая дверь у сцены.
За желтой дверью с табличкой «08» оказалось темно — и, слава богам, даже тихо, однако пол еще содрогался при каждом ритмичном бдыщ. Споткнувшись, Кольят ругнулся под нос, затем разглядел ступени, ведущие вверх и налево. На верхней площадке опять растерялся, толкнул дверь наугад: белый свет, голубой кафель, запах душистого мыла…
— Ебись ты Амонкирой, — сказал он своему отражению в начищенном писсуаре.
— Молодой человек?
Кольят обернулся, чуть не заехав локтем женщине прямо в бок и оттого, конечно, только больше смутился.
— Простите, ошибся дверью… Мне нужна ложа. Восьмая. У меня встреча с Йондо.
— Вот как, — женщина улыбнулась. У нее был красивый, чувственный рот, обведенный бордовой краской по человеческой моде. — А Йондо об этом знает?
— Нет. Но я по делу. Бармен сказал, мне сюда.
— Тогда будем знакомы. — Она протянула руку. — Меня зовут Йондо, а дверь в ложу — напротив. Пойдем?
Волна света захлестнула Кольята, музыка сбила с толку: ему показалось, что он выходит на сцену под крики толпы и грохот басов. Но сцена была внизу, прямо под полом ложи; сквозь прозрачный настил виднелась диджейка-азари в крошечном платье. На подтанцовках был… дрелл?
— Садитесь, — сказала Йондо. — Налейте себе соку. Или хотите коктейль? Сарши, у нас клиент.
Крупный саларианец, развалившийся в кресле, приподнял тяжелые веки и оглядел Кольята с головы до ног.
— Стандартная плата за час — шесть с половиной штук.
— Сарши!
— Платим всегда вперед.
— Циник, — Йондо надула губы. — Кто о чем, а он о деньгах. Как вас зовут, молодой человек?
— Тайрон, — соврал Кольят.
Он опустил зад на кресло — и утонул в нем, как в вате. Йондо присела рядом. Прикрывая растерянность нахальством, Кольят присмотрелся к ее лодыжкам — на правой звенел браслет — и скользнул взглядом вверх. На бедре, где начиналось платье, под сеткой модных чулок виднелся белесый шрам. В глубоком декольте переливались блестки.
— Так вот, Тайрон, сначала придется пройти медосмотр. У нас есть свой врач… К слову, он дрелл, как и ты.
— Медосмотр? — переспросил Кольят, заподозрив неладное, но Йондо жестом велела ему умолкнуть.
— Если все хорошо, мы назначаем день. Ты приходишь и принимаешь душ. Душ у нас есть. Гель для мытья, полотенца — тоже. После душа ты идешь бегать — или штангу тягать… Зал на втором этаже. Наш врач — еще и тренер.
— Погодите, но я…
— В перерывах он собирает твой пот. Вот и все.
Саларианец проснулся. Почесав левый рог, он взглянул на Кольята и очень строго сказал:
— Сперму не принимаем.
— Да? Это еще почему? — ляпнул Кольят. Он уже понял, что его провели, что барменша посмеялась над ним, но еще не придумал, как бы с достоинством смыться. Саларианец фыркнул.
— Потому что никто не купит коктейль с твоей спермой. Хотя спору нет, она дает в голову лучше.
— Спасибо, — Кольят сглотнул. — Мне, э-э-э… Нужно подумать. Я пока что пойду.
— Сарши, — Йондо вскочила, — я провожу клиента.
Когда Кольят вышел из ложи, в ушах у него гудело. Перед глазами, если закрыть их, мелькали цветные пятна. Каждый удар басов отдавался в ногах. Ему было досадно, что расследование закончилось так неловко, но какая-то часть его — та, что хотела домой, смотреть мультик и спать, — думала: поделом. Бейли был бы не рад, узнав, что его протеже решил поиграть в детектива. Искать следы «любовного зелья», от которого вчерашний интендант поехал крышей, должны офицеры из следственного отдела; работа Кольята — выписывать штрафы и утешать папаш, чьи дети купили пиратскую порно-игру.
— Эй! — На лестнице и одному было тесно, а тут еще Йондо жалась к Кольяту то грудью, то полным бедром. — Не загоняйся. Сначала всем кажется, что продавать пот — это как-то… Неловко. Может быть, даже стыдно, вроде как дурь толкаешь. — Она рассмеялась. — Зато абсолютно легально.
— Вообще-то, — ляпнул Кольят, — мне нужна как раз дурь.
— А не похож на торчка.
— Это не для меня, — неловко соврал он, — а для одного… друга.
— А что другу надо? — холодные пальцы Йондо легли ему на предплечье. — Крипер, песок, минаген?
И тут Кольят совершил огромную глупость. Может быть, «Храм» наконец-то вскружил ему голову, может быть, бешеный ритм дабстепа и сладкий запах Йондо; он наклонился к душистой женской щеке и негромко сказал:
— Круче. Фата. Можешь достать такую?
Йондо отпрянула, будто ее обожгли.
— Фата-моргана? Послушай, Тайрон… Мы с Сарши не продаем дурь. Ну, если не брать в расчет наши коктейли, конечно. Но есть у меня приятель… Он этим всем торгует. Я могу дать тебе адрес. А лучше — сама отведу.
— Что ты хочешь взамен? — Йондо нахмурила брови, мол, повтори, я не слышу, и Кольят проорал: — Взамен хочешь что, говорю?
— Купи мне «Пыжака»! И пойдем танцевать!
Она подняла руки и, глядя Кольяту в глаза, томно вильнула бедром.
Электронные ритмы танцпола как раз сменились на ласковый и интимный напев, как будто диджейка шептала пошлые строчки Кольяту прямо на ухо. Под потолком распускались цветы. В ногах клубился дымок. Меню обещало два коктейля по цене одного, а губы Йондо — страстные поцелуи.
— У твоего приятеля точно есть фата-моргана? — на всякий случай уточнил Кольят.
— Я ж говорю — да! — Йондо придвинулась ближе. — Танцуем мы или нет?
Если верить часам, ночь только начиналась.
2188_02_29 // ADX MIAMI, Mavigon, Han System
Когда Каю исполнилось десять, он украл сигареты у ротозея-туриста, забредшего в Чайна-таун, и отказался делиться со сворой дворовых ребят.
Его соблазнила обертка пачки, глянцевая, как дорогой журнал, с вензелем на боку и картинкой на крышке. Он видел такие и раньше, но только мельком — в рекламе, где адвокаты и нейрохирурги угощали друг друга на фоне модных машин, — и при мысли о том, что это блестящее чудо может хотя бы на час принадлежать ему, Кай потянул грязные руки к чужому карману. Он мог бы раздать сигареты друзьям, оставив себе только цветную пустышку, но вместо этого дал в глаз Болину Чо, когда тот сказал, что краденым надо делиться.
Били Ленга за это всей стаей, и по-детски жестоко.
Он закрывал глаза — и видел скуластые лица, голодные глаза, облупленные носы… А потом удар по лицу возвращал Ленга из десяти лет обратно в его тридцать два. При каждой пощечине мир дергался перед глазами и отдалялся, Ленг слышал глухой звук удара — затылок бился о стену, — но боли не чувствовал. Она придет позже, когда паралитик чуть-чуть рассосется; пока что Ленга терзал только ужасный зуд в пальцах правой руки. Ленг попробовал ей шевелить, не смог — и с облегчением вспомнил, что рук он давно лишился, значит, зудеть там нечему.
— Ты погляди, — сказал надзиратель со шрамом на верхней губе, — лыбится, как придурок.
— Минут через пять проснется, — отозвался его напарник, потыкав в Ленга черной и тонкой палкой. — Тогда запоет. Неплохо ребята над ним потрудились.
— Мало, — выплюнул шрам-на-губе. — Мы с Рори только вчера говорили, как он в мае к дочке на праздник поедет. Контракт у него кончался. А этот мудак, этот выблядок… Что? — Надзиратель осекся: на конце палки зажглась трескучая искра. — Сейчас? Ну уж нет, пускай отойдет сперва, с-сука… Убери шокер.
Ленг собирался сказать, что ругаться некрасиво и грубо, однако язык не подчинился ему и просто выпал из раскрытого рта. С трудом убрав бесполезный кусок розовой плоти обратно, Ленг щелкнул зубами, а потом сглотнул кровь вместе с горькой слюной. Челюсти тут же свело.
— Что-то мычит он. И дышит как-то неровно. Может, это… Аллергик? Скопытится тут к хренам…
— Все с ним нормально, — отрезал шрам-на-губе. — Хочешь — зови врача. Только сам проверять не лезь, а то он сейчас мычит, а потом тебе ухо откусит. Я служил раньше с парнем из Синга, который так без глаза остался.
— Что, глаз откусили? — недоверчиво хмыкнул второй.
— Зэк притворился больным и глаз ему выбил, ты, идиот!
Но Ленг был слишком усталым и слабым, чтобы кого-нибудь бить. Боль просыпалась в нем медленно, будто бы нехотя; то колола в кишках, то тянула в спине. Там, где протезы вгрызались в плоть, ужасно саднила кожа: наверное, кто-то пытался снять с Ленга «ходули», прежде чем принести лишнюю пару оков. Скосив глаза, Ленг видел свои лодыжки с потертой силикоплотью и дуги веселеньких красных наножников. Живот был голый, с кровоподтеком, и Ленг догадался: его раздели; но не очень расстроился.
Каждый шаг, гремевший над ухом, вонзался в его череп, как гвоздь.
— Ну как он? — спросил женский голос.
— Отходит.
— Долго еще?
— Я думаю, пять минут, мэм.
Барнвуд без слов перехватила шокер и ловким, привычным движением ткнула Ленга под ребра. Искра ввинтилась под кожу и, отдавшись под мышкой, подбросила тело вверх. Клацнули зубы. Мышцы скрутило спазмом. Казалось, что судороги раздирали плоть Ленга на части, чтобы потом скроить его на новый лад, как Франкешнтейн — своего монстра-уродца, и когда они стихли, Ленг молча обмяк, завалившись на правый бок.
Гражданский на его месте уже целовал бы Сару в ее необъятную жопу, пока не отбиты почки, но Ленг продышался и выдавил из себя:
— Увобно эаэээ… Аргх!
— Что-что?
— Удобно это, — выхаркнул он, — бить лежачего, да?
— Удобно, если лежачий в наручниках, — кивнула Барнвуд.
Применять насилие к пленникам, обезвреженным «парой», настрого воспрещал армейский кодекс Альянса, но этот закон нарушался везде и всегда. Заключенных, бывало, пытали даже на станции «Арктур», а здесь, в одном шаге от края Галактики, на кодекс всем было плевать.
— Ну, не смотри на меня так, будто я — последняя в мире сука. Сам не овечка. Мне похоронки писать. Знал бы ты, как я не люблю это дело.
Ленг передернул плечами. Те затекли и отозвались ноющей болью.
— Напишите, что мне очень жаль.
— Ах ты ублюдок! Смотрите-ка, ему жаль!
Нога прилетела слева. Удар вышиб из Ленга звук, похожий на смех; от боли, резкой и острой, как ножевая рана, на миг помутилось в глазах.
— Он еще и смеется, падаль!
— Москони, — сказала Барнвуд, — держите себя в руках.
— Забылся, мэм. Больше не повторится.
— А ты, — Барнвуд кивнула на Ленга, — можешь еще посмеяться. Камеру приготовят через десять минут.
Ленг сцепил зубы, зная, что речь идет не про карцер; точнее, про карцер, но про худший из всех: его отведут на последний этаж и заморозят, как Джек, наполнив легкие смесью тяжелых газов и вколов анальгетик. Дыхание замедлится, пульс почти пропадет, и врач, проверяющий статус капсул раз в день, даст ему прозвище: «овощ», «судак» или там «Вынь Сухим».
Ходили слухи, что через парочку лет всех разморозят и отправят в карьеры, где добывают палладий для переработки нефти, но проверять на собственной шкуре, правда ли это, Ленг не спешил.
— Вы Шепард звонили? — глухо спросил он.
— Шепард? Ах да, героине Галактики! Забудь, она не придет.
— У нас с Шепард сделка, — Ленг растянул губы. Когда дротик с «парой» вонзился в его затылок, надзиратели бросились на него, ослабшего, с трех сторон, и в этой куче мале раскровили губу. Трещинка заплыла сукровицей и от ухмылки разошлась снова. — Ей не нужен холодный стукач.
— Не нужен, это ты верно подметил. Знаешь, что Шепард сказала? Что ей на тебя насрать. Что она вертела тебя, — Барнвуд развела руки, — на вот такенном хую.
— Гонишь, — выдохнул Ленг, думая, как бы еще потянуть время. — Она же у нас образцовая… герой молодежи.
— Что, слова «хуй» не знает? — ухмыльнулась Барнвуд.
На кончике шокера вспыхнула синяя искра. Ленг был готов к треску разряда, к судороге и боли, но комендант вдруг расслабилась и, оттопырив губу, посмотрела на пленника так, будто пыталась прикинуть, за сколько кредитов можно продать его почки и печень на батарианском рынке. Потом, отвернувшись, сказала:
— Готовьте его, Крис.
— Седативное, мэм? Опять?
— Да.
— Что, даже не хочешь узнать, кто из твоих ребят мне помогал? — Ленг через силу повысил голос. — Кто мне, по-твоему, дал отвертку и наводку на лаз? А карту «Майами»?
Но Барнвуд даже ухом не повела.
— Сказал бы спасибо, что смертную казнь отменили, — процедил Крис, склоняясь над Ленгом с шприцом-пистолетом в руке. — Таких, как тебя, только к стенке… И вену-то у тебя не найдешь. Обрубок, а не человек.
Мгновением спустя Крис корчился на полу: согнув оттаявшие колени, Ленг что было силы ударил его в пах. Кто-то забавно и очень тоненько взвизгнул, цветисто рыкнула Барнвуд, и на Ленга, взявшись как будто из ниоткуда, навалились аж трое. Ему досталось в ребра, в печень, в зубы; в неразберихе приставили дуло к плечу, но игла, соскочив, попала в крепления протеза и переломилась. Надзиратели схлынули так же внезапно, как и напали, кто-то крикнул: «Давайте!»; разряд по команде вцепился в Ленгову плоть, как оголодавший зверь.
Ленг был упрямцем из тех, что молча и до последнего терпят, но тут он не смог бы просить пощады, даже если бы стало совсем невмоготу: спазм пережал его горло и скрутил мышцы. Горели легкие. Билось о ребра сердце, отчаянно, словно рыба, которую равнодушный удильщик бросил с размаху на берег. Пытка, наверное, длилась доли секунды, а может быть, целый час, — время для Ленга потеряло значение, свернулось узлом, укусило собственный хвост, — но затем все прошло.
Боль ослепила и оглушила его: он видел фигуры, не узнавая лиц, и слышал звуки, не различая слов. Потом одна из фигур подошла к нему, блеснув золотом нашивок, и догадка заставила Ленга стиснуть зубы до хруста.
— Устроили тут средневековье, — сказала Ирма Шепард, герой журналистов и молодежи. — Совсем охуели.
2188_02_29 // TAYSERI WARD, Citadel, Widow System
Бейли однажды сказал: люди пьют, чтобы забыть.
Кольят так и не понял, что такое забыть, ведь он мог воссоздать перед внутренним взором свой первый праздник, детские игры в войну и каждый отъезд отца — так, словно это происходило здесь и сию минуту. В отличие от людской памяти, схожей с дырявым карманом, память дреллов с рождения до самой смерти была их надежным, но беспощадным другом. Она все терпела и все хранила: сладкое с горьким, радостное — с постыдным.
Кольят застонал, вспомнив в деталях и красках, как блевал в туалете, согнувшись у дальней стены.
Ему стало дурно после коктейля, который купила Йондо. Память тотчас оживила картинку: клуб, запах пота, дабстеп; смеющийся женский голос; терпкий вкус алкоголя, подсохший кружок лимона, трубочка для питья. Усталость в ногах, пересохшее горло, Йондо идет на выход, ладонь Кольята — в ее теплой и чуточку липкой ладони. Огни в коридорах слепят, тишина оглушает; «Куда мы идем?» — «Ко мне». Поворот, сбоку — незнакомый мужчина, удар по затылку — а потом ничего.
Сглотнув через силу, Кольят попытался встать и даже не удивился, почувствовав резь в запястьях от тонкого ремешка.
Там, где он очнулся, было темно — хоть выколи оба глаза. Ощупав холодный пол, Кольят осторожно сел. Ботинки куда-то пропали. Вокруг щиколоток обвивалась веревка… Нет, понял он, не веревка — пояс, принадлежавший Йондо. Вязали не очень умело, но туго. Кто эта Йондо такая? Во что он влип? Конечно, кадетов учили, как выбираться из закрытых машин и ослаблять путы, притворяться мертвыми и отпирать замки, но старый Фирмус, их турианский наставник, не уставал повторять, что осторожность должна быть превыше всего.
Он объяснял, что случается с теми, кто играет в героя, — с такими, как Кольят.
Ругая себя на чем свет стоит, Кольят вытянул руки вперед, накрепко сжав ладони, и принялся быстро тереть одну о другую. На то, чтобы этим нехитрым способом скинуть с запястий веревку, в спортзале он тратил пару минут и дюжину старых чешуек. Сейчас, когда на счету был каждый миг, освобождение растянулось на целую вечность.
Как только ему показалось, что глупый ремень вот-вот соскользнет с руки, раздались голоса. Их было двое: мужской басил, женский визгливо спорил. Вместо того чтобы поторопиться, Кольят невольно притих, разбирая слова, пока люди — кажется, люди — подходили все ближе.
— Ты сбрендила, что ли? Эта херовина стоит, как твой квартальный оклад!
— И что? Окупится быстро! Он офицер…
— Именно, он же коп! Еб твою мать, Йондо!
— Ты сам говорил, что нам нужен стукач в СБЦ! И не ори на меня!
Откуда они… Инструментрон! Кольят не мог ощупать предплечье, но и так знал, что устройство пропало.
Супруга Т’Мар, программистка из «Сирты», однажды хватила лишку на вечеринке друзей и рассказала, что хакер способен найти досье на владельца, имея лишь номер и время последнего платежа. Наверное, кто-то из «Анаконды» узнал имя, должность и место работы Кольята, едва он купил коктейль Йондо… А может быть, раньше: когда он пришел в «Медузу» и кассир-автомат взял два кредита за вход. Дурное предчувствие комом легло в животе, как будто Кольят проглотил тяжелый холодный камень. На языке горчил привкус желчи. Молитва была бы к месту.
Сглотнув, Кольят лег на пол, высунул изо рта опухший язык и сделал вид, что спит. Мгновением спустя лязгнула дверь; свет обжег ему веки.
— Парень! Эй, парень, ну-ка, хватит дурить. Тебе не так уж сильно досталось.
Затем кто-то сильный схватил его за грудки и хорошенько потряс. Клацнули зубы, хрустнуло что-то в шее — спасибо, что бить не стали, как боксерскую грушу! Кольят застонал и отвернул лицо. Глаза ужасно слезились. Смотреть на свет было больно.
— Очнулся, быстро!
— Я — офицер СБЦ, — из-за тряски голос Кольята звучал прерывисто, как варренов лай. — Не знаю, кто вы, но вы не имеете права…
— Как так — не знаешь? — удивился мужчина, державший его за грудки. — Меня зовут Свен, я тебя приложил… А с Йондо вы уже близко знакомы, разве неправда?
Кольят даже глядеть не хотел в сторону этой Йондо, но запах ее парфюма, терпкий и чуточку кислый после прошедшей ночи, пощекотал ему ноздри. Вчера аромат казался приятным. Вчера аромат пьянил, а Йондо была так хороша, что Кольят, растерявшись, ляпнул какую-то пошлость про женщин и редкий цветок, растущий на Кадже на большой глубине.
— Она смеется, открыто и нежно. «Я — не цветок. Я колючка». Берет мои руки в свои. Волосы падают ей на плечи, как водопад, как волна. Я тянусь. «Можно?» Она снова смеется. «Если хочешь доставить мне удовольствие — сделай лучше вот так»…
Кольят понимал, что его несет, как случалось с отцом или дедом, но заткнуться не мог и был почти благодарен, когда в его рот ввинтился глушитель «Фаланги». Ухоженный палец Йондо застыл на спусковом крючке. У мгновения до смерти был вкус ханарской конфеты.
— Эй, — нахмурился Свен, — дай-ка сюда пистолет. Пристрелишь мальца ненароком.
Йондо поджала тонкие злые губы.
— На, забирай. Доза где, у тебя?
— В верхнем кармане… Эй, он теперь весь в слюнях!
— Что, пистолет? Так оближи, — огрызнулась Йондо. — В голову даст быстро и абсолютно бесплатно.
— Вот уж спасибо! Я что, похож на одного из этих…
— Послушайте, — встрял в разговор Кольят, — вас обвиняют в торговле фата-морганой. Вы еще можете сдаться…
Свен сунул «Фалангу» ему под нос.
— Заткнись-ка ты лучше, ага?
Кольят подчинился. Теперь он мог рассмотреть серые стены, ящики без маркировок и пятка краски в дальнем углу — словом, обычный склад, таких в каждом доке десятки, если не сотни. Дверь была заперта. Подкупить Свена? Нечем. Пригрозить? Глупо. Закричать? Не услышат.
Пока Кольят соображал, как применить на практике все, что вдолбили ему в голову на кадетских курсах, Йондо нашла в кармане друга маленький белый флакон, похожий на те, в которых больные Кепралем дреллы носили с собой лекарство. С одной стороны пузырек был запаян; с другой виднелось отверстие для скрытой иголки. Стоит нажать на кнопку…
Кольят подумал: он ни за что на свете не даст себя уколоть; уж лучше пускай пристрелят здесь и сейчас, как паршивого ворчу.
— Эй, — Свен подмигнул Йондо, — разве тебе не надо еще разок трахнуть мальца? Вроде нам говорили, что эта штука работает только после оргазма.
— Ааа, твою мать! — громко ругнулась Йондо. — Может, минет сойдет? А ну, отвернись.
Ее холодные пальцы скользнули к ширинке Кольята, и тот зажмурил глаза, пытаясь представить семейные посиделки с бабулей, страничку с элькором, которую он ненароком увидел в «Форнаксе» Т’Мар, и ледяной душ. Мог бы не утруждаться: после пережитого ему не хотелось Йондо. Ни капельки. Вот совсем.
— Я не могу при посторонних, — плаксиво сказал Кольят.
— Дай-ка я в дверях постою, — крякнул Свен. — Мальцу неловко, да и мне как-то… Тоже.
Бейли потом говорил, что Кольят «родился в рубашке»: удачливым сукиным сыном. Когда Свен убрал «Фалангу» и, развернувшись спиной, засунул наушники в уши, а Йондо опять склонилась, показав нечесаную макушку, Кольят вытянул руки, обхватил ее шею, так что ремень врезался в горло, и потянул на себя изо всех сил.
Йондо билась как рыба и извивалась как угорь, пытаясь ужалить Кольята, ударить его, заехать под дых. Ногти вцепились в его лицо; ампула с фата-морганой звонко пропела, откатившись ко стенке.
— Эй, отпусти ее! — это Свен, наконец, обернулся. — Отпусти ее, сука, или буду стрелять!
Но Кольят не смог бы отпустить Йондо, если бы захотел: все его тело, от спины и до кончиков пальцев, скрутило, будто от боли. Плечи свело. На языке вертелись старые строки, которым учил отец: Амонкира, пойми и прости — Свен доставал пистолет — Калахира, прими мое тело — щелкнула термоклипса — пусть звезды укажут мне путь, пусть успокоится шторм, и там, за океаном…
Выстрела он не услышал, но Йондо вдруг дернулась как-то особенно сильно и, обмякнув, затихла. Запах крови, густой и пряный, как батарианский эль, ударил Кольяту в ноздри.
Они посмотрели друг другу в лицо — молодой офицер и уличный наркоторговец, повязанные случайным убийством, — потом Свен поднял руку к губам, словно боролся с приступом рвоты, и бросился прочь. Кольят только и видел, что его спину с темным потным пятном, затем силуэт в проеме, а затем — ничего.
Он еще долго сидел на полу, прежде чем снять с запястий ремень и застегнуть ширинку. Пару раз ему показалось, что Йондо еще дышит; но рана была под сердцем. Не сумев найти пульс, Кольят сдался.
Потом снял с ее руки инструментрон и, наконец, позвонил.
2188_02_29 // ADX MIAMI, Mavigon, Han System
Ленг не мог встать, поэтому двое, рыжий и дылда, ухватили его под мышки и потащили вперед, цедя безыскусную матерщину сквозь зубы. Обмякнув в их хватке, Ленг уставился в пол и считал плиты, мелькавшие между обутых в берцы ног. Этот нехитрый прием — пересчитать шаги, лампы, пуговицы рубашки — всегда помогал ему сосредоточиться при головной боли.
Помог и сейчас.
После двадцатой плиты вдруг начался кафель в разводах от грязной щетки. Что-то со звоном упало; громко хлопнула дверь. Охранники без церемоний посадили Ленга у стенки и, подняв его руки, защелкнули кольца наручников на выступавшей трубе. Его притащили… в сортир? Нет, кажется, в душ для персонала тюрьмы.
— Зовите, мэм, если что, — хмыкнул шрам-на-губе, будто сдавая вахту старшему и, без сомнения, более изощренному палачу. — Скользкий же тип. А может быть, это…
— Сама разберусь, — отозвалась Шепард. — Вон.
Когда шаги надзирателей стихли, она отвернула кран.
Душ побулькал, покашлял и плюнул в Ленга рыжей и теплой струйкой. Вода неторопливо стекала по спине, щекотала Ленгу подмышки, прокладывала влажные реки по животу и, казалось, вместе с потом смывала и боль, а вместе с болью — чувства; осталось только изнеможение, сковавшее плоть надежнее всяких кандалов. Мышцы все еще ныли, плечи непроизвольно дергались, но это было терпимо, это было знакомо и похоже на ломоту, которой отзывается тело, если войти с мороза в уютный и теплый дом. Правда, пахло не чаем, а едким чистящим средством. Несмотря на следы уборки, пол душевой был грязным, не до конца оттертым от пены, пятен мочи и отпечатков ног, но вода, стекая на кафель с Ленговых бедер, смывала и это тоже.
— Ну как ты?
Командир — нет, адмирал Шепард — гремела флаконами, роясь на полочке для шампуня и щеток. Тебя бы на мое место, подумал Ленг, и застарелая неприязнь разгорелась в нем с новой силой.
— Бывало и хуже, — сказал он сквозь зубы. — А эта лживая сука тебе все-таки позвонила.
— Эта лживая — кто?
— Не притворяйся. Барнвуд тебе позвонила. Иначе с чего ты примчалась?
Вместо ответа Ирма поглядела на него сверху вниз и закатала рукава. Не найдя полотенца, после короткой заминки стянула с шеи платок и взяла с полки тяжелый, недавно початый флакон вонючего геля. Так, завернув безобидный с виду предмет в прочную ткань, бьют в живот и по почкам, не оставляя следов, и Ленг подтянул к груди непослушные ноги, чтобы заехать Шепард под ребра, — не мыться она собралась, в самом-то деле?
— Ты мне нужен.
Не успел Ленг моргнуть, как Шепард, встав на одно колено, принялась тереть ему плечи шелковой тряпкой с эмблемой Альянса Систем.
— Какого хрена! Убери от меня свои руки.
— Не хочешь развеяться на очной ставке? Это недалеко. Лететь в туманность Орла.
— Руки! — процедил Ленг, чувствуя, как мыльная тряпка скользит по его бедру. — Ты что, оглохла?
— Прокатишься на «Нормандии», отдохнешь от «Майами»… Нет, я не оглохла, спасибо, что спросил. Так ты согласен?
Ирма сжала платок. Пена текла с ее пальцев, как сок, и капала Ленгу на грудь.
— Согласен на что? — выплюнул он. — Ты даже не объяснила, с кем ставка.
— Это сюрприз.
— Ты вся полна сюрпризов, как я погляжу.
— Это твое «да»?
— Это мое «отъебись».
Ирма застыла. С нее бы сталось просто взять и уйти; Ленгу пришлось бы тогда засунуть в зад свою гордость и попросить прощения. Призрак был мертв. Коллеги по «Церберу» — те, что остались в живых, — заботились лишь о себе или тоже сидели. Никто, кроме Шепард, не мог защитить Ленга от Барнвуд… И от перспективы сдохнуть в местных карьерах.
— Это я тебя так?
Ирма провела пальцами чуть ниже ребер Ленга: там, вопреки обещаниям врачей, был виден белесый шрам от резотрона.
— Гордишься своей работой?
— А это — от Барнвуд? — Везде, где шокер касался плоти, остались маленькие ожоги. Когда пальцы Шепард задели один, Ленг зашипел. — Больно? Я не нарочно. Прости.
Ленг запрокинул голову, прижав отяжелевший затылок к решетке. Вся накопленная за сутки усталость разом навалилась на него, выжав досуха. Перед глазами плясали черные точки. В висках размеренно и гулко отбивала ритм кровь. Ленг дернулся, чтобы вытереть мокрый лоб, но тут наручники напомнили о себе визгом зуммера.
— Как поживает Джорам Талид? — спросил он наконец.
— Неплохо. — Шепард пожала плечами. — Страдает по наркоторговцу, пускает слюни. Пытался покончить с собой. Откуда ты…
— У нас тут есть телевизор. Как думаешь, сколько еще богатеев поедут крышей, прежде чем вы найдете того, кто варит это дерьмо?
— Фата-моргану?
— Да.
На нижней полке, склизкой от мыла и сырости, какой-то растяпа оставил модный шампунь; наклейка на мятых боках сулила коже здоровье, а волосам — блеск и избавление от перхоти. Шепард откинула крышку флакона. Запахло лимоном и мятой.
— На следствии ты ничего не сказал про это «любовное зелье».
— Никто не спросил.
— Теперь передумал и хочешь содействовать правосудию?
— Я знал ученых, которые ей занимались. Был на их базе — там куча защит от гостей вроде тебя. Сунешься в одиночку — уйдешь с пустыми руками… Или без парочки верных солдат. Я мог бы вас провести.
— И выстрелить мне в спину.
— Опционально. Я предпочел бы в лоб.
— Ясно. Закроешь глаза?
В «Майами» Ленг отрастил хвост до лопаток, но не спешил стричься. Обычно уход за волосами занимал три минуты в неделю: намылить, смыть, сполоснуть; но Шепард превратила эту нехитрую процедуру не то в массаж, не то в ласку. Ее пальцы потерли Ленгу виски, затем скользнули к затылку, взбивая мятную пену, и размяли каменный узел мышц на напряженной шее. В глазах Ирмы, впрочем, не было теплоты, а в движениях — нежности. Она гладила Ленга, как охотник — укрощенного зверя; пускай рычит сколько хочет, главное — не посмеет укусить.
Сука, подумал Ленг, чудом сдержав язык за зубами. Какая же ты сука.
— Давай начнем с очной ставки. Если она пройдет хорошо, будем сотрудничать дальше. Съездим на эту базу, оформим твой перевод в тюрьму, где есть корт для гольфа и нет Сары Барнвуд… — Ладонь Ирмы — теплая, влажная — легла на его член. — Идет?
Ленг дернул уголком рта.
— Что, мужика давно не было?
— Такого, как ты, — давно.
— Бедняжка. Ты не в моем вкусе.
— А жаль.
Рука Ирмы двигалась плавно и быстро, поймав нужный ритм и темп, и это нехитрое трение скоро высекло искру в низу его живота. Ленг стиснул зубы, но что поделать — он уже год невольно хранил целибат, а женские пальцы, чуткие и, несомненно, умелые, были намного приятнее, чем дешевая силикоплоть его рук.
— Хватит, — процедил Ленг, тыкаясь набухающим членом в раскрытую Ирмой ладонь.
Но Ирма, бесцеремонно просунув руку между его ног, ласково сжала мошонку и принялась за массаж. Она ласково терла, сдавливала, щекотала; скользила подушечками пальцев по чувствительной коже на внутренней стороне бедра. Ирма была нежной и будто бы даже робкой, словно боялась по недосмотру причинить Ленгу боль, и он, размякнув от горячей воды и непривычной ласки, даже прикрыл глаза — член, разумеется, встал, — но тут Ирма убрала руки.
Ленг посмотрел на нее так, будто впервые увидел.
— Продолжай, — хрипло потребовал он.
— Так ты согласен на сделку? — Ирма вдруг улыбнулась. Зря: улыбочка ей не шла; на этом лице, скуластом и угловатом, лучше смотрелись бы синяки, капельки вязкой спермы и переломанный нос. — Очная ставка со старой знакомой, перевод в другую тюрьму…
Какой у него был выбор?
— Да, я согласен. Да.
Но что за знакомая? Ленг припомнил Миранду, а если быть точным — ее необъятную грудь, предмет воздыханий доброй трети команды. Не Ленга — ему больше нравилась Раза: пухлые темные губы и подтянутый зад. С обеими он не спал. Была медсестра Мариса и быстрый секс в лазарете, пара-тройка фантомок — но все они были мертвы… Ленг силился вспомнить других коллег женского пола, но руки Шепард, опять скользившие по его члену, мешали настроиться на конструктивный лад.
— Сказала бы хоть… с кем ставка.
— Я ж говорю: сюрприз.
Встречал Ленг женщин погорячее, чем Шепард, однако сейчас он хотел только ее: подмять под себя, выбить из легких воздух, намотать хвост на кулак, оставить на шее засос… Наверное, даже два. Пуговка Ирминой блузки, скользнув из тугой петли, как раз обнажила ямочку между ее ключиц.
По снимкам, присланным Разой, Ленг помнил о родинке под левой грудью, темных сосках и шраме чуть ниже пупка от операции по вырезанию аппендицита, сделанной наспех полевым медиком где-то на Идене Прайм; помнил округлые бедра, ямочки на пояснице и ухоженный кустик темных лобковых волос. Думал ли он о Шепард, когда принимал душ в тот день? Может быть. Кажется, да. В каком-то смысле Ирма и Кай были квиты: оба хитростью взяли то, что им не причиталось, бесцеремонно пересчитали все шрамы друг друга и на них подрочили.
Ленг вскоре кончил. Шепард, кажется, тоже — по крайней мере, она провела рукой между бедер, словно брюки ей жали, и закусила губу. Потом сполоснула ладони и встала. Набухшие водой штанины хлопнули по ее ногам.
Чувство послеоргазменной легкости схлынуло очень быстро. Глядя на Ирму, к которой не липла грязь, ни своя, ни чужая, Ленг не испытывал ни благодарности, ни приязни — только глухую злость.
— Чего ты ждешь? — спросил он. — «Спасибо» хочешь услышать?
— Ты должен одеться и, может, поесть, прежде чем мы поедем. — Шепард открыла дверь. Повеяло холодком, и Ленга, пригревшегося под душем, пробрало до самых костей. В проеме маячили двое — конечно, шрам-на-губе и его рыжий приятель. — Ребята, найдите ему штаны… Без них как-то неловко.
Слухи в тюрьме распространялись быстрее, чем блохи. Незнакомый охранник, принесший смену белья, уже знал про визит Ирмы, секс в душевой и обещанный перевод в «Нью-Гуантанамо». Он шмякнул белье на скамью, закатал рукава и спросил:
— Член твой, что ли, волшебный? Да нет, обычный вроде. Что надо сделать, чтобы заполучить такую фею-крестную, как Ирма Шепард, а?
— Убить ее хахаля, — прямо ответил Ленг, натягивая трусы. Охранник поморщился — не поверил.
— Я вот что скажу, парень: сейчас тебе повезло. Думаешь, драпнуть из «Гуантанамо» будет намного легче? Держи карман шире, ты опять попадешься, и Шепард твой зад повторно спасать не станет. Впрочем, кто знает баб… Она хоть как, — мужчина сделал не очень пристойный жест, — ничего?
Ленг передернул плечами.
— Сойдет, — неохотно сказал он.
Потом пришел местный врач, угрюмый и, к счастью, неразговорчивый малый. Он сунул Ленгу таблетку, горчившую на языке, измерил давление, проверил пульс и замазал ожоги какой-то лечебной мазью, от которой кожа тотчас побелела и начала чесаться. После его визита Ленгу дали побриться и принесли расческу с надписью «Из Рейкъявика с любовью» на рассохшейся ручке — смешной сувенир с Земли. Ленг умудрился купить ее в тюремном ларьке, пока ждал трансфера на орбиту, и хранил под подушкой с тех самых пор. Дерево потемнело, два зубца отвалились, и, вертя безделушку в руках, Ленг снова подумал, что в этой сделке — перевод из «Майами» за очную ставку — скрыт какой-то подвох. В том, что Шепард выполнит данное слово, он почему-то не сомневался ни капли, но плата была несоразмерной услуге. Таким, как Ленг, обычно никто не спешит идти навстречу… И надрачивать член в душевой.
— Эй, Ленг! На выход! Что расселся, как царь?
Его провели по коридорам к той самой взлетной площадке, откуда он еще сутки назад собирался бежать. Мусоровоз, конечно, уже давно улетел, зато шаттл «Кадьяк» в синих цветах Альянса пыхал жаром из сопел, и Шепард стояла неподалеку, болтая с Аркадио, заместителем Барнвуд. Аркадио улыбался, лебезил перед гостьей и теребил усы.
Барнвуд, подтянутая и злая, лично сунула в Ленгов карман подписанный ордер на очную ставку и вдруг, наклонившись, шепнула:
— Трахнешь ее — расскажи.
2188_02_30 // ZAKERA WARD, Citadel, Widow System
Ввалившись в свою квартирку, Кольят споткнулся о туфли, которые бросил у входа, когда убегал в «Медузу». У туфель валялся талон о покупке. Чуть дальше стояла коробка с забытым подарком для Шепард. Пол был грязноват — робот-уборщик сломался, а Кольят уже вторую неделю ленился сгонять в мастерскую. На столе пошел пятнами саларианский фрукт, похожий на губку, — созрел, а может, испортился, кто его разберет. Обыденность этой картины удивила Кольята — ему-то казалось, что мир за прошедшую ночь должно было перевернуть, ну или хоть потрясти.
Собравшись, он переступил через обувь и распахнул гардероб, в котором не прибирался с тех пор, как въехал в квартиру. Там пахло отдушкой из прачечной и кремом для кожи. Раздвинув жилеты и майки, Кольят наконец-то нащупал то, что искал, и опустил капсулу с фата-морганой в карман своей старой куртки.
tbc