We Shepard or we Wrex, that's the plan.
В последние несколько дней я усердно маньячила сказку. Сегодня доманьячила-таки до победного конца.
Размер: 5811 слово
Комментарий: Написано под впечатлением от лекция по литературе.
Звали его… Впрочем, неважно, как его звали, потому что рыцарей все равно никто не помнил по именам. У рыцарей-аристократов имена были слишком длинные и путаные, и сокращать их было неприлично – как это, уважаемый рыцарь, и вдруг из какого-то сэра Экберта Фредерика Людовика Восьмого Тюрингского превращается в просто Экберта! А если рыцарь из простолюдинов и длинного породистого имени с фамилией не имеет, то называть его по имени и напоминать о его низкородном происхождении – и вовсе верх безобразия. Так что рыцарей все равно звали по прозвищам.
С прозвищами, конечно, по-разному бывало.
Бывало и так, что рыцарь после сытного обеда откинулся на спинку стула, в потолок посмотрел, в зубах поковырял, да и придумалось прозвище – какое-нибудь там «Рыцарь палящего пламени», потому что после сытного обеда, как известно, лучше всего дремлется у камина. А народ уже потом придумает, что это рыцарь в схватке с драконом победил. И еще за рыцаря придумает, как. А тому останется только головой кивать: мол, да, все так и было!
Бывало и так, что рыцарь после бала, на котором его дама с другим танец разделила, погружался в горестные раздумья о тщете всего сущего - так и появлялись какие-нибудь «Рыцари скорбящего духа». Народ, правда, их скорбь обычно не разделял, но такова уж участь героев, думающих о высоком.
А чтобы издалека видно было, кто едет, обычай был символ рыцаря на щите рисовать. Ну и тут, конечно, некоторым приходилось потяжелее, чем прочим. Изобразить «палящее пламя» - это еще куда ни шло, но «скорбящий дух»?!.. Вот так и появлялись обидные прозвища вроде «Рыцаря вопящей рожи»…
И вот жил в то славное время рыцарь… Рыцарь стального клинка. Прозвище так себе, средненькое, поэтому народ сказаний про него не слагал, но и не обзывал по-обидному.
Откуда он: из какой земли, из какой семьи, почему в путь подался – это нам неизвестно. Пока молодой был, все ездил по городам да весям, искал приключений да подвигов, но приключения и подвиги какие-то мелкие попадались: купцов у пары лесных разбойников отбить, задиру деревенского на место поставить и заставить за урон в корчме заплатить, пригожей вдовушке, у которой заночевал, забор подлатать и крышу подновить, чтобы не протекала, а может, и постель холодной ночью согреть и наследника в утешение оставить… Все нужные, бытовые чудеса, но вот славу себе на них не построишь. За годы странствий даже дракона ни одного не встретил!
Хотя нет, встретил. Одного. Молодого совсем, лет сто: тот налетал на одну деревеньку и посевы сжигал. Играл. Как увидел нашего Рыцаря стального клинка, в полном обмундировании движущегося ему навстречу, так сразу испугался и улепетнул, только сверканье чешуек на хвосту в лучах полуденного солнца и видели.
Словом, пока молодой был, на одной вере в справедливость работал, а потом – надоело.
Молодой он романтиком был, все верил в то, что его судьба, его вторая половинка – дракон там, или злой маг-некромант, или тиран, ну, или хотя бы большой и свирепый предводитель шайки разбойников – где-то бродит в поисках его самого, чтобы сразиться и, наконец, выяснить, на чьей стороне сила и справедливость. Но, видно, рыцарь бродил в поисках своей половинки, половинка бродила в поисках него… Мир большой, дорог в нем много, так и разминулись.
И вот однажды проснулся он поутру на очередном постоялом дворе, умылся ключевой колодезной водой из бадьи, посмотрел на себя в зеркало – а на него оттуда смотрит взрослый солидный мужчина с окладистой бородкой. И нос от холодной воды красный.
И тогда он понял – все. Хватит. Нарыцарствовался.
Вернулся домой в провинцию, где у него маленький замок был, наследство от безвременно почивших родителей, и зажил там тихо и спокойно. А когда появилась в замке служанка Берта, то и уютно. Стальной клинок со щитом упокоились на гобелене, что в обеденном зале висит, а верный конь Росинант – в стойле. Рыцарь вставал, по утром обливался холодной водой во дворе, тренировался иногда, чтобы форму окончательно не потерять, а так по большей части читал. Иногда в соседний городок на ярмарку ездил, на выступление бродячих артистов посмотреть.
Шло время. И как раньше он был сначала счастлив, когда пустился в странствия, а потом надоело, так и теперь: сначала был счастлив, как осел, хоть и по-другому, но счастлив, а потом тоже надоело. Только деваться-то некуда.
И вот стала Берта замечать, что в последнее время стал ее хозяин скучать, и ничего-то его не радует, а спросишь у него, чего ему нужно либо хочется – посмотрит в ответ и скажет: «Нет, спасибо, ничего». А лицо при этом такое, что краше в гроб кладут. Берта и блюда ему новые по поверенной книге своей бабушки готовила, и стальной клинок до блеска начистила, и букет осенних листьев на камин поставила, и даже, как последнее средство, глазки рыцарю свои чарующие черные построила, а он не замечает! Ничего не помогает!
И тогда – что делать? – отпросилась Берта у рыцаря на день, да в обозе вместе в проезжавшими мимо купцами в город отправилась, к знахарке. Те ее прямо до дверей дома довезли, леденцом угостили и дальше себе поехали.
Знахарка та слыла женщиной доброй и мудрой, но как выслушала Берту, так сразу и сказала: «И не проси. Даже и не думай! Не будет от этого счастья, ни рыцарю твоему, ни тем более тебе!» И за дверь выставила.
Берта вздохнула, слезу уронила, да и поехала обратно в замок. А там ее встретил голодный угрюмый рыцарь.
Шла неделя, шла вторая. Берта все надеялась, что осеннее солнышко выглянет, шаловливым лучом поутру по пламенеющим кронам деревьев пробежится, рыцаря разбудит, а она ему ласково улыбнется, когда он снова во двор обливаться водой колодезной выйдет… И проснется в нем снова радость жизни, ну, или хотя бы мужское достоинство – должно же хоть что-то проснуться!
Однако нет, не просыпалось.
И тогда попросила себе Берта в отчаянии еще один день и снова поехала в город. Купцов, правда, больше не было, а попались ей на дороге два крестьянина с возом, отец и сын, что на нее с намеком глядели и словно бы ненароком частушки похабные напевали. Осерчала Берта, еле пока до городских ворот доехали дотерпела, с возу соскочила – и до домика знахарки через весь город пешком шла. Пришла уставшая, пылью города пропахшая, стучится в дверь, а знахарка ее даже на порог не пустила: дверь приоткрыла, нос в щель высунула и говорит:
- А-а, опять пришла погибель себе искать? Себе и рыцарю своему? Говорю тебе, глупая – оставь все, как есть, не то ждут тебя кровь, боль да жизнь поломанная, а рыцаря твоего и то пуще!..
Побледнела Берта, сжала зубы, да назад отправилась, проклиная старую знахарку на чем свет стоит.
Да ведь лучше-то не стало. Рыцарь грустит, Берта грустит, отчасти оттого, что рыцарю помочь не может, отчасти оттого, что привыкла в деревне на посиделках первой девкой быть, к которой парни в темноте целоваться лезут, а тут – хоть бы в ее сторону поглядел!
Убирает Берта в замке, готовит рыцарю обед, рубашку его стирает – а сама все слова вспоминает про кровь, боль да жизнь поломанную, и жутко ей становится.
И вот в день осенний, когда листья последние с деревьев облетали и под ноги ковром стелились, не выдержала она и сказала прямо:
- Что с вами, хозяин? Что вы как потерянный ходите, ничего вас не радует? Хотите, может, чего? А если что в моих силах – скажите, все, что могу, для вас сделаю!
Посмотрел на нее рыцарь, и ответил грустно:
- Да что там думать, Берта! Старею я. И как осень сегодня переломилась и к зиме дело пошло, так и жизнь моя переломилась и под откос к старости покатила.
Стоит Берта, не знает, что на это сказать, не знает, как утешить, а у самой в голове вертится: «Как же это, старый – ни одного волоса седого в голове!»
И правда: снег старости не запорошил еще его волос цвета воронова крыла, по плечи отросших, усталость жизни не собрала еще его чела в морщины; как обливался он во дворе, видела Берта, что стать у него еще хоть куда, да и клинок свой стальной он не позабыл. А жизнь не в радость!
«Если мне и в этот раз знахарка откажет, не посмотрю на возраст – перемою старые косточки! Вон как жизнь уже переломана – куда же дальше-то?..»
Так думала Берта, третий раз у рыцаря отпрашиваясь, чтобы в город поехать.
В этот день никто в город, кроме нее, не направлялся, и пришлось Берте до знахарки пешком идти. Только к позднему вечеру добралась, уставшая, голодная, злая, стучит в дверь, будто не хрупкая девушка, а сонм чертенят.
- А ну, открывай, гости пришли!
Остановилась, сделала передышку и слышит: кто-то осторожно по лестнице спускается, ногами по полу шаркает, все ближе и ближе. Распахнулась тут дверь, знахарка выглянула и скорбно так говорит:
- Предупреждала я тебя, Берточка… Но раз не послушалась ты меня, не оставила своей затеи, значит, и вправду беда у тебя случилась. Заходи давай, а я сейчас что-нибудь придумаю.
Провела Берту в дом, посадила на стул, а сама стала по полкам лазать. Берта отдохнула немножко, и стала смотреть во все глаза: когда она в первый раз сюда пришла, ей немного не до того было. И пока возилась знахарка, успела Берта при свете свечи рассмотреть и паутину на потолке, и сор на полу, и пыль на полках – и похоже было, что знахарка одна живет, а если и были у нее дети, то разлетелись уже по разным сторонам света.
Но тут нашла знахарка на полке что искала и говорит Берте:
- Ну, смотри сюда и слушай меня внимательно. Как будешь рыцарю своему очередной ужин готовить, раствори в бокале красного вина лепесток да лапку паучью и подай ему. Часть он выпьет, а то, что останется, ты тем же вечером во дворе вылей, у колодца. И смотри: как сделаешь, что я сказала, не будет дороги назад, ни тебе ни ему.
И дает Берте листок темно-синий, засушенный, неизвестно какого цветка, неизвестно какого дерева. Обрадовалась Берта, поблагодарила знахарку, заплатить хотела, а та только руками замахала:
- Пожалей меня, старую, чтобы я еще деньги с тебя брала за это!
Потом печь затопила, Берту накормила, спать уложила, а утром разбудила и домой отправила, даже пирожков с собой на дорожку дала. Добралась Берта до замка с купцами-попутчиками, а рыцарь даже и встречать не вышел, даже и не сказал, что на ужин готовить – опять сидел, запершись, и книги разные читал. Вздохнула Берта и пошла на кухню, бокал вина красного налила и, вздохнув, лепесток и лапку паучка в него бросила.
Пришла пора ужин подавать, Берта хватилась за бокал – а лепестка уже нету! Только осадок странный на дне. Но думать некогда было: подхватила бокал и понесла. Рыцарь взял его, не глядя, отпил глоток, поморщился и спрашивает:
- Ты это вино, Берта, откуда взяла?
- Из подвала, бочонок новый сегодня откупорила, - говорит Берта, а у самой от страха все внутри оборвалось.
- Который у торговца Шлемиля полгода назад покупали? Не надо у него больше вино брать, плохое оно. Можешь конюху подарить…
И допивать не стал. А Берта после ужина бокал на кухню отнесла, долго думала, нельзя ли ей попробовать – знахарка ведь не запрещала! Но подумала еще и передумала – зелье ведь все же колдовское! Правда, она не удержалась и понюхала – запах вроде обычный. Да и на вид вино обычное, вот только муть на дне бокала. Не то лепесток так растворился, не то, пока Берта отвернулась, кто-то успел из бокала лепесток стащить, а муть потому, что и правда вино плохое… В общем, не придумала ничего Берта, вышла во двор и остатки на землю вылила, как раз туда, где травка у основания колодца растет. Долго в потемках у того места стояла, словно чуда какого ждала, потом рукой махнула, поговоркой «Утро вечера мудренее» себя успокоила и спать пошла.
А утром встала вместе с солнцем, вышла из колодца воды зачерпнуть – а у колодца цветок расцвел, несмотря на глубокую осень. Голубой, как осколочек неба в прорези облаков… На колокольчик похож.
Вскоре и рыцарь встал, и пошел во двор обливаться. А Берта у окошка затаилась и ждет, что будет.
Рыцарь как увидел цветок, побледнел, чуть бадью из рук не выронил и кричит:
- Берта, - спрашивает, - это что?..
- Как что? – кричит ему Берта в ответ. – Голубой цветок!
- Я вижу, что цветок! – рассердился рыцарь. – Я вижу, что голубой! Ты мне скажи, откуда он здесь взялся, если вчера его не было?.. Осень на дворе!..
Бадью оставил, даже обливаться не стал, от завтрака отказался, пошел к себе да и закрылся в своих покоях. Берта поволновалась-поволновалась, да и успокоилась: все равно ничего сделать не может, а что дальше будет, время покажет.
Почти весь день сидел рыцарь взаперти в своей комнате, только под вечер вышел и говорит Берте:
- Вели конюху, чтобы завтра с утра пораньше Росинанта накормил и напоил: я в путешествие собираюсь.
«Вот те на!» - подумала Берта. «Впрочем, может, это лекарство от его болезни и есть? Поездит, попутешествует, скуку развеет…»
Не очень-то хотелось Берте рыцаря отпускать, но что поделаешь! К конюху сходила, следующим утром пораньше встала, сумку с запасами ему на дорогу приготовила… А там и рыцарь встал, водой облился, позавтракал быстро, стальной клинок взял, сумку к седлу приторочил, коня оседлал – и в путь.
- Можно хоть спросить-то, куда вы едете? – Берта ему вслед кричит.
- Не знаю, - рыцарь ей отвечает.
- А когда вернетесь? – снова кричит Берта.
- И этого, Берта, не знаю! Может, через неделю, а может, и никогда. Ты за замком моим следи, а если не вернусь через десять лет – полноправной хозяйкой себя в нем считай!
С этими словами пришпорил рыцарь коня и ускакал, а Берта на пригорке постояла, платочком ему вслед помахала, да грустно в замок пошла.
Шло время.
Закончилась осень, прошла зима, наступила и прошла весна – а рыцаря все нет и нет. Только голубой цветок все цветет и цветет у колодца, что в дождь, что в стужу, что в капель; Берта уже привыкла к нему, как каждый раз к колодцу ходила воды взять, взгляд на цветок кидала, радовалась.
Время шло, а рыцаря все не было. И вот одним днем, когда лето только расцветать начало, а солнце к закату клонилось, постучался в двери замка приветливый молодой человек и одежде путника и попросил на ночлег остаться. Берта его пустила, комнату приготовила, ужин накрыла, и разговорились.
- А кто вы? – Берта спрашивает. – В наших местах редко путники бывают.
- Ансельм, студент, - отвечал ей молодой человек. – Родителей повидать иду.
Берта расспросила его еще: в каком городе он жил, да что в университете изучал, а потом пришла его очередь.
- А кто же, - молодой человек спрашивает, - хозяин этого гостеприимного дома? И где он?
- Рыцарь, - недолго думая, отвечает ему Берта. – Рыцарь Стального Клинка. Этой осенью, как облетели последние листья с деревьев, собрался он и в путешествие и уехал, а мне велел хозяйкой быть. А когда вернется он, да вернется ли вообще – того не знаю, да и он не знал, когда уезжал.
Улыбнулся приятно молодой человек и за ужин принялся, а Берта вышла во двор за водой, да и задумалась. «А не заперла ли я себя в этом замке?» - думает. «Ведь я же молода, собой хороша – а сижу тут и рыцаря жду, словно суженого!»
И уселась Берта на край колодца, чтобы думалось лучше.
«Люблю я его, как брата старшего, как хозяина, как благодетеля моего, человека умного и справедливого. Так ведь жизнь-то моя им одним полна не будет! Как же счастье женское – дом, дети, муж любящий? Сказал он, что могу я через десять лет замок его своим считать – так на что он мне сдался, этот замок, если одна я в нем сидеть буду?..»
Спохватилась тут Берта, что долго сидит у колодца, на землю ловко спрыгнула, бадью воды набрала, на цветок привычно взгляд кинула… И обомлела: помят цветок! Берта сама его затоптала, когда на землю неосторожно ступила. И показалось ей, что и у ней самой внутри в этот момент что-то оборвалось. Заплакала тогда она, но сделать ничего уже нельзя было: как она цветок ни поливала, как ни старалась его головку снова к небу поднять, тот еще больше вял.
Но – делать нечего – подняла бадью, понесла к замку… Только она слезы на глазах вытрет – сразу же новые набегут. Ансельм как увидел ее, испугался, сразу спрашивает, что случилось – она ему и рассказала всю историю, и про знахарку, и про рыцаря, и про голубой цветок, что даже в стужу цвел.
Задумался тогда Ансельм, тряхнул головой и говорит Берте:
- Знаешь, не понимаю я толком, в чем тут дело, одно мне ясно: спасать твоего хозяина надо!
Тут, пожалуй, надо про самого рыцаря рассказать.
Он как покинул замок, так и поехал туда, куда глаза глядят, а глядели его глаза через леса, через поля, на горы – а может, и через горы. Словом, поехал он туда, где городов человеческих нет, а только деревеньки да поселения по земле рассыпаны, словно бисер по ткани.
Шло время, рыцарь скакал наперегонки с зимой, но, как ни был быстр его конь, а зима все же быстрее; и вот одним вечером, когда закружились в воздухе первые снежинки, въехал он в маленькую деревеньку и попросил ночлега у кузнеца.
Кузнец ему открыл, Росинанта в стойле пристроил, жена кузнеца гостю приветливо улыбнулась, ужин на стол поставила… И спрашивают хозяева гостя, как его зовут.
- Рыцарь Голубого Цветка, - отвечает тот.
- А почему тогда у тебя, любезный гость, клинок на щите нарисован? – спрашивает кузнец.
Подумал рыцарь: и правда негоже.
- А хочешь, я тебе новый щит сделаю? Твой-то совсем уже ни на что негоден.
Поблагодарил рыцарь, но так одной благодарностью сыт не будешь. Вот и стал он спрашивать кузнеца, нет ли чудовища какого, которое убить нужно, или еще что.
- Как же, - отвечает кузнец, в усы усмехается, - есть! Дочь наша старшенькая! Ты на нее не смотри – с виду сущий ягненочек, а как до нарядов дело доходит, сущее чудовище! Всего с тебя за щит три монеты, на следующей ярмарке чудищу нашему лент ярких в косы купим.
А чудище лет пятнадцати смотрит на рыцаря через щелку в двери и выйти, показаться чужому мужчине боится.
Утром сделал кузнец рыцарю новый щит, тот краску голубую взял – и Голубой Цветок на нем нарисовал. Неумеючи, конечно, зато с душой. Три монетки заплатил, хозяевам спасибо сказал, чудищу пятнадцатилетнему поклонился, да и поехал дальше, куда глаза глядят: через поля, через леса, в горы.
Однако так и пошла молва о Рыцаре Голубого Цветка, который сам не ведает, что ищет, но его словно высшая сила по пути, одной только ей ведомому, ведет. Ездит он по деревням да поселкам, разбойников усмиряет, оборотней ловит, чудовищ убивает; да только не это его цель, не это – его призвание; это лишь так, по пути занятие.
Время шло, путешествовал рыцарь, скоро и весна настала. Двигался он все дальше и дальше к горам, словно сердцем чувствовал, что там его счастье, да и прибыл, наконец, к Серебряному Дворцу. Это был Дворец, словно из серебра выкованный, с садом, в котором, несмотря на раннюю весну, цветы голубые цвели.
Остановился рыцарь в нерешительности перед закрытыми воротами: вроде и нашел он, что искал, но и сердце подсказывает, что не закончен еще его поиск.
Тут открылись ворота словно сами собой, и выходит в сад из Дворца навстречу рыцарю девушка, как стебель цветка, стройная, гибкая, с волосами светлыми, как лунное сияние, и глазами голубыми, как небо. Улыбнулась она рыцарю, а тот, как увидел ее, сразу на одно колено пал:
- Это ты, дева, явилась мне во сне в образе Голубого Цветка? Как я тот сон увидел, сразу покой потерял, сразу понял – не будет мне на этой земле счастья, пока тебя не найду.
Дева рыцаря за руку взяла, в сад прекрасный отвела, в беседку меж голубых цветов посадила и говорит:
- Ты меня, рыцарь, искал, а я тебя все это время ждала, и верила, что день настанет, когда ты в ворота мои постучишься. Только перед тем, как мы свадьбу сыграем, должен ты просьбу одну мою исполнить…
- Какую? – спрашивает рыцарь, а сам, как услышал слово «свадьба», ни о чем больше думать не может.
- В том лесу, что отсюда еле виднеется, чудовище завелось… И никому его не одолеть. Сколько уже рыцарей пытались – и ни один не вернулся. Но я в тебя, жених мой, верю, потому что найти меня сложнее было, чем с чудовищем этим сражаться. Но и я тебя не оставлю…
- Что хоть за чудище-то? – рыцарь спрашивает, силой воли заставив себя о грядущей свадьбе на время забыть.
- Паук это, - дева ему неохотно отвечает, но и понять это можно: какая ж девка пауков любит, не говоря уже о деве, голубому цветку подобной! – Паук это гигантский, что в лесу между деревьев свою паутину плетет, а потом из жертв кровь сосет. Кто в лес тот пошел – никто больше не вернулся!.. А чтобы ты, рыцарь мой, вернулся, то я тебе помогу: дам тебе шарфик свой белый: только покажи его чудищу, оно сразу присмиреет. Прикоснись к нему этим шарфиком – оно и вовсе неопасно станет. Убивать его не надо, ты только, когда он смирным станет, ко мне его приведи, это совсем не трудно будет. А там и свадьбу с тобой справим! И будешь ты моим мужем и хозяином, и дворец этот будет твой, и слуги невидимые, которые мне прислуживают, тебе подчиняться будут!
Подобрался рыцарь, как про паука чудовищного услышал; как про свадьбу и прочие блага услышал, рванулся было прямо сейчас на коня да в лес, но удержала его дева.
- Ты погоди, - говорит, - дай мне тебя накормить, напоить, спать уложить, а утром поедешь.
Рыцарь был уже на все согласный. Следует за ней во дворец, залы рассматривает: как это все на его собственный замок не похоже! Стало ему в этих серебряных покоях как-то неуютно, но дева тут ему улыбнулась, и все прошло.
Утром она снова его накормила, напоила, за стены сада проводила и шарф свой белый шелковый дала, и колбочку зачем-то, и строго-настрого велела не потерять. И наказала:
- Ты этот шарфик раньше времени не показывай, спрячь его где-нибудь, а как увидишь чудище – выхватывай!
А рыцарь – что? Желание любимой – закон! Пообещал, что все в точности сделает, и поехал в сторону леса, а сам думает: неужели такая красавица, такая дева, такое создание неземное, и правда его женой станет?
И так он задумался об этом, что, когда очнулся, смотрит по сторонам – а он уже в лесу. Нахмурился он и стал среди ветвей паука высматривать, или хотя бы паутину, но не видно ничего.
А что видно? Полянку в лесу, на которой дом из двух этажей стоит, и жилой вроде. Колодец во дворе, яблоня в саду цветущая, грядки в огороде. Удивился он, кто это может в таком месте жить, а навстречу ему из дома женщина выходит. Не дева молодая, а женщина цветущая, вся в черном. Глаза у нее зеленые, волосы черные, как у рыцаря нашего, только если у него волосы синевой отливают, то у нее в волосах рыжий огонь пробивается.
- Кто ты такой, – спрашивает, - что тебе в этих местах надо?..
- Я Рыцарь Голубого Цветка, приехал я сюда, чтобы с чудищем сразиться, которое в здешнем лесу живет.
Женщина только плечами пожала.
- Чудище? Ты уж прости меня, рыцарь, единственное чудище тут, на всю округу – волк старый, а уж больше чудищ нету. Ну да не моего это ума дело, заходи, гостем будь, за столом посиди…
Рыцарь на это, конечно, обиделся немножко, но что делать? Коня у леса привязал, сам в дом зашел, а хозяйка ему обед накрыла. Рыцарь ест, а она напротив него села, нитку черную прядет, нет-нет да и на рыцаря глянет. Тому неловко стало, и начал он спрашивать:
- А что же ты, хозяйка, одна в такой глуши живешь? Как ты одна такой дом содержишь?
- Раньше не одна жила, - женщина грустно кивает. – А теперь что же… Мне ведь заняться-то больше нечем, кроме как хозяйством домашним.
И правда: сад ухоженный, огород ухоженный, дом чистый, светлый, аккуратный…
И посмотрел рыцарь тут на ее одежду черную и понял: вдова она, вот и невесело ей.
- А что же с мужем твоим случилось? – спрашивает он.
- Случилось? – переспрашивает женщина, улыбаясь как-то настороженно. – А то случилось, что не любил и не ценил он меня, за служанку свою почитал. Я сначала любила его, любила, а потом вся любовь, как костер, перегорела, одни головешки холодные и остались… А ты, рыцарь, не женат? Или, может, дама сердца у тебя есть?
Тут рыцарь посмотрел еще раз на ее одежды черные, на нитки черные, которые она прядет… И осенило его. Выхватил он из-за пазухи белый шарфик, махнул им в воздухе:
- Есть дама сердца, она мне это в знак признательности своей подарила!
Женщина зашипела, отшатнулась, пряжу выронила.
- Убери, - просит, - от меня!
Но рыцарь, конечно, не послушал: прикоснулся он к ней шарфиком, и прямо на глазах его превратилась женщина в маленького паучка, по стулу ползет и восемью ножками перебирает, будто нитки прядет. Понял он тогда все, посадил паучка в колбу и поехал обратно в Серебряный Дворец.
Дева его у ворот сада встретила, обрадовалась, паучка сразу же забрала и куда-то в свои покои унесла. Рыцарь только хотел про свадьбу заикнуться, как дева на него ласково посмотрела, улыбнулась – у него это и из головы вылетело.
С того дня стал рыцарь жить в Серебряном Дворце. Да день долгожданной свадьбы так и наступил: дева рыцарем вертела как хотела. То соскучится – сама к нему придет, в глаза заглядывает, спрашивает, не нужно ли ему чего; надоест он ей – она его прочь гонит. Он и злится иногда, что свадьбы обещанной все нет и нет, но дева посмотрит на него, улыбнется, ручку свою на его положит – и не надо ему уже никакой свадьбы, ему и так хорошо. А иногда она сама как начнет рассказывать в ответ о том, какое платье будет, да какой стол, да сколько гостей позовут – он послушает, посмотрит в ее голубые глаза да и подумает, что, раз она сама такая разумна, к свадьбе готовится, то что же ему-то вмешиваться? А раз она обещает, значит, так и будет.
Время шло, весна закончилась, лето наступило. И вот одним вечером сидели рыцарь с девой в беседке посреди голубых цветов, о пустяках каких-то болтали… И вдруг почувствовал рыцарь, словно оборвалось что-то у него в груди. Взглянул он на деву и спрашивает:
- Дева моя, речами твоими я бесконечно наслаждаться могу, но когда же свадьба наша?
А дева посмотрела на него нежно так и отвечает:
- Рыцарь мой возлюбленный, вижу, что полон ты любви ко мне! О свадьбе не беспокойся – завтра поутру я встану, да велю себе платье сшить…
Но на рыцаря ее взгляды да улыбки больше не действуют.
- А зачем завтра, – спрашивает, - когда прямо сейчас можно? Тогда платье на день раньше готово будет! Да и, дева моя, ты и в этом платье прекрасна!
Нахмурилась дева, увидев, что не желает рыцарь забывать про свадьбу, и взяла его ласково под руку, но на рыцаря и это не действует:
- Да и не ты мне разве обещала, что, как одолею я паука, сразу же и свадьбу справим? С того дня уже много времени прошло, а как же обещание твое, дева?
- Да, все вы, мужчины, быстрые, - ему дева, улыбаясь, отвечает, - прав ты, мой рыцарь! Сейчас пойду, распоряжусь, чтобы платье шить начали, а назавтра чтоб готово было.
Рыцарь обрадовался, деву за тонкую талию обнял, к себе притянул, чтобы поцеловать – чего он раньше бы никогда не осмелился сделать! А дева отпрянула от него в испуге, прикоснулась пальчиком тонким ко лбу – и застыл рыцарь, как статуя.
Шло время, текло мимо жаркое лето, и долгий путь преодолели Ансельм с Бертой. К счастью, быстро они смекнули, что Рыцарь Голубого Цветка и есть тот, кого они ищут, а раз он довольно известен был, то и дорогу его найти труда особого не составило. Много петляла эта дорога, много приключений пришлось пережить Ансельму и Берте, но об этом как-нибудь в другой раз. А сейчас рассказ наш начнется с того, как доехали Ансельм и Берта в поисках рыцаря почти до подножия самых гор, до того места, где Серебряный Замок стоял, а в саду голубые цветы цвели. А в саду, в беседке, статуя рыцаря сидит.
Ахнула Берта, да и Ансельм испугался, только виду не подал: соскочил с лошади и закричал:
- Кто этих мест хозяин?..
Отворяются тут двери замка, и выходит в сад дева, прекрасная, как и всегда. Увидела она Ансельма, улыбнулась сразу приветливо, и спрашивает:
- А кому хозяйка этих мест и этого Замка – я – понадобилась?..
Ансельм как деву увидел, остолбенел поначалу, а потом стряхнул с себя наваждение и говорит:
- Нам! Мы за рыцарем пришли, что у тебя статуей в саду сидит! Не знаю, каким волшебством ты его зачаровала, только расколдуй его лучше обратно, не то придется нам сразиться!
А дева как это услышала, сразу весь интерес к Ансельму потеряла и плечиками пожала:
- Да пожалуйста, не нужен он мне! Я его потому только статуей оставила, что не знала, что с ним дальше делать.
К рыцарю подошла, пальчиком ко лбу прикоснулась – и ожил он. Тут же по приказу девы слуги невидимые меч ему принесли, щит, доспехи, Росинанта из конюшни вывели. Рыцарь поглядел на деву в последний раз, и отнюдь уже не со страстью, и пришпорил коня.
По дороге рассказали Ансельм и Берта, что с ними приключилось и как они рыцаря искали, он рассказал им, как путешествовал и голубой цветок свой искал. И вот что сказал он напоследок:
- Одного я в этой истории не понимаю. Приснился мне голубой цветок, приснилось мне, что будет счастье мне на этой земле, когда я его найду. Счастье – оно и правда было, но ведь не настоящее счастье это оказалось, а ложное. Неужто сон мне соврал?
Призадумалась тогда и Берта… И вспоминает, что она в бокал не только лепесток, но и ножку паучью бросала. И спрашивает у рыцаря:
- Только голубой цветок? И ничего больше не снилось?
Призадумался рыцарь.
- Гусениц? – настаивает Берта. – Бабочек? Шмелей? Паучков?..
- И правда! – вспомнил рыцарь. – Снилось мне, что по голубому цветку паучок черненький ползет. А ты, Берта, откуда знаешь?
И созналась тогда Берта, что зелье ему выпить дала.
- Так, значит, вот оно что! – рыцарь говорит. – Но странно все это. А что же паучок-то во сне значил?..
Остановились тут трое, посмотрели друг на друга… Пришпорили коней и помчались обратно к Серебряному Замку.
Дева им на этот раз уже не улыбнулась, только брови удивленно подняла.
- А сейчас, - спрашивает насмешливо, - кто из вас что в моем Серебряном Замке забыл?
И закричал ей тогда рыцарь:
- Желаем мы знать, кто ты такая, да кто такая паучиха, которую я для тебя победил! Да желаем мы еще знать, что за сила тебе такая дана, мужчин очаровывать!
- Да неужели ты сам не понял? – дева ему в ответ усмехается. – Дева я, а она – жена. Дева – что вьюн, вокруг вьется, а в руки не дается, иначе не была бы я больше девой! Да кого же я очаровывать буду, если мужчин рядом нету?
Кивнул тогда рыцарь: многое ему понятно стало. И почему его дева так очаровала, и почему замуж за него выходить не хотела. Ведь она же тогда в жену превратится!
Дева улыбнулась тут нежно и призывно, а Ансельм у нее не спрашивает:
- А почему же на рыцаря раньше твое колдовство действовало, а теперь нет? И почему мне от твоей улыбки не хочется все драгоценности мира собрать и тебе под ноги бросить?
Повела дева плечиками и отвечает:
- Да потому, глупый, что тебе другая дева дороже всех сокровищ мира. А мне рыцаря очаровать цветок помогал, что у его дома рос. Без его помощи не получилось бы у меня: мое очарование ведь больше молодых да глупых подчиняет, а на взрослых да умных мужчин не действует. Им другое в жизни нужно, то, чего я им предложить не могу, а может только паучиха-жена!
- А за что ты с женой так? – спросил ее рыцарь сурово. – Что она тебе сделала?
- Да не во мне дело! – дева ему отвечает. – Она у себя в лесу сидит, меня не трогает – но она судьбы для всех жен мира прядет! А какие судьбы она спрясти может, если у самой все в жизни пусто, словно у паука в паутине? У самой счастья нет, так и другим женам его не даст! А ведь девы, которым я покровительствую – они же все рано или поздно женами становятся!
Понял тогда рыцарь, почему его дева попросила с паучихой сразиться, но усомнился все же:
- Неужто нельзя ее попросить, чтобы она цветные нитки вместо черных взяла и хорошие судьбы всем женам пряла?
- А ты поди с ней договорись! – дева фыркнула. – Был у нее как-то муж, да не любил он ее; она его со свету сжила, уверилась, что все мужчины на свете слова доброго не стоят, и сколько с тех пор она мужей руками жен сгубила – никто не ведает! За это ее Черной Вдовой и прозвали.
- Отпусти ее, - рыцарь просит. – Может, сумею ей доказать, что доброго слова стою!
- Да что ты! – дева смеется. – Она же сразу за старое примется! И потом, по правде сказать, не понимаю я, что за радость в семейной жизни. По мне, мужчины нужны, чтобы за девами почтительно ухаживать, а руки пусть не распускают, и губами своими пускай к моим не тянутся!
Понял тут рыцарь, откуда в Серебряном Замке так много гостей невидимых, и почему они с большой охотой деве прислуживают: то были мужчины, ей очарованные, которые до того по ней сохли, что совсем исчезли.
- Так ты поцелуя своего никому и не подарила? – спрашивает рыцарь.
- Нет! – нахмурив бровки, ответила ему дева. – И впредь не собираюсь! Поцелуи пусть жены дарят, а я не понимаю, что за прелесть в этом! Не хочу я женой быть! И не пора ли вам, гости дорогие, за порог да домой? Жену-паучиху я все равно не выпущу, а настаивать будете – всех в статую превращу, никого не пожалею!
Повесил тут рыцарь голову, глядит на деву печально.
- Ну что же, - говорит, - раз такова твоя, дева, воля…
А сам как кинулся к деве, как прижал ее к себе – да поцеловал.
Дева ахнула, порозовела, только рыцарь ее отпустил – как кошка от него отскочила, глаза сверкают, волосы растрепаны.
- Ты что, - кричит, - творишь?
А рыцарь только глаза потупил.
- А теперь, - спрашивает, - понимаешь жен, которые мужьям своим поцелуи дарят?
Посмотрела на него дева жалобно и ушла молча, без единого слова. И вернулась, колбу с паучком неся.
- Держи, рыцарь, но самоуверен не будь, - говорит.
Тут рыцарь колбу у девы принял, словно величайшую драгоценность, поклонился, руку хотел поцеловать, но дева ее отдернула. Поехали рыцарь, Ансельм и Берта прочь, а дева им вслед кричит:
- Только у Замка моего рядом не отпускайте!..
Тут-то, впрочем, и заканчивается сказка о Рыцаре Голубого Цветка, и начинается совсем другая сказка – сказка о муже. Впрочем, сказка о муже тесно связана со сказкой о жене, которая слыла раньше Черной Вдовой или паучихой, а ее сказка, в свою очередь – со сказкой о вечной деве, которая не дарила поцелуя ни одному мужчине, пока один рыцарь этот поцелуй силой не сорвал... Но это совсем-совсем другие сказки, и рассказывать их я буду как-нибудь потом… Когда? Скажем, в другой вечер. Вот тогда вы и узнаете, к добру это все было или к худу.
А Ансельм и Берта поженились и жили в замке, который им рыцарь оставил, долго и счастливо, и было в этом замке их пятерым детям где разгуляться и в прятки поиграть. А однажды, в день светлый осенний, навестила Берта ту знахарку, что ей когда-то помогла, не удержалась, и спрашивает:
- А что же ты говорила, что меня кровь, боль да жизнь поломанная впереди ждет?
Знахарка поглядела на Берту искоса и говорит:
- Кому, как не мне, деточка, знать, что дар в тебе ведьминский есть! Да не выходят ведьмы замуж, всю жизнь свободу свою берегут! А ты, деточка, сама себе клетку выбрала, от свободы отказалась – и рожаешь теперь детей своих в боли и крови!
Засмеялась тогда Берта и отправилась домой, в замок, к любящему мужу. А по дороге вдруг задумалась: что же это у знахарки за жизнь была, что она так говорит? Или сама она ведьмой в молодости была?
Но, впрочем, это уже совсем другая сказка.
FIN
Задание для ушлых филологов и просто начитанных личностей: найти интертекстуальные связи моего произведения с немецкой литературной сказкой эпохи романтизма и еще одним более ранним произведением )))
Размер: 5811 слово
Комментарий: Написано под впечатлением от лекция по литературе.
| в некотором царстве, в некотором государстве |
Жил-был на свете один рыцарь.Звали его… Впрочем, неважно, как его звали, потому что рыцарей все равно никто не помнил по именам. У рыцарей-аристократов имена были слишком длинные и путаные, и сокращать их было неприлично – как это, уважаемый рыцарь, и вдруг из какого-то сэра Экберта Фредерика Людовика Восьмого Тюрингского превращается в просто Экберта! А если рыцарь из простолюдинов и длинного породистого имени с фамилией не имеет, то называть его по имени и напоминать о его низкородном происхождении – и вовсе верх безобразия. Так что рыцарей все равно звали по прозвищам.
С прозвищами, конечно, по-разному бывало.
Бывало и так, что рыцарь после сытного обеда откинулся на спинку стула, в потолок посмотрел, в зубах поковырял, да и придумалось прозвище – какое-нибудь там «Рыцарь палящего пламени», потому что после сытного обеда, как известно, лучше всего дремлется у камина. А народ уже потом придумает, что это рыцарь в схватке с драконом победил. И еще за рыцаря придумает, как. А тому останется только головой кивать: мол, да, все так и было!
Бывало и так, что рыцарь после бала, на котором его дама с другим танец разделила, погружался в горестные раздумья о тщете всего сущего - так и появлялись какие-нибудь «Рыцари скорбящего духа». Народ, правда, их скорбь обычно не разделял, но такова уж участь героев, думающих о высоком.
А чтобы издалека видно было, кто едет, обычай был символ рыцаря на щите рисовать. Ну и тут, конечно, некоторым приходилось потяжелее, чем прочим. Изобразить «палящее пламя» - это еще куда ни шло, но «скорбящий дух»?!.. Вот так и появлялись обидные прозвища вроде «Рыцаря вопящей рожи»…
И вот жил в то славное время рыцарь… Рыцарь стального клинка. Прозвище так себе, средненькое, поэтому народ сказаний про него не слагал, но и не обзывал по-обидному.
Откуда он: из какой земли, из какой семьи, почему в путь подался – это нам неизвестно. Пока молодой был, все ездил по городам да весям, искал приключений да подвигов, но приключения и подвиги какие-то мелкие попадались: купцов у пары лесных разбойников отбить, задиру деревенского на место поставить и заставить за урон в корчме заплатить, пригожей вдовушке, у которой заночевал, забор подлатать и крышу подновить, чтобы не протекала, а может, и постель холодной ночью согреть и наследника в утешение оставить… Все нужные, бытовые чудеса, но вот славу себе на них не построишь. За годы странствий даже дракона ни одного не встретил!
Хотя нет, встретил. Одного. Молодого совсем, лет сто: тот налетал на одну деревеньку и посевы сжигал. Играл. Как увидел нашего Рыцаря стального клинка, в полном обмундировании движущегося ему навстречу, так сразу испугался и улепетнул, только сверканье чешуек на хвосту в лучах полуденного солнца и видели.
Словом, пока молодой был, на одной вере в справедливость работал, а потом – надоело.
Молодой он романтиком был, все верил в то, что его судьба, его вторая половинка – дракон там, или злой маг-некромант, или тиран, ну, или хотя бы большой и свирепый предводитель шайки разбойников – где-то бродит в поисках его самого, чтобы сразиться и, наконец, выяснить, на чьей стороне сила и справедливость. Но, видно, рыцарь бродил в поисках своей половинки, половинка бродила в поисках него… Мир большой, дорог в нем много, так и разминулись.
И вот однажды проснулся он поутру на очередном постоялом дворе, умылся ключевой колодезной водой из бадьи, посмотрел на себя в зеркало – а на него оттуда смотрит взрослый солидный мужчина с окладистой бородкой. И нос от холодной воды красный.
И тогда он понял – все. Хватит. Нарыцарствовался.
Вернулся домой в провинцию, где у него маленький замок был, наследство от безвременно почивших родителей, и зажил там тихо и спокойно. А когда появилась в замке служанка Берта, то и уютно. Стальной клинок со щитом упокоились на гобелене, что в обеденном зале висит, а верный конь Росинант – в стойле. Рыцарь вставал, по утром обливался холодной водой во дворе, тренировался иногда, чтобы форму окончательно не потерять, а так по большей части читал. Иногда в соседний городок на ярмарку ездил, на выступление бродячих артистов посмотреть.
Шло время. И как раньше он был сначала счастлив, когда пустился в странствия, а потом надоело, так и теперь: сначала был счастлив, как осел, хоть и по-другому, но счастлив, а потом тоже надоело. Только деваться-то некуда.
И вот стала Берта замечать, что в последнее время стал ее хозяин скучать, и ничего-то его не радует, а спросишь у него, чего ему нужно либо хочется – посмотрит в ответ и скажет: «Нет, спасибо, ничего». А лицо при этом такое, что краше в гроб кладут. Берта и блюда ему новые по поверенной книге своей бабушки готовила, и стальной клинок до блеска начистила, и букет осенних листьев на камин поставила, и даже, как последнее средство, глазки рыцарю свои чарующие черные построила, а он не замечает! Ничего не помогает!
И тогда – что делать? – отпросилась Берта у рыцаря на день, да в обозе вместе в проезжавшими мимо купцами в город отправилась, к знахарке. Те ее прямо до дверей дома довезли, леденцом угостили и дальше себе поехали.
Знахарка та слыла женщиной доброй и мудрой, но как выслушала Берту, так сразу и сказала: «И не проси. Даже и не думай! Не будет от этого счастья, ни рыцарю твоему, ни тем более тебе!» И за дверь выставила.
Берта вздохнула, слезу уронила, да и поехала обратно в замок. А там ее встретил голодный угрюмый рыцарь.
Шла неделя, шла вторая. Берта все надеялась, что осеннее солнышко выглянет, шаловливым лучом поутру по пламенеющим кронам деревьев пробежится, рыцаря разбудит, а она ему ласково улыбнется, когда он снова во двор обливаться водой колодезной выйдет… И проснется в нем снова радость жизни, ну, или хотя бы мужское достоинство – должно же хоть что-то проснуться!
Однако нет, не просыпалось.
И тогда попросила себе Берта в отчаянии еще один день и снова поехала в город. Купцов, правда, больше не было, а попались ей на дороге два крестьянина с возом, отец и сын, что на нее с намеком глядели и словно бы ненароком частушки похабные напевали. Осерчала Берта, еле пока до городских ворот доехали дотерпела, с возу соскочила – и до домика знахарки через весь город пешком шла. Пришла уставшая, пылью города пропахшая, стучится в дверь, а знахарка ее даже на порог не пустила: дверь приоткрыла, нос в щель высунула и говорит:
- А-а, опять пришла погибель себе искать? Себе и рыцарю своему? Говорю тебе, глупая – оставь все, как есть, не то ждут тебя кровь, боль да жизнь поломанная, а рыцаря твоего и то пуще!..
Побледнела Берта, сжала зубы, да назад отправилась, проклиная старую знахарку на чем свет стоит.
Да ведь лучше-то не стало. Рыцарь грустит, Берта грустит, отчасти оттого, что рыцарю помочь не может, отчасти оттого, что привыкла в деревне на посиделках первой девкой быть, к которой парни в темноте целоваться лезут, а тут – хоть бы в ее сторону поглядел!
Убирает Берта в замке, готовит рыцарю обед, рубашку его стирает – а сама все слова вспоминает про кровь, боль да жизнь поломанную, и жутко ей становится.
И вот в день осенний, когда листья последние с деревьев облетали и под ноги ковром стелились, не выдержала она и сказала прямо:
- Что с вами, хозяин? Что вы как потерянный ходите, ничего вас не радует? Хотите, может, чего? А если что в моих силах – скажите, все, что могу, для вас сделаю!
Посмотрел на нее рыцарь, и ответил грустно:
- Да что там думать, Берта! Старею я. И как осень сегодня переломилась и к зиме дело пошло, так и жизнь моя переломилась и под откос к старости покатила.
Стоит Берта, не знает, что на это сказать, не знает, как утешить, а у самой в голове вертится: «Как же это, старый – ни одного волоса седого в голове!»
И правда: снег старости не запорошил еще его волос цвета воронова крыла, по плечи отросших, усталость жизни не собрала еще его чела в морщины; как обливался он во дворе, видела Берта, что стать у него еще хоть куда, да и клинок свой стальной он не позабыл. А жизнь не в радость!
«Если мне и в этот раз знахарка откажет, не посмотрю на возраст – перемою старые косточки! Вон как жизнь уже переломана – куда же дальше-то?..»
Так думала Берта, третий раз у рыцаря отпрашиваясь, чтобы в город поехать.
В этот день никто в город, кроме нее, не направлялся, и пришлось Берте до знахарки пешком идти. Только к позднему вечеру добралась, уставшая, голодная, злая, стучит в дверь, будто не хрупкая девушка, а сонм чертенят.
- А ну, открывай, гости пришли!
Остановилась, сделала передышку и слышит: кто-то осторожно по лестнице спускается, ногами по полу шаркает, все ближе и ближе. Распахнулась тут дверь, знахарка выглянула и скорбно так говорит:
- Предупреждала я тебя, Берточка… Но раз не послушалась ты меня, не оставила своей затеи, значит, и вправду беда у тебя случилась. Заходи давай, а я сейчас что-нибудь придумаю.
Провела Берту в дом, посадила на стул, а сама стала по полкам лазать. Берта отдохнула немножко, и стала смотреть во все глаза: когда она в первый раз сюда пришла, ей немного не до того было. И пока возилась знахарка, успела Берта при свете свечи рассмотреть и паутину на потолке, и сор на полу, и пыль на полках – и похоже было, что знахарка одна живет, а если и были у нее дети, то разлетелись уже по разным сторонам света.
Но тут нашла знахарка на полке что искала и говорит Берте:
- Ну, смотри сюда и слушай меня внимательно. Как будешь рыцарю своему очередной ужин готовить, раствори в бокале красного вина лепесток да лапку паучью и подай ему. Часть он выпьет, а то, что останется, ты тем же вечером во дворе вылей, у колодца. И смотри: как сделаешь, что я сказала, не будет дороги назад, ни тебе ни ему.
И дает Берте листок темно-синий, засушенный, неизвестно какого цветка, неизвестно какого дерева. Обрадовалась Берта, поблагодарила знахарку, заплатить хотела, а та только руками замахала:
- Пожалей меня, старую, чтобы я еще деньги с тебя брала за это!
Потом печь затопила, Берту накормила, спать уложила, а утром разбудила и домой отправила, даже пирожков с собой на дорожку дала. Добралась Берта до замка с купцами-попутчиками, а рыцарь даже и встречать не вышел, даже и не сказал, что на ужин готовить – опять сидел, запершись, и книги разные читал. Вздохнула Берта и пошла на кухню, бокал вина красного налила и, вздохнув, лепесток и лапку паучка в него бросила.
Пришла пора ужин подавать, Берта хватилась за бокал – а лепестка уже нету! Только осадок странный на дне. Но думать некогда было: подхватила бокал и понесла. Рыцарь взял его, не глядя, отпил глоток, поморщился и спрашивает:
- Ты это вино, Берта, откуда взяла?
- Из подвала, бочонок новый сегодня откупорила, - говорит Берта, а у самой от страха все внутри оборвалось.
- Который у торговца Шлемиля полгода назад покупали? Не надо у него больше вино брать, плохое оно. Можешь конюху подарить…
И допивать не стал. А Берта после ужина бокал на кухню отнесла, долго думала, нельзя ли ей попробовать – знахарка ведь не запрещала! Но подумала еще и передумала – зелье ведь все же колдовское! Правда, она не удержалась и понюхала – запах вроде обычный. Да и на вид вино обычное, вот только муть на дне бокала. Не то лепесток так растворился, не то, пока Берта отвернулась, кто-то успел из бокала лепесток стащить, а муть потому, что и правда вино плохое… В общем, не придумала ничего Берта, вышла во двор и остатки на землю вылила, как раз туда, где травка у основания колодца растет. Долго в потемках у того места стояла, словно чуда какого ждала, потом рукой махнула, поговоркой «Утро вечера мудренее» себя успокоила и спать пошла.
А утром встала вместе с солнцем, вышла из колодца воды зачерпнуть – а у колодца цветок расцвел, несмотря на глубокую осень. Голубой, как осколочек неба в прорези облаков… На колокольчик похож.
Вскоре и рыцарь встал, и пошел во двор обливаться. А Берта у окошка затаилась и ждет, что будет.
Рыцарь как увидел цветок, побледнел, чуть бадью из рук не выронил и кричит:
- Берта, - спрашивает, - это что?..
- Как что? – кричит ему Берта в ответ. – Голубой цветок!
- Я вижу, что цветок! – рассердился рыцарь. – Я вижу, что голубой! Ты мне скажи, откуда он здесь взялся, если вчера его не было?.. Осень на дворе!..
Бадью оставил, даже обливаться не стал, от завтрака отказался, пошел к себе да и закрылся в своих покоях. Берта поволновалась-поволновалась, да и успокоилась: все равно ничего сделать не может, а что дальше будет, время покажет.
Почти весь день сидел рыцарь взаперти в своей комнате, только под вечер вышел и говорит Берте:
- Вели конюху, чтобы завтра с утра пораньше Росинанта накормил и напоил: я в путешествие собираюсь.
«Вот те на!» - подумала Берта. «Впрочем, может, это лекарство от его болезни и есть? Поездит, попутешествует, скуку развеет…»
Не очень-то хотелось Берте рыцаря отпускать, но что поделаешь! К конюху сходила, следующим утром пораньше встала, сумку с запасами ему на дорогу приготовила… А там и рыцарь встал, водой облился, позавтракал быстро, стальной клинок взял, сумку к седлу приторочил, коня оседлал – и в путь.
- Можно хоть спросить-то, куда вы едете? – Берта ему вслед кричит.
- Не знаю, - рыцарь ей отвечает.
- А когда вернетесь? – снова кричит Берта.
- И этого, Берта, не знаю! Может, через неделю, а может, и никогда. Ты за замком моим следи, а если не вернусь через десять лет – полноправной хозяйкой себя в нем считай!
С этими словами пришпорил рыцарь коня и ускакал, а Берта на пригорке постояла, платочком ему вслед помахала, да грустно в замок пошла.
Шло время.
Закончилась осень, прошла зима, наступила и прошла весна – а рыцаря все нет и нет. Только голубой цветок все цветет и цветет у колодца, что в дождь, что в стужу, что в капель; Берта уже привыкла к нему, как каждый раз к колодцу ходила воды взять, взгляд на цветок кидала, радовалась.
Время шло, а рыцаря все не было. И вот одним днем, когда лето только расцветать начало, а солнце к закату клонилось, постучался в двери замка приветливый молодой человек и одежде путника и попросил на ночлег остаться. Берта его пустила, комнату приготовила, ужин накрыла, и разговорились.
- А кто вы? – Берта спрашивает. – В наших местах редко путники бывают.
- Ансельм, студент, - отвечал ей молодой человек. – Родителей повидать иду.
Берта расспросила его еще: в каком городе он жил, да что в университете изучал, а потом пришла его очередь.
- А кто же, - молодой человек спрашивает, - хозяин этого гостеприимного дома? И где он?
- Рыцарь, - недолго думая, отвечает ему Берта. – Рыцарь Стального Клинка. Этой осенью, как облетели последние листья с деревьев, собрался он и в путешествие и уехал, а мне велел хозяйкой быть. А когда вернется он, да вернется ли вообще – того не знаю, да и он не знал, когда уезжал.
Улыбнулся приятно молодой человек и за ужин принялся, а Берта вышла во двор за водой, да и задумалась. «А не заперла ли я себя в этом замке?» - думает. «Ведь я же молода, собой хороша – а сижу тут и рыцаря жду, словно суженого!»
И уселась Берта на край колодца, чтобы думалось лучше.
«Люблю я его, как брата старшего, как хозяина, как благодетеля моего, человека умного и справедливого. Так ведь жизнь-то моя им одним полна не будет! Как же счастье женское – дом, дети, муж любящий? Сказал он, что могу я через десять лет замок его своим считать – так на что он мне сдался, этот замок, если одна я в нем сидеть буду?..»
Спохватилась тут Берта, что долго сидит у колодца, на землю ловко спрыгнула, бадью воды набрала, на цветок привычно взгляд кинула… И обомлела: помят цветок! Берта сама его затоптала, когда на землю неосторожно ступила. И показалось ей, что и у ней самой внутри в этот момент что-то оборвалось. Заплакала тогда она, но сделать ничего уже нельзя было: как она цветок ни поливала, как ни старалась его головку снова к небу поднять, тот еще больше вял.
Но – делать нечего – подняла бадью, понесла к замку… Только она слезы на глазах вытрет – сразу же новые набегут. Ансельм как увидел ее, испугался, сразу спрашивает, что случилось – она ему и рассказала всю историю, и про знахарку, и про рыцаря, и про голубой цветок, что даже в стужу цвел.
Задумался тогда Ансельм, тряхнул головой и говорит Берте:
- Знаешь, не понимаю я толком, в чем тут дело, одно мне ясно: спасать твоего хозяина надо!
Тут, пожалуй, надо про самого рыцаря рассказать.
Он как покинул замок, так и поехал туда, куда глаза глядят, а глядели его глаза через леса, через поля, на горы – а может, и через горы. Словом, поехал он туда, где городов человеческих нет, а только деревеньки да поселения по земле рассыпаны, словно бисер по ткани.
Шло время, рыцарь скакал наперегонки с зимой, но, как ни был быстр его конь, а зима все же быстрее; и вот одним вечером, когда закружились в воздухе первые снежинки, въехал он в маленькую деревеньку и попросил ночлега у кузнеца.
Кузнец ему открыл, Росинанта в стойле пристроил, жена кузнеца гостю приветливо улыбнулась, ужин на стол поставила… И спрашивают хозяева гостя, как его зовут.
- Рыцарь Голубого Цветка, - отвечает тот.
- А почему тогда у тебя, любезный гость, клинок на щите нарисован? – спрашивает кузнец.
Подумал рыцарь: и правда негоже.
- А хочешь, я тебе новый щит сделаю? Твой-то совсем уже ни на что негоден.
Поблагодарил рыцарь, но так одной благодарностью сыт не будешь. Вот и стал он спрашивать кузнеца, нет ли чудовища какого, которое убить нужно, или еще что.
- Как же, - отвечает кузнец, в усы усмехается, - есть! Дочь наша старшенькая! Ты на нее не смотри – с виду сущий ягненочек, а как до нарядов дело доходит, сущее чудовище! Всего с тебя за щит три монеты, на следующей ярмарке чудищу нашему лент ярких в косы купим.
А чудище лет пятнадцати смотрит на рыцаря через щелку в двери и выйти, показаться чужому мужчине боится.
Утром сделал кузнец рыцарю новый щит, тот краску голубую взял – и Голубой Цветок на нем нарисовал. Неумеючи, конечно, зато с душой. Три монетки заплатил, хозяевам спасибо сказал, чудищу пятнадцатилетнему поклонился, да и поехал дальше, куда глаза глядят: через поля, через леса, в горы.
Однако так и пошла молва о Рыцаре Голубого Цветка, который сам не ведает, что ищет, но его словно высшая сила по пути, одной только ей ведомому, ведет. Ездит он по деревням да поселкам, разбойников усмиряет, оборотней ловит, чудовищ убивает; да только не это его цель, не это – его призвание; это лишь так, по пути занятие.
Время шло, путешествовал рыцарь, скоро и весна настала. Двигался он все дальше и дальше к горам, словно сердцем чувствовал, что там его счастье, да и прибыл, наконец, к Серебряному Дворцу. Это был Дворец, словно из серебра выкованный, с садом, в котором, несмотря на раннюю весну, цветы голубые цвели.
Остановился рыцарь в нерешительности перед закрытыми воротами: вроде и нашел он, что искал, но и сердце подсказывает, что не закончен еще его поиск.
Тут открылись ворота словно сами собой, и выходит в сад из Дворца навстречу рыцарю девушка, как стебель цветка, стройная, гибкая, с волосами светлыми, как лунное сияние, и глазами голубыми, как небо. Улыбнулась она рыцарю, а тот, как увидел ее, сразу на одно колено пал:
- Это ты, дева, явилась мне во сне в образе Голубого Цветка? Как я тот сон увидел, сразу покой потерял, сразу понял – не будет мне на этой земле счастья, пока тебя не найду.
Дева рыцаря за руку взяла, в сад прекрасный отвела, в беседку меж голубых цветов посадила и говорит:
- Ты меня, рыцарь, искал, а я тебя все это время ждала, и верила, что день настанет, когда ты в ворота мои постучишься. Только перед тем, как мы свадьбу сыграем, должен ты просьбу одну мою исполнить…
- Какую? – спрашивает рыцарь, а сам, как услышал слово «свадьба», ни о чем больше думать не может.
- В том лесу, что отсюда еле виднеется, чудовище завелось… И никому его не одолеть. Сколько уже рыцарей пытались – и ни один не вернулся. Но я в тебя, жених мой, верю, потому что найти меня сложнее было, чем с чудовищем этим сражаться. Но и я тебя не оставлю…
- Что хоть за чудище-то? – рыцарь спрашивает, силой воли заставив себя о грядущей свадьбе на время забыть.
- Паук это, - дева ему неохотно отвечает, но и понять это можно: какая ж девка пауков любит, не говоря уже о деве, голубому цветку подобной! – Паук это гигантский, что в лесу между деревьев свою паутину плетет, а потом из жертв кровь сосет. Кто в лес тот пошел – никто больше не вернулся!.. А чтобы ты, рыцарь мой, вернулся, то я тебе помогу: дам тебе шарфик свой белый: только покажи его чудищу, оно сразу присмиреет. Прикоснись к нему этим шарфиком – оно и вовсе неопасно станет. Убивать его не надо, ты только, когда он смирным станет, ко мне его приведи, это совсем не трудно будет. А там и свадьбу с тобой справим! И будешь ты моим мужем и хозяином, и дворец этот будет твой, и слуги невидимые, которые мне прислуживают, тебе подчиняться будут!
Подобрался рыцарь, как про паука чудовищного услышал; как про свадьбу и прочие блага услышал, рванулся было прямо сейчас на коня да в лес, но удержала его дева.
- Ты погоди, - говорит, - дай мне тебя накормить, напоить, спать уложить, а утром поедешь.
Рыцарь был уже на все согласный. Следует за ней во дворец, залы рассматривает: как это все на его собственный замок не похоже! Стало ему в этих серебряных покоях как-то неуютно, но дева тут ему улыбнулась, и все прошло.
Утром она снова его накормила, напоила, за стены сада проводила и шарф свой белый шелковый дала, и колбочку зачем-то, и строго-настрого велела не потерять. И наказала:
- Ты этот шарфик раньше времени не показывай, спрячь его где-нибудь, а как увидишь чудище – выхватывай!
А рыцарь – что? Желание любимой – закон! Пообещал, что все в точности сделает, и поехал в сторону леса, а сам думает: неужели такая красавица, такая дева, такое создание неземное, и правда его женой станет?
И так он задумался об этом, что, когда очнулся, смотрит по сторонам – а он уже в лесу. Нахмурился он и стал среди ветвей паука высматривать, или хотя бы паутину, но не видно ничего.
А что видно? Полянку в лесу, на которой дом из двух этажей стоит, и жилой вроде. Колодец во дворе, яблоня в саду цветущая, грядки в огороде. Удивился он, кто это может в таком месте жить, а навстречу ему из дома женщина выходит. Не дева молодая, а женщина цветущая, вся в черном. Глаза у нее зеленые, волосы черные, как у рыцаря нашего, только если у него волосы синевой отливают, то у нее в волосах рыжий огонь пробивается.
- Кто ты такой, – спрашивает, - что тебе в этих местах надо?..
- Я Рыцарь Голубого Цветка, приехал я сюда, чтобы с чудищем сразиться, которое в здешнем лесу живет.
Женщина только плечами пожала.
- Чудище? Ты уж прости меня, рыцарь, единственное чудище тут, на всю округу – волк старый, а уж больше чудищ нету. Ну да не моего это ума дело, заходи, гостем будь, за столом посиди…
Рыцарь на это, конечно, обиделся немножко, но что делать? Коня у леса привязал, сам в дом зашел, а хозяйка ему обед накрыла. Рыцарь ест, а она напротив него села, нитку черную прядет, нет-нет да и на рыцаря глянет. Тому неловко стало, и начал он спрашивать:
- А что же ты, хозяйка, одна в такой глуши живешь? Как ты одна такой дом содержишь?
- Раньше не одна жила, - женщина грустно кивает. – А теперь что же… Мне ведь заняться-то больше нечем, кроме как хозяйством домашним.
И правда: сад ухоженный, огород ухоженный, дом чистый, светлый, аккуратный…
И посмотрел рыцарь тут на ее одежду черную и понял: вдова она, вот и невесело ей.
- А что же с мужем твоим случилось? – спрашивает он.
- Случилось? – переспрашивает женщина, улыбаясь как-то настороженно. – А то случилось, что не любил и не ценил он меня, за служанку свою почитал. Я сначала любила его, любила, а потом вся любовь, как костер, перегорела, одни головешки холодные и остались… А ты, рыцарь, не женат? Или, может, дама сердца у тебя есть?
Тут рыцарь посмотрел еще раз на ее одежды черные, на нитки черные, которые она прядет… И осенило его. Выхватил он из-за пазухи белый шарфик, махнул им в воздухе:
- Есть дама сердца, она мне это в знак признательности своей подарила!
Женщина зашипела, отшатнулась, пряжу выронила.
- Убери, - просит, - от меня!
Но рыцарь, конечно, не послушал: прикоснулся он к ней шарфиком, и прямо на глазах его превратилась женщина в маленького паучка, по стулу ползет и восемью ножками перебирает, будто нитки прядет. Понял он тогда все, посадил паучка в колбу и поехал обратно в Серебряный Дворец.
Дева его у ворот сада встретила, обрадовалась, паучка сразу же забрала и куда-то в свои покои унесла. Рыцарь только хотел про свадьбу заикнуться, как дева на него ласково посмотрела, улыбнулась – у него это и из головы вылетело.
С того дня стал рыцарь жить в Серебряном Дворце. Да день долгожданной свадьбы так и наступил: дева рыцарем вертела как хотела. То соскучится – сама к нему придет, в глаза заглядывает, спрашивает, не нужно ли ему чего; надоест он ей – она его прочь гонит. Он и злится иногда, что свадьбы обещанной все нет и нет, но дева посмотрит на него, улыбнется, ручку свою на его положит – и не надо ему уже никакой свадьбы, ему и так хорошо. А иногда она сама как начнет рассказывать в ответ о том, какое платье будет, да какой стол, да сколько гостей позовут – он послушает, посмотрит в ее голубые глаза да и подумает, что, раз она сама такая разумна, к свадьбе готовится, то что же ему-то вмешиваться? А раз она обещает, значит, так и будет.
Время шло, весна закончилась, лето наступило. И вот одним вечером сидели рыцарь с девой в беседке посреди голубых цветов, о пустяках каких-то болтали… И вдруг почувствовал рыцарь, словно оборвалось что-то у него в груди. Взглянул он на деву и спрашивает:
- Дева моя, речами твоими я бесконечно наслаждаться могу, но когда же свадьба наша?
А дева посмотрела на него нежно так и отвечает:
- Рыцарь мой возлюбленный, вижу, что полон ты любви ко мне! О свадьбе не беспокойся – завтра поутру я встану, да велю себе платье сшить…
Но на рыцаря ее взгляды да улыбки больше не действуют.
- А зачем завтра, – спрашивает, - когда прямо сейчас можно? Тогда платье на день раньше готово будет! Да и, дева моя, ты и в этом платье прекрасна!
Нахмурилась дева, увидев, что не желает рыцарь забывать про свадьбу, и взяла его ласково под руку, но на рыцаря и это не действует:
- Да и не ты мне разве обещала, что, как одолею я паука, сразу же и свадьбу справим? С того дня уже много времени прошло, а как же обещание твое, дева?
- Да, все вы, мужчины, быстрые, - ему дева, улыбаясь, отвечает, - прав ты, мой рыцарь! Сейчас пойду, распоряжусь, чтобы платье шить начали, а назавтра чтоб готово было.
Рыцарь обрадовался, деву за тонкую талию обнял, к себе притянул, чтобы поцеловать – чего он раньше бы никогда не осмелился сделать! А дева отпрянула от него в испуге, прикоснулась пальчиком тонким ко лбу – и застыл рыцарь, как статуя.
Шло время, текло мимо жаркое лето, и долгий путь преодолели Ансельм с Бертой. К счастью, быстро они смекнули, что Рыцарь Голубого Цветка и есть тот, кого они ищут, а раз он довольно известен был, то и дорогу его найти труда особого не составило. Много петляла эта дорога, много приключений пришлось пережить Ансельму и Берте, но об этом как-нибудь в другой раз. А сейчас рассказ наш начнется с того, как доехали Ансельм и Берта в поисках рыцаря почти до подножия самых гор, до того места, где Серебряный Замок стоял, а в саду голубые цветы цвели. А в саду, в беседке, статуя рыцаря сидит.
Ахнула Берта, да и Ансельм испугался, только виду не подал: соскочил с лошади и закричал:
- Кто этих мест хозяин?..
Отворяются тут двери замка, и выходит в сад дева, прекрасная, как и всегда. Увидела она Ансельма, улыбнулась сразу приветливо, и спрашивает:
- А кому хозяйка этих мест и этого Замка – я – понадобилась?..
Ансельм как деву увидел, остолбенел поначалу, а потом стряхнул с себя наваждение и говорит:
- Нам! Мы за рыцарем пришли, что у тебя статуей в саду сидит! Не знаю, каким волшебством ты его зачаровала, только расколдуй его лучше обратно, не то придется нам сразиться!
А дева как это услышала, сразу весь интерес к Ансельму потеряла и плечиками пожала:
- Да пожалуйста, не нужен он мне! Я его потому только статуей оставила, что не знала, что с ним дальше делать.
К рыцарю подошла, пальчиком ко лбу прикоснулась – и ожил он. Тут же по приказу девы слуги невидимые меч ему принесли, щит, доспехи, Росинанта из конюшни вывели. Рыцарь поглядел на деву в последний раз, и отнюдь уже не со страстью, и пришпорил коня.
По дороге рассказали Ансельм и Берта, что с ними приключилось и как они рыцаря искали, он рассказал им, как путешествовал и голубой цветок свой искал. И вот что сказал он напоследок:
- Одного я в этой истории не понимаю. Приснился мне голубой цветок, приснилось мне, что будет счастье мне на этой земле, когда я его найду. Счастье – оно и правда было, но ведь не настоящее счастье это оказалось, а ложное. Неужто сон мне соврал?
Призадумалась тогда и Берта… И вспоминает, что она в бокал не только лепесток, но и ножку паучью бросала. И спрашивает у рыцаря:
- Только голубой цветок? И ничего больше не снилось?
Призадумался рыцарь.
- Гусениц? – настаивает Берта. – Бабочек? Шмелей? Паучков?..
- И правда! – вспомнил рыцарь. – Снилось мне, что по голубому цветку паучок черненький ползет. А ты, Берта, откуда знаешь?
И созналась тогда Берта, что зелье ему выпить дала.
- Так, значит, вот оно что! – рыцарь говорит. – Но странно все это. А что же паучок-то во сне значил?..
Остановились тут трое, посмотрели друг на друга… Пришпорили коней и помчались обратно к Серебряному Замку.
Дева им на этот раз уже не улыбнулась, только брови удивленно подняла.
- А сейчас, - спрашивает насмешливо, - кто из вас что в моем Серебряном Замке забыл?
И закричал ей тогда рыцарь:
- Желаем мы знать, кто ты такая, да кто такая паучиха, которую я для тебя победил! Да желаем мы еще знать, что за сила тебе такая дана, мужчин очаровывать!
- Да неужели ты сам не понял? – дева ему в ответ усмехается. – Дева я, а она – жена. Дева – что вьюн, вокруг вьется, а в руки не дается, иначе не была бы я больше девой! Да кого же я очаровывать буду, если мужчин рядом нету?
Кивнул тогда рыцарь: многое ему понятно стало. И почему его дева так очаровала, и почему замуж за него выходить не хотела. Ведь она же тогда в жену превратится!
Дева улыбнулась тут нежно и призывно, а Ансельм у нее не спрашивает:
- А почему же на рыцаря раньше твое колдовство действовало, а теперь нет? И почему мне от твоей улыбки не хочется все драгоценности мира собрать и тебе под ноги бросить?
Повела дева плечиками и отвечает:
- Да потому, глупый, что тебе другая дева дороже всех сокровищ мира. А мне рыцаря очаровать цветок помогал, что у его дома рос. Без его помощи не получилось бы у меня: мое очарование ведь больше молодых да глупых подчиняет, а на взрослых да умных мужчин не действует. Им другое в жизни нужно, то, чего я им предложить не могу, а может только паучиха-жена!
- А за что ты с женой так? – спросил ее рыцарь сурово. – Что она тебе сделала?
- Да не во мне дело! – дева ему отвечает. – Она у себя в лесу сидит, меня не трогает – но она судьбы для всех жен мира прядет! А какие судьбы она спрясти может, если у самой все в жизни пусто, словно у паука в паутине? У самой счастья нет, так и другим женам его не даст! А ведь девы, которым я покровительствую – они же все рано или поздно женами становятся!
Понял тогда рыцарь, почему его дева попросила с паучихой сразиться, но усомнился все же:
- Неужто нельзя ее попросить, чтобы она цветные нитки вместо черных взяла и хорошие судьбы всем женам пряла?
- А ты поди с ней договорись! – дева фыркнула. – Был у нее как-то муж, да не любил он ее; она его со свету сжила, уверилась, что все мужчины на свете слова доброго не стоят, и сколько с тех пор она мужей руками жен сгубила – никто не ведает! За это ее Черной Вдовой и прозвали.
- Отпусти ее, - рыцарь просит. – Может, сумею ей доказать, что доброго слова стою!
- Да что ты! – дева смеется. – Она же сразу за старое примется! И потом, по правде сказать, не понимаю я, что за радость в семейной жизни. По мне, мужчины нужны, чтобы за девами почтительно ухаживать, а руки пусть не распускают, и губами своими пускай к моим не тянутся!
Понял тут рыцарь, откуда в Серебряном Замке так много гостей невидимых, и почему они с большой охотой деве прислуживают: то были мужчины, ей очарованные, которые до того по ней сохли, что совсем исчезли.
- Так ты поцелуя своего никому и не подарила? – спрашивает рыцарь.
- Нет! – нахмурив бровки, ответила ему дева. – И впредь не собираюсь! Поцелуи пусть жены дарят, а я не понимаю, что за прелесть в этом! Не хочу я женой быть! И не пора ли вам, гости дорогие, за порог да домой? Жену-паучиху я все равно не выпущу, а настаивать будете – всех в статую превращу, никого не пожалею!
Повесил тут рыцарь голову, глядит на деву печально.
- Ну что же, - говорит, - раз такова твоя, дева, воля…
А сам как кинулся к деве, как прижал ее к себе – да поцеловал.
Дева ахнула, порозовела, только рыцарь ее отпустил – как кошка от него отскочила, глаза сверкают, волосы растрепаны.
- Ты что, - кричит, - творишь?
А рыцарь только глаза потупил.
- А теперь, - спрашивает, - понимаешь жен, которые мужьям своим поцелуи дарят?
Посмотрела на него дева жалобно и ушла молча, без единого слова. И вернулась, колбу с паучком неся.
- Держи, рыцарь, но самоуверен не будь, - говорит.
Тут рыцарь колбу у девы принял, словно величайшую драгоценность, поклонился, руку хотел поцеловать, но дева ее отдернула. Поехали рыцарь, Ансельм и Берта прочь, а дева им вслед кричит:
- Только у Замка моего рядом не отпускайте!..
Тут-то, впрочем, и заканчивается сказка о Рыцаре Голубого Цветка, и начинается совсем другая сказка – сказка о муже. Впрочем, сказка о муже тесно связана со сказкой о жене, которая слыла раньше Черной Вдовой или паучихой, а ее сказка, в свою очередь – со сказкой о вечной деве, которая не дарила поцелуя ни одному мужчине, пока один рыцарь этот поцелуй силой не сорвал... Но это совсем-совсем другие сказки, и рассказывать их я буду как-нибудь потом… Когда? Скажем, в другой вечер. Вот тогда вы и узнаете, к добру это все было или к худу.
А Ансельм и Берта поженились и жили в замке, который им рыцарь оставил, долго и счастливо, и было в этом замке их пятерым детям где разгуляться и в прятки поиграть. А однажды, в день светлый осенний, навестила Берта ту знахарку, что ей когда-то помогла, не удержалась, и спрашивает:
- А что же ты говорила, что меня кровь, боль да жизнь поломанная впереди ждет?
Знахарка поглядела на Берту искоса и говорит:
- Кому, как не мне, деточка, знать, что дар в тебе ведьминский есть! Да не выходят ведьмы замуж, всю жизнь свободу свою берегут! А ты, деточка, сама себе клетку выбрала, от свободы отказалась – и рожаешь теперь детей своих в боли и крови!
Засмеялась тогда Берта и отправилась домой, в замок, к любящему мужу. А по дороге вдруг задумалась: что же это у знахарки за жизнь была, что она так говорит? Или сама она ведьмой в молодости была?
Но, впрочем, это уже совсем другая сказка.
FIN
Задание для ушлых филологов и просто начитанных личностей: найти интертекстуальные связи моего произведения с немецкой литературной сказкой эпохи романтизма и еще одним более ранним произведением )))
@настроение: Ионеско, «Бред вдвоем»
@темы: смерть автора
-
-
02.02.2007 в 01:57-
-
02.02.2007 в 19:28-
-
02.02.2007 в 20:14А что касается женщин - хм, хорошая сказочка вообще-то. И очень правильно написано, и про жён, и про девушек. Хотя точка зрения-то у автора на это дело более правильная - мужская))))
-
-
03.02.2007 в 01:29и с бертой они не пожанились потому что хэппи энд?
а студент ансельм дак ваще офигел - мало того что косу недопудрил, так еще и женился не на той!(
пральна, надо было ваще всех-всех героев перепутать и преженить по-своему! вот было бы весело! мадам де реналь я бы выдала за квазимодо - они друг другу подходят!)) может, займемся на досуге? комиксы про них порисуем!
-
-
03.02.2007 в 03:54...А хорошо, что Кэт писала это до театра абсурда, да?.. )
-
-
03.02.2007 в 13:33А что после театра абсурда? думаешь, все было бы намного сложнее?))
-
-
03.02.2007 в 13:54А кое-кто обещал идти спать и через час ошивался в Луноморье. У меня шпионская сеть, Кузя, и я за тобой наблюдаю!
Честь и гордость
Конь - это из Дон Кихота ))) А Про Буцефала... По правде говорить, было бы немножко не в стилистику, но мне просто этот вариант в голову не пришел, когда я писала...
За деву да жену - спасибо, а что касаемо мужской точки зрения, то я это сама почувствовала ближе к концу... Но решила ничего не менять. Потому как все же сказка о Рыцаре...
Stina H. Andy
У меня описывается немного не то время, так что, думаю, он был без косы, по крайней мере, без той, которую надобно пудрить )))
Цыц, Стинка, рыцаря вообще у меня зовут на Экбертом, это имя давалось так, для примера ) Был бы он Экбертом, так я бы и писала, что "Экберт пошел, Экберт сказал"... Вообще имена я позаимствовала потому, что неоткуда мне их больше было заимствовать! А придумывать я категорически не хотела. Так что не ищите сходства между Бертами и Ансельмами и не ищите змеек Серпентин )))
Стинка, а что, можно и комиксы! Мы с подругой вот в одиннадцатом классе рисовали комикс о том, как мы попадаем в Хогвартс... Правда, до конца не довели, но там суть была в процессе, если хочешь, могу принести показать...
Лиска-Редиска
*задумавшись* Да. Действительно хорошо, что ДО театра абсурда... )
-
-
03.02.2007 в 13:59-
-
03.02.2007 в 14:26-
-
03.02.2007 в 21:24В общем, у каждого свои ассоциации, ясно все с вами )
Stina H. Andy
Рада, что подала идею )
-
-
12.02.2007 в 18:08Голубой цветкк - один из символов немецкого романтизма. пришедший из средневековой поэзии и рыцарских романов.
"Роман о Розе" -в частности.
Ушлый филолог.
-
-
12.02.2007 в 23:04