|| Гроза

[Dark Star]

Только что, копаясь в папках, в которые обычно и не заглядываю, обнаружила отрывок, написанной осенью прошлого года.

>> гроза свирепствовала до самого обеда

~ ~ ~

Гроза свирепствовала до самого обеда. Водосточные трубы ревели и плевались водой, цветы в садах полегли от ливня, а разноцветный тент, натянутый над лавочкой мороженщика, собрал слишком много воды, не выдержал тяжести и сорвался с петель. Город обезлюдел и посерел, как будто все краски размокли, стекли с него и, ведомые течениями, исчезли в водоворотах канализационных люков. Бульвар Оптимистов превратился в бурный ручей, впадавший в море Надежды, островок зелени посреди площади — в настоящий остров, на котором терпел кораблекрушение незадачливый, одинокий велосипедист. Повезло тем, кого непогода застала дома! Кроме, пожалуй, тех, кого она застала в кинотеатре: им повезло вдвойне. В тот час показывали «Клементину», и, увидев, какая на улице гроза, директриса справедливо рассудила, что негоже прогонять зрителей после сеанса. Велела выдать каждому по чашке кофе с пончиком и бесплатно поставить популярную комедию «Солнечный вечер после дождливого дня». За городом, тем временем, ручьи выходили из берегов, тропинки превращались в грязное месиво, а одна из молний рассекла телеграфный столб надвое, оставив несколько городов и придорожных деревушек без сообщения.

К обеду на юге забрезжил просвет. Грозовая туча собралась и, ворчливо погромыхивая, уползла на север, в сторону Аквамаринска. Земля была сплошь покрыта лужами, и со стороны казалось, что запоздавший дилижанс катит по синему небу, дробя колесами солнце.

В действительности он ехал по верхнему берегу реки Сербы, по дороге, соединявшей Аквамаринск, Сиреневый город и Лион — самые крупные областные города. Слева раскинулись влажные луга и потрепанный штормом лес, а справа, за деревьями, мелькала сама река в черных точках лодок, вышедших на воду: все знают, что после дождя на рыбу нападает жор. Было свежо и тихо.

Когда дилижанс свернул с проселочной дороги на мощеную плитами Почтовую улицу, часы на ратуше басом пробили четыре, а серебристые ивы уронили на крышу повозки последние тяжелые капли.

Город возвращался к привычной суете неохотно, будто человек, протирающий глаза после полуденной дремоты. Первыми на улицу выбежали дети, натянув цветастые резиновые сапоги. Они с восторгом рассекали по лужам на велосипедах, соревнуясь, кто поднимет больше брызг, и пускали сложенные наспех кораблики. Вслед за ними взрослые, взяв — на всякий случай — зонтики, покинули дома и разошлись по своим делам. Коты расселись на скамейках и заборах, чтобы не намочить лап, и снисходительно наблюдали за людьми. Распахивались двери, калитки и форточки, влажное белье возвращалось на веревки для просушки, и большой универмаг на улице Скрипачей сверкал дюжиной свежеумытых окон. У него повозка остановилась в первый раз, выпуская стройную, похожую на птичку даму, приехавшую навестить двоюродную сестру, и под их приветственные возгласы дилижанс поехал дальше, выбивая дробь из влажной брусчатки.

Второй пассажир сошел у моря Надежды, которое, впрочем, мелело с каждой минутой, превращаясь в обычную площадь с пышной клумбой посредине. Дилижанс описал по ней круг, пропустил мокрого до нитки велосипедиста, наконец-то починившего своего коня, и направился в северный район. Оттуда, с проспекта Первопроходцев, с ратуши и школы начинался когда-то город.

...

Читаю — и плакать хочется. Почему у меня все так сложно с творчеством?

Психотерапевт, с которым я пыталась разговаривать об этом (успешно или нет — сложно сказать, но я потом бежала от него так, что пятки сверкали), намекнул как-то, что я слишком зацикливаюсь на форме. Так это потому, что через форму раскрывается содержание! Мучает же скульптор глину до тех пор, пока та не начнет соответствовать задуманной им фигуре. Невелико достижение — написать хороший, грамотный текст; иными художественные тексты быть не должны, по-моему. Но я вечно бьюсь над каждым предложением, абзацем, словом, пока текст не начнет выражать именно то, что мне нужно: чувства, образы, идеи. Эта битва меня выматывает, но без нее никак, иначе мой внутренний датчик будет сигналить: «Эй, халтура!»

Возможно, дело еще и в том, что этих самых чувств-образов-идей у меня не так уж много. Мне сложно взять идею, пусть даже очень интересную, и превратить ее хотя бы в драббл, если а. ) полнокровная картина со всеми деталями сама не возникнет у меня перед глазами и б. ) я ей не проникнусь.

Иногда я завидую графоманской легкости, которая позволяет писать, не ведая стыда. Результаты, правда...

@темы: смерть автора, однажды в Сиреневом городе

Comments

[нои-альбинои]

Все, что я могу сказать по этому поводу можно сформулировать в "меня тоже вела дорога приключений, а потом мне прострелили колено")))
Вспомни Сан Грана из "Чумы". Больше, чем плохого графоманства, я боюсь вот этого.
И вроде понятно, что там - гротеск. Но иногда взглянешь на любимый текст, который пылится в закромах уже не неделями даже - месяцами. И поймешь, что не так уж далеко ушел от Сан Грана. Это же жутко просто.

Отрывок прекрасен, естественно. С похожими ощущениями я читала "Бильярд в половине десятого" Белля и, наверное, "Жестяной барабан" Грасса. Очень разные тексты, но одинаково насыщенные, так что их невозможно читать сразу по многу.
Мне кажется, это очень ок, что кто-то Стивен Кинг, выпускающий по роману в год, а кто-то - Габриэль Маркес, у которого любой текст - все равно "Сто лет одиночества".
Пиши так, как тебе комфортно. Главное - пиши. Самое страшное - это быть Сан Граном. Остальное не существенно)

[Пани В.]

Ты сумасшедше прекрасно пишешь. Но я от имени разгильдяя, которому как раз вчера сказали все, что думают по этому поводу, задумалась бы над тем, чтобы найти баланс. Соотношение разгильдяйства к безупречной форме.

Ну и Сиреневый город, любовь моя, да...

[etrangere_bis]

Bud' kak Flober (Flaubert), 6 tomov chernovikov i potom iz nih vydelit' 384 stranicy zolotyh slov !