|| Досье на кошмара

У Жвалевского и Мытько в «Здесь вам не причинят никакого вреда» есть замечательная сцена, в которой сержант Георг велит курсантке Мари найти архив с досье на разнообразных кошмаров и опознать монстра, с которым она сражалась ночью. С трудом последовав инструкциям шефа, Мари все же находит архив в синем бархатном преплете, а дальше события разворачиваются вот так:

Девушка села рядом и погрузилась в изучение отвратительных мутных физиономий. В среде кошмаров, судя по всему, было принято принимать человеческий облик, некоторые выглядели почти как настоящие люди. Выдавал их только злобный, безжалостный взор. Мари искала очень тщательно, но все равно не смогла выполнить приказ шефа. Во-первых, не нашла никого похожего, во-вторых, уложилась в десять минут. «В любом случае, — решила курсантка, — доложить об отсутствии результата нужно».

<...>

— Один, кажется, похож, — Мари протянула раскрытый архив. — Он чем-то смахивает на нашего начальника Школы.

Полицейский внимательно изучил указанную фотографию.

— А ты наблюдательна, стажер. Это и есть ваш начальник Школы.

Георг выудил из-за батареи влажную тряпку и начал с усилием тереть обложку архива. Вскоре на ней проступили буквы: «Высшая Школа Полиции. Выпуск 1981 года».

Мари задумчиво зарделась.

Как натыкаюсь на собственный выпускной альбом, вспоминаю эту сцену.

Физиономии в нем вполне так ничего. Глянцевые, отфотошопленные, почти не вызывающие оскомины благодаря творчеству, которое позволило мне переработать не очень приятные воспоминания о школьных годах в истории о подростках из Сиреневого города. Но доставляет форзац: на нем наша классная, собрав анонимные отзывы одноклассников друг о друге, записала, что одиннадцатый «бэ» (это же был «бэ»?) думает о Савельевой Кате.

Судя по всему, десять лет назад моим одноклассникам казалось, что я:

— непонятная;
— будущий писатель;
— добрый человек, но одинокий;
— «чужая»;
— не такая, какой хочу себе казаться;
— искусственно созданный образ;
— двуличная;
— странная;
— самовлюбленная;
— милое существо, в душе чешуйчатое и с синей кровью;
— серьезная;
— вдумчивая;
— «бабулька» (вот это, признаюсь, до сих пор повергает меня в недоумение: что за ассоциации такие были у человека?).

Сидя в Домодедово у благоухающего бутика (наш рейс задержали; как бы не отменили вовсе, боюсь я, каждую минуту обновляя онлайн-табло), мы с Feuille Morte решили, что подобной дурью маяться в школе не стоит. Грешновато. На выпускном как на похоронах: либо хорошо, либо ничего; а то сидишь потом десять лет спустя и смотришь на странные отзывы, оставленные людьми, которые тебя не знали, о человеке, которым ты уже не являешься, и вовсе, знаете, не warm fuzzy feeling рождается в животе.

Мне кажется иногда, что за последние пять лет я изменилась сильнее, чем за предыдущие десять-пятнадцать.

Мне кажется, что историю о школьниках Сиреневого города я написала бы сейчас куда лучше, чем раньше.

@темы: бложик без ножек

---

|| 89.0 Ultor FM

Через двенадцать часов я должна быть в воздухе где-то над Румынией, на полпути к солнцу, лету, отпуску; чемодан, меж тем, не собран. Ногти не накрашены. Посуда не помыта. Я собиралась встать из-за стола час назад, но рисунок, обнаруженный в почте, смутил, понимаете ли, мой разум. И чувства. И разжег, это, огонь в чреслах.

Потому что Дейн Фогель, Тельма Янг и стек.

© faun-songs

Кто считает, что любой пейринг становится прекраснее с щепоткой фемдома, тот я; но я и безо всякого фемдома готова заказывать у faun-songs рисунки до посинения. Мне представляются Олег, Лесли и Кинзи, делящие голышом одно на троих джакузи; любимица мистера Хауса Пенелопа и Бенни, бывший король Стрипа, зарабатывающий на жизнь «древнейшей профессией» (если вы не читали «Весну на Марсе», фик Feuille Morte по Fallout New Vegas, самое время это исправить); и даже мое guilty pleasure представляется — Леньер и прекрасная Мэри-Сью из «Вавилона 5», у которой вообще-то есть имя, но его я называть не буду, чтобы не сгореть окончательно со стыда.

Мы с Feuille Morte шутим: можем, мол, обеспечить художницу работой до конца жизни.

Насчет посинения и «до конца жизни» не уверена, но если останетесь на нашей волне, знайте: в наших планах додать вам Saints Row.

И фемдомчика.

@темы: Saints Row

---

|| Остров

Около года назад у меня наготове лежали личинки двух фиков по «Эффекту Массы».

На первую, названную «Островом», я возлагала большие надежды: она рассказывала о пейринге Рипли Э. Шепард/Тейн Криос, бескомпромиссной войне со Жнецами и малости человеческого существа по сравнению с космосом. «Остров» должен был превратиться в прекрасную бабочку. Вторая личинка, безымянная, на редкость неприглядное создание, была плодом бессонных ночей и бесстыжих разговоров о пейринге фем!Шепард/Кай Ленг; этой я прочила довольно незавидную судьбу. Жизнь распорядилась по-своему: вторая задумка вдруг начала жрать мои силы и время, выросла, потолстела, обзавелась сюжетом и названием.

(Возможно, где-то в параллельном мире все произошло с точностью до наоборот: там моя двойняшка вовсю потеет над «Островом», время от времени кидая тоскливые взгляды на черновик «Слепого пятна». Cartagia заметил: не исключено, что в одной из параллельных вселенных я вообще пишу фик с пейрингом Шепард/Гаррус. Впрочем, зная мое везение, в этой самой вселенной большая часть фандома предпочитает пейринг Шепард/Джейкоб, и я снова не в мейнстриме. Но речь не о том.)

Теперь-то, постфактум, я рада, что личинка «Острова» свернулась калачиком и сдохла. В конце концов, «Остров» — старая песня на новый лад, попытка хоть как-то перекроить под себя канон третьей игры; а вот «Слепое пятно» позволило мне создать новую героиню, завернуть собственный сюжет и поднять темы, которые я раньше не затрагивала. Однако идею и черновик «Острова» мне все-таки жалко, поэтому вот они — под катом. Хотела бы я сказать, что это и есть моя писательская «кухня», но в моих набросках и отрывках сам черт ногу сломит, так что пришлось поневоле готовить текст к «публикации»: причесывать уже готовое, обозначать пропущенные сцены, дописывать комментарии.

Короче: Шепард/Тейн, а также ОМП, Диана Аллерс, Лиара, Явик и прочие обитатели фрегата «Нормандия». Драма. МЕ3. Контроль. Карл Саган. Почти 4000 слов.

ОСТРОВ

Каждая звездная система — это остров в пространстве,
изолированный от соседних с ним световыми годами пустоты.
«Космос», Карл Саган
(нельзя просто так взять и не процитировать Сагана в эпиграфе к фику по «Эффекту Массы», ну)

Лес дивен: мрак и глубина.
Но обещаниям верна
Душа. И много миль до сна.
И много миль еще до сна.
«Глядя на лес снежным вечером», Роберт Фрост (в переводе Т. Гутиной)

Фик должен был делиться на две большие части и одну маленькую. События первой охватывали бы период от первых визитов Рипли на Цитадель до нападения на Совет «Цербера»; события второй — оставшийся сюжет игры; события третьей — всего пару сцен после завершения войны. Главным героем первой части является молодой папарацци по имени Тобиас, не обремененный деньгами и моральными принципами; чтобы подзаработать, он берется шпионить за героиней Галактики и ее зеленым дружком-дреллом. Героиня части второй — Диана Аллерс, которая, впрочем, совсем не похожа на свой прототип из игры: будучи профессионалкой до мозга костей, она замечает гораздо больше, чем рассказывает на камеру. По ходу дела становится понятно, что Диана и Тобиас были близки как брат и сестра, и, хотя несколько лет назад их дороги окончательно разошлись, эти двое все еще беспокоятся друг о друге.

Все сцены фика, за исключением эпилога, подаются их глазами.

Часть первая: Тобиас

Сумеречный, первобытный лес Тессии дышал покоем, обступал Тобиаса со всех сторон, убаюкивал шелестом влажной листвы.

— Молодой человек! Где ваш билет на профессиональную съемку?

Тобиас выдавил из себя извиняющуюся улыбку и похлопал по карманам в поисках кредитки, прикидывая, серьезную ли брешь пробьет штраф в его бюджете. Цитадель можно было с равным успехом назвать Поднебесной: начинающему журналисту, попавшему в тиски заоблачных цен на жилье, пойманному в сети курсов литературного мастерства, только святым духом и оставалось питаться. А если вспомнить о покупке нового объектива взамен того, что выскользнул из рук и пересчитал все ступеньки редакционной лестницы... Плохо, совсем плохо.

— Простите, из головы вылетело, — сказал Тобиас чуть более покаянно, чем следовало бы. — У вашей кассы стоит интересное дерево, все в наростах, я засмотрелся и...

— Жаботикаба, — скороговоркой уточнил смотритель. — Очень редкий, любопытный экземпляр! Родом с Земли. Растет в жарких странах. Вы плоды приняли за наросты — а плоды съедобны. Ваши предки лечили ими астму и диарею. Желе и мармелад можно приобрести в сувенирном отделе. Так ваш билет?..

Выбив штрафной талончик на сумму, заставившую Тобиаса крякнуть, смотритель пожелал удачной фотоохоты и скрылся в лабиринте зарослей, почесывая правый рог; световые пятна, кружевом падая сквозь листву, делали саларианца похожим на хтонического монстра. Густой мох скрыл звуки его удаляющихся шагов. Робот-садовник укатился следом, на ходу обмахнув ботинки Тобиаса влажной щеточкой. Оставшись один в сумеречных джунглях, Тобиас повесил на грудь фотоаппарат — теперь уж не было смысла таиться — и пошел вглубь, вдыхая терпкий запах чужого леса, задевая плечами лианы и распугивая насекомых, пошел мимо невиданных цветов и чешуйчатых пальм, мимо пояснительных табличек и знака «Продолжение осмотра: флора Сур’Кеша».

Пара, за которой он охотился, не успела уйти далеко.

В следующем зале поддерживали знойное, пышущее жаром лето, и в ушах звенело от пения цикад — а может, это был стрекот кондиционеров, на пределе выжимавших из воздуха последние капли влаги. Садовники пускались на любые уловки, чтобы растения, привезенные за сотни и тысячи световых лет, чувствовали себя как дома на тонком клочке земли, насыпанной под искусственным солнцем. Растения справлялись со стрессом в точности как люди: кто-то чах и слабел, несмотря на заботу, режим и регулярный полив, кто-то, наоборот, пускал корни, высасывая все соки из минерализованной почвы, а простейшие папоротники, считавшиеся на Сур’Кеше чуть ли не сорняками, вымахали так, что им было уже тесно в отведенном под саларианский уголок помещении...

Крышка объектива скользнула в карман. Тобиас притворился, что ужасно заинтересован папоротником в черных точках семян, однако камера навела резкость — и видоискатель показал ему прелюбопытнейшую сценку из мира высших животных. Прямые спины, склоненные головы, полная сосредоточенность на тексте — двое, человек и дрелл, могли бы сойти за незнакомцев, случайно столкнувшихся над пояснительной голограммой. Но пока бегущая строка рассказывала о бесполом размножении папоротников, дрелл деликатно, ненавязчиво перебирал пальцы своей спутницы, и было что-то трогательное в этом жесте, в желании не удержать, не цапнуть в порыве страсти, не притянуть к себе, а просто прикоснуться к близкому человеку.

Щелк. Щелк. Щелк.

Портретный объектив не мог взять фигуры в полный рост, поэтому в кадре получались только руки, спины и, прости Господи, задницы — словом, ничего интересного, и поди докажи, что это именно командир Шепард да ее тайный любовник. Вот если бы эти двое предавались жаркому совокуплению, подобная фотография имела бы все шансы оказаться на первой полосе желтой прессы, а то и в частной эротической коллекции какого-нибудь ксенолюба-вуайериста с подписью: «Анатомия страсти»... Поймав себя на этой мысли, Тобиас почувствовал, как стыдно и неумолимо краснеет, и прикрыл лицо рукавом, притворяясь, что вытирает выступивший от несносной жары пот, а когда он поднял голову, пара уже направлялась к выходу из зала.

Приличия ради Тобиас не кинулся в погоню сразу, а выждал минуту. Потрогал свежие листики какого-то цветка, тут же свернувшегося в комочек под его пальцами. Прочитал пару табличек, не запомнив ни шиша. Постоял у стенда, пытаясь представить себе, как держит за руку женщину — любую, — и не смог, и на этом решил, что пора бы и двигаться. Первые фотографии действительно вышли дрянными, но, покупая билет, Тобиас в глубине души пророчил себе полный провал, и небольшая удача окрылила его, как то бывает с людьми, не слишком уверенными в себе. Чувствуя себя очень смелым и ловким, он принял праздный вид и, держа камеру наготове, направился по горячим следам походкой человека, которому совершенно некуда спешить.

У выхода из зала явственно повеяло свежестью и ароматом специй. Тобиас потянул носом и узнал корицу. Через мгновение под ногами захрустел песок, и дорожка, вильнув в полутьме, вывела его в ложу цветочной галереи. Тобиас тут же нашел взглядом пару: дрелл сливался с зеленью, мимикрировал под нее, как хамелеон, зато рыжие волосы женщины то и дело вспыхивали среди месива листьев, как крыло редкой тропической бабочки. Поймать не представлялось возможным, но за хорошие снимки — и Тобиас мысленно потер руки — можно выручить неплохую сумму.

Более хваткий новичок уже представлял бы себе распухший банковский счет и репутацию акулы-папарацци, но фантазии Тобиаса не простирались так далеко. Заплатить за студию на месяц вперед. Отложить на новую камеру. Пригласить Диану в кафе. Не всем, знаете ли, на Цитадели создают тепличные условия.

— Спасибо, — сказала вдруг женщина, нарушив тишину зала, и Тобиас вздрогнул. — Давно хотела сюда сходить. Смотрела на карту достопримечательностей, думала, обязательно устрою себе экскурсию по Цитадели в увольнительной… Всегда находила более насущные дела.

— Я читал, что представления, которые дают в концертном зале имени Матриарха Дилинаги, достойны высочайших похвал. — Голос дрелла был шершавым, как песок, и теплым, как нагревшийся на солнце камень. — Но билеты нужно брать заранее. Ты сможешь известить заранее о своем следующем визите? Я куплю два.

— Я не знаю, — ответила Шепард просто. — Смотри: паззл.

...

Вот на этом месте я и остановилась; вместо диалога — невразумительная каша из разрозненных цитат:

«Побудь со мной, Шепард. Ты держишь меня за руку, но думаешь о войне».

«Странно. Я никогда не жила на Цитадели, но люблю ее так, как, кажется, ни один корабль не любила».

«— Когда я училась на первом курсе, к нам приходил один известный профессор психологии читать лекции. Старый и седой, как лунь. Называл нас желторотиками. Раз в месяц он собирал вопросы со всей группы, любые, от серьезных до смешных, и отвечал на них по порядку. Однажды его спросили, дискретна любовь или непрерывна. <…> Он велел подумать о людях, которыми мы искренне дорожим, — сказала Шепард наконец, — и представить себе их лица. Вспомнить о разделенных вместе счастливых моментах, или о первой с ними встрече. Почувствовать, как мы любим их каждой клеточкой тела, каждым движением души. А потом, когда вся аудитория стала блаженно улыбаться, он спросил, любили ли мы их пять минут назад.

— Я предполагаю, что положительный ответ он счел неверным?

Шепард хмыкнула.

— Он сказал: “Да неужели? Пять минут назад вы о них даже не помнили”. Меня это поразило до глубины души. Не суди меня строго, Тейн: мне было семнадцать».

«Знаешь, когда я была маленькой и только читала свою первую энциклопедию по астрономии, я боялась того, что солнце однажды погаснет. Потом я повзрослела и стала бояться войны».

«Спасибо. По крайней мере ты не ведешь себя так, будто война — это мое призвание».

«— Прости, со мной, наверное, сложно сейчас. Я все на свете свожу к войне.

— Вовсе нет. Каждый разговор с тобой — это разговор о космосе».

Под конец диалога Рипли должна была сказать, что была рождена для роли Спектра, а не героини Галактики; что она хотела бы однажды стать членом Совета Цитадели и, глядя на молодых Спектров, говорить им: «Ах да, Рииииперы». Тобиас, потерявший парочку в джунглях ботанического сада, идет на звуки голосов и случайно натыкается прямо на героиню Галактики. Он застывает в ужасе, думая, что сейчас-то его и разоблачат как назойливого папарацци, и в этот момент чихает: пыльца экзотических цветов забилась ему в нос. Шепард скользит по Тобиасу равнодушным взглядом.

«Будьте здоровы!» — только и говорит дрелл, наклоняя голову.

~ ~ ~

Разозленный своим фиаско, Тобиас наглеет и выясняет, в какой палате держат Тейна, а также умудряется оставить там жучок. Сидя в своей каморке, он подслушивает разговор о книгах: у дрелла странный вкус, он читает то, что в человеческой культуре покрылось пылью и плесенью. Даже Шепард считает, что Карл Саган мил, но безнадежно устарел; а уж тот факт, что Саган, человек неверующий, в книге «Контакт» подводит героиню к доказательству существования бога, и вовсе ей непонятен. Это приводит к небольшому, но полному взаимного уважения религиозному диспуту: Тейн — язычник, Шепард с натяжкой можно назвать пантеисткой, и в загробную жизнь она не верит. Тобиас слушает их, понимая, что горячего материала на этом не сделаешь, и думает лишь: «Ебать мою жизнь».

~ ~ ~

Однажды ему все-таки везет: Шепард и Тейн занимаются сексом. Тобиас то и дело возвращается к этому в мыслях — «перед глазами встала женщина, слившаяся в непристойном объятии с ящерицей, и он против воли подумал: какой яркий, хлесткий был бы образ для разгромной статьи», — но продавать скандальные снимки почему-то не спешит.

~ ~ ~

«Не бери пример с меня, — говорит ей Тейн. — Всегда будет еще одна цель, еще одна миссия, еще одна война. Не превращай себя в остров».

По мере того, как Тобиас следит за этой парой, вообще становится понятно, что он кормит себя отговорками, а желтая статья и скандальные фотографии так и не увидят свет.

~ ~ ~

В тот день, когда «Цербер» нападает на Цитадель, Тобиас сидит в кафе, скинув на датапад «Контакт» Сагана, но пока открывать книгу не спешит: знакомится с биографией автора. После смерти Сагана, читает он, его жену часто спрашивали: не разочаровались ли вы в атеизме, не надеетесь ли вы встретить мужа после смерти? Нет, отвечала Друайан, трагедия была в том, что мы знали: после смерти свидеться уже не суждено. Я не думаю, что когда-нибудь снова увижу Карла. Но все то время, что мы было вместе, — а это почти двадцать лет, — мы провели, в полной мере осознавая, как коротка и прекрасна жизнь.

В отдалении слышится первый взрыв, и над головой у Тобиаса кричит сирена.

Часть вторая: Диана

Раньше мне казалось, что я представляю себе вторую часть куда лучше, чем первую, а сейчас я понимаю, что в голове у меня вертелись только две конкретные сцены. Удивительного мало: вторая часть посвящена тому, как Рипли, продираясь сквозь тернии, не может (да уже не очень-то и хочет) наладить контакт с подчиненными. К чему тут что-то наперед продумывать, если канон поставляет таких сцен в избытке?

~ ~ ~

После атаки на Цитадель Шепард не берет Кайдана на «Нормандию», хотя тот — соратник, друг — мог бы в нужное время подставить ей плечо. Но для этого пришлось бы строить мосты, восстанавливать утраченное доверие, а у Рипли каждая крупица сил на счету; время сомневаться и обсуждать приказы прошло. Рипли нужны люди, готовые повиноваться ей моментально и безоговорочно.

Они пытаются поддерживать контакт, но переписка вскоре сжимается до сухих строчек: «Со мной все в порядке».

~ ~ ~

Когда-то Шепард считала, что командир не вправе закрывать глаза. На вопрос Самары «Нужно ли мне знать, что человек, которого я должна убить, является хорошим отцом?» Рипли еще во второй части ответила бы: «Да». Теперь же она запрещает Явику притрагиваться к осколку, а может, вовсе разбивает его, чтобы у протеанина не возникло даже и соблазна узнать о судьбе своих бывших соратников. Явик скалится; Явик злится; Явик уважает решение командира.

В какой-то момент Рипли и Явик становятся так похожи, что неизбежно отталкиваются, как два одноименных магнитных полюса.

~ ~ ~

В ночь перед полетом на Тессию Лиара не может спать. Она поднимается к карте Млечного Пути и с удивлением видит там Рипли, которая никогда раньше не пренебрегала сном. Мысли Шепард, впрочем, далеки от Тессии; пока Лиара говорит о родной планете, перед глазами у Рипли стоят фотографии, которые Тобиас делал тайком в больнице, в ботаническом саду. Решив записаться в военное ополчение, Тобиас решил, что выслать снимки Шепард будет честнее всего, потому что уничтожить их не поднялась рука — за исключением, конечно, интимных, те без следа стерты и не упомянуты в сопроводительном письме. Прерывая Лиару, Рипли внезапно говорит, как хотелось бы ей иметь в голове тумблер, чтобы щелк! — и думать только о войне, а потом щелк! — и думать о чем угодно, кроме; от этого диалога у меня есть только последняя строчка:

«Я все ищу эту чертову кнопку у себя в голове — и не нахожу… Спокойной ночи, Т'Сони».

~ ~ ~

А после Тессии, кстати, под раздачу попадает Джокер. Рипли не нужны его шутки; не нужно его присутствие; не нужна его забота. Ей нужен пилот, который заткнется и молча полетит, куда скажут.

Но Рипли и Джокер всегда были очень разными людьми, что уж там.

~ ~ ~

Когда нужно лететь на Горизонт, и каждый час у «Нормандии» на счету, Диана вдруг просит Шепард об услуге. Она говорит о том, что ее брат — человек, который ей ближе, чем брат, теперь, когда семьи у нее больше не осталось, — записался в ополчение, хотя, дурень, винтовку до этого держал только в тире. Сейчас отряд, в который его перебросили, прижат полчищем хасков на планете неподалеку от Горизонта, и может быть, «Нормандия» изменит курс, пока хаски не... Читателю уже понятно, что речь идет о Тобиасе, но Рипли прерывает Диану на полуслове.

Вы знаете, говорит Рипли, перед атакой на базу коллекционеров Мордин Солус сказал мне, что Галактика необъятна, и одушевить ее не так-то просто, поэтому он предпочитал думать о любимом племяннике — и сражаться ради него. Умнейший был саларианец, этот Мордин Солус. Но сейчас, Аллерс, вся Галактика, от Палавена до Декууны, в лихорадке войны, и счет, того и гляди, пойдет не на корабли и города, а на планеты. И если вы не можете думать обо всей Галактике в целом, но возвращаетесь мыслями к одному человеку, ради которого готовы идти на жертвы, ваше место — рядом с этим человеком, а не на моем корабле? Я распоряжусь снарядить вам шаттл.

«Война, подумалось Диане, все-таки ободрала Шепард, как абразивная шкурка, обнажила острые углы скул, оставила кровоточащие царапины, сделала это лицо — довольно-таки красивое, скажем прямо, лицо, несмотря на легкую диспропорцию черт и фирменный отцовский шнобель — чужим, странным и, что уж греха таить, вовсе неприятным».

«Это не женщина, — думает Диана, — это разящая без промаха пуля».

Диана остается на корабле.

~ ~ ~

В Лондоне Диана становится свидетельницей того, как Шепард прощается со своим отрядом; в том, что это именно прощание, у Дианы сомнений нет. Рипли кивает Веге, коротко перебрасывается парой слов с Рексом, проходит мимо офицера Вакариана, а тот, занятый разговором с военными Иерархии, не замечает ее; долго стоит бок о бок с Явиком у оконного провала, а затем берет его, Лиару — и, отказываясь произносить речь, идет к БТРу.

Гаррус спохватывается в последнюю минуту: протискивается сквозь толпу, хлопает Шепард по плечу и говорит: «Go out there and give them hell, you were born to do this». Фраза эта обоюдоострая, как нож. В ней — все уважение Гарруса к Рипли и уверенность в ее силах, и вместе с тем — промах: весь фик рассказывает о том, что Рипли рождена быть Спектром и дипломатом, делать мир лучше и ступать туда, куда не ступала еще нога человека; а война и задавание жару Жнецам вытягивают из нее все жилы, сдирают до мяса кожу. Фраза эта сродни тем, которыми провожают в операционную тяжелых больных: конечно же, ты поправишься, я в тебя верю.

А Рипли взяла да и сыграла в ящик.

Часть третья: Тобиас

Много месяцев спустя на Цитадели вовсю идут ремонтные работы, а Тобиас и Диана Аллерс встречаются в маленьком кафе Президиума. Тобиасу повезло: его всего лишь ранило на войне; а его отряд, несмотря на аховую подготовку, недурно сдерживал натиск хасков до тех пор, пока Шепард не выбрала Контроль и не поставила в противостоянии точку.

Из разговоров становится понятно, что Жнецы вернули Цитадель обратно на ее законное место — в Туманность Змеи; а потом еще неделю не подпускали к ней, запечатанной, корабли. Цитадель раскрылась, как цветок, на седьмой день. Тела не нашли — только пепел; протеанин Явик прикоснулся к нему, покачал головой и ушел, а после, говорили, покончил с собой на Тессии, оставив Лиару Т’Сони дважды безутешной.

Восстановив ретрансляторы, разобрав руины, Жнецы покинули Галактику. Хаски погибли. Одурманенные до сих пор вопили и бились о стенки психиатрических больниц, не в силах пережить молчание в своих головах. Все это породило новую волну религиозной истерии, пару-тройку сект, пылкие проповеди и оргии в честь чудесного спасения; одни говорили, что нужно собирать флот и готовиться к новому вторжению Жнецов — на этот раз уже под командованием Рипли-Жнеца. Другие — тысячи, миллионы их, — подписывали петицию о том, чтобы памятник Шепард был поставлен в Президиуме, перед башней Совета.

Тобиас, который все это время урывками читал «Контакт» Сагана, да понял от силы лишь третью часть, говорит: странно это. Тейн Криос верил в загробную жизнь — и умер, все, с концами; никто не встретил его за морем, говорит атеист Тобиас, да и моря-то никакого нет. А Шепард не верила — и, погляди-ка, обрела после смерти иную жизнь.

Каждому по вере его, а?

~ ~ ~

В последней сцене Тобиас возвращается на Землю. В одной руке у него небольшая сумка с вещами, в другой — датапад; до конца книги Сагана «Контакт» ему осталось лишь тридцать страниц. Стоя на обзорной палубе, за которой расстилается космос, наш одинокий, обескураженный Тобиас думает, думает:

«Он и пытался представить себе бесконечность звездных систем, и не мог; космос, думал он, молчалив и тих, но на самом деле говорит: бесчисленным количеством голосов, волнами посланных радиопередач, помехами взорвавшихся звезд».

«Как ты там, Шепард, подумал Тобиас. Ты была человеком, ты вставала по будильнику, ты позировала на камеры, ты тащила нас к победе сквозь звезды и тернии, то кнутом, то пряником, то за шкирку — а может, это мы сами несли тебя, не осознавая того, как океан несет умелого серфера на гребне волны — а теперь и непонятно: есть ты, нет тебя? Кто ты, если тебя нет, и как ты справляешься с этой тканью мироздания, если ты есть? Как связаться с тобой, как достучаться до тебя? Ответишь ли ты, если я просто скажу в пространство, скажу, надеясь, что ты однажды ткань мироздания донесет мой голос до тебя: как тебе, Шепард, живется-можется?

Кто знает, чего он ждал. Может быть, ему хотелось, чтобы мир дрогнул, и чтобы откуда-то из его недр, из самого бытия Вселенной, донесся резкий звук горна — этот чуждый глас нового Господа, сменившего гнев на милость. Но вселенная благодушно приняла зов Тобиаса, даже не заметив его, и глас вопиющего исчез — так камень пропадает в глубине колодца, кажущегося пересохшим, и глухой слепец, кинувший его, не услышит плеска, не увидит кругов, разошедшихся по воде.

Тобиас отступил от стекла, одинокий, разочарованный. На палубе было уютно, привычно и тепло. <...> Он не знал, что ответ, которого он ждал, был уже написан, увековечен на бумаге и электронных носителях, спрятан в конце полюбившейся Тейну книги, до которого Тобиасу осталось всего тридцать страниц:

“Всю свою жизнь она изучала Вселенную, не заметив простейшего: эти немыслимые просторы одна только любовь может сделать пригодными для мелочи вроде нас”».

Эпилог

В коротком эпилоге время делает петлю, возвращаясь к Шепард: та снова оказывается на разрушенной, развороченной Цитадели, пахнущей смертью и как будто горячим металлом. Усталая до крайности, Рипли отбрасывает пистолет и опускается на грязный заляпанный пол; сражение уже выиграно, решение — принято, и ни к чему цепляться за оружие.

Канон каноном, а мне всегда казалось, что Рипли, выбрав Контроль, приваливается плечом к стене и, глядя в небо, закрывает глаза.

«Она не чувствовала в себе сил возводить замки, строить отношения и хоронить пепел сожженных тел. Она чувствовала себя старой, усталой, ненужной; разбитой и выпотрошенной, как Цитадель. Мы с тобой из одного материала, сказала ей Рипли, чувствуя под ладонью теплые шершавые плиты. Ты и я.

Земля плыла над разверстыми руками Цитадели, висела там, полная, круглая, укутанная пеплом и смогом, как перезревший плод — плесенью. Я не хочу тебя видеть, сказала ей Рипли. Ты — не родина мне».

(Засыпая, она еще видит, как над ее головой смыкаются лепестки Цитадели: Жнецы не в силах за одно мгновение перенести Цитадель в Туманность Змеи, но могут спрятать от ее взора Землю.)

И тут —

В госпитале Хуэрты пахнет болезнью и лекарствами, за стеклом стоит прекрасный искусственный день. На плечах у Шепард — погоны, на бедре — кобура, в руках — свидетельство о смерти, которое нужно передать Кольяту. Глядя на сады Президиума из высокого окна, Рипли чувствует не боль утраты, но облегчение. Раньше ей приходилось все время гнать от себя мысли о том, на что похожи последние дни умирающих от болезни Кепраля. Раньше она боялась, что Тейну станет хуже в ее отсутствие, что однажды он станет настолько слаб, что не сможет даже поприветствовать ее и сына; теперь Рипли думает отрешенно: как хорошо, что все это уже закончилось, все уже позади, и на командирских плечах стало чуть больше места для насущных проблем и, черт побери, войны.

И вот тут-то, в последних строчках, я и думала спрятать всю соль текста, а также отсылку на «Вавилон-5»:

«И если бы неведомый инквизитор появился перед ней, и спросил, сжимая трость: «Кто ты?», Рипли не замедлила бы ответить:

Остров».

FIN

Фух.

Выдыхаю.

Код для обзоров.

[L]Dark Star[/L] <a href="http://156169.diary.ru/p198677385.htm">рассказывает</a> о своем фике по МЕ3, который уже никогда не будет дописан.

@темы: смерть автора, Mass Effect

---

|| Remember kids — it's fun to kill

You didn't care about the crowd, just the paycheck. And I changed that. Mark my words, when these hands are crushing your throat, your dying breath won't be an appeal to God, or a message of love to your family. It'll be "Thank you, Killbane."

@темы: Saints Row

---

|| Берилий

«В табачном дыму, за спиртных напитков распитием, — продекламировали Антон с Вероникой в субботу, — я не живу, я слежу за собственной жизни развитием». Я подумала, что все это очень грустно, но так и не смогла решить, применима эта цитата «Сплина» к моей жизни или нет.

Московская погода в последнее время все тоже никак не определится, ранняя осень в городе или все-таки позднее лето. Иной раз выходишь на работу — прохладно, конечно, но чувствуется, что воздух к вечеру разогреется, и прохожие без курток навстречу бегут. Другой раз выйдешь — все, пахнет октябрем, доставай пальто, ищи ботильоны, и зонтик с собой еще не забудь, а то мало ли что. Три раза я в августе уже попадала под «мало ли что», больше не хочется.

С яблони, что рядом с нашим домом, стрясли весь урожай. Урожай расшибся об асфальт, всмятку; теперь дорога до метро пахнет сладкими подгнившими яблоками. Вернее, одна из дорог; мы ж в аккурат между двумя ветками, как Одиссей между Сциллой и Харибдой, собираясь поутру на работу, расходимся: я — направо, Feuille Morte — налево, обе — по бульвару, который соединяет две станции, как тетива.

Сотрудники, меж тем, нашли способ управлять моим настроением. Прихожу в офис, а на моем «календаре статусов» сегодня — довольный носорог; а вчера был, между прочим, обалдевший слон. Кое-кто (привет тебе, Андрей!) подобрался к моему столу с утра пораньше и перелистнул страничку.

«Какой-то бессодержательный у меня пост», — пожаловалась я в аське. «Ну и ладно, — ответила Наташа, — поэтичные посты могут себе это позволить!»

А мне кажется, фу такое писать в двадцать семь-то лет.

| + 7 |

@темы: сквозь объектив, life actually

---

|| И чо?

#инстаграм #офис #работа #трудовыебудни #йа_улитко #грипп #плюшевый! #капучино #пятница? #пятница!

@темы: вверх по лестнице, ведущей вниз

---

|| Transistor

Кто нашел на жестком диске скриншоты «Транзистора» трехмесячной давности, тот я.

| I see the spine of the world |

@темы: игры

---

|| Старые распри

Прощаясь с периодом творческого застоя, я первым делом берусь доводить до ума старые тексты, заброшенные так давно, что и вспомнить-то неловко. В прошлый раз я дописывала «Цепь». Сейчас взялась за «Старые распри», хотя это и не фик толком — попытка новеллизировать пятую серию первого сезона «Улья». Я садилась за нее прошлой осенью в терапевтических целях: мир известен, персонажи есть, сюжет придуман; бери да пиши в свое удовольствие.

Я написала четыре сцены и сдулась.

Нехитрая редактура обернулась переписыванием трех сцен и безжалостным удалением неудачной четвертой. Диалоги стали живее. Вставки о предысториях персонажей — естественнее. Текст похорошел и приобрел цельность, хотя сюжета как такового в нем не было и нет: завязка только намечается пунктиром, а про кульминацию и развязку можно почитать лишь в нашей википедии. Что есть: игра в слова, сладкий кофе, болтовня на кухне, бесконечный снег, снег, снег и усталый адмирал Петр Михайлович. Наверное, это и называется «слайс оф лайф». (Хотя больше похоже на «слайс оф безысходность».)

Тряхнем, короче, стариной.

Фандом: Mass Effect (или, если быть точными, ME3 мультиплеер)
Размер: 3519 слов
Таймлайн: 2186 год, самое начало войны со Жнецами
Рейтинг: PG-13
Персонажи: адмирал Петр Михайлович, капитан Шеймус Харпер, лейтенант Зои Скотт, батарианский наемник Чатка Шаддах, турианский офицер Игнатиус Яр и прочие члены «Улья»
Содержание: Когда грянула война, Совет Цитадели спешно выпустил указ о создании особого отряда, среди задач которого — если верить бумажкам — было «формирование основ межрасового сотрудничества». Бумажки врали. Командование Альянса, которому поручили заботу об «Улье», спихнуло отряд опальному адмиралу, передав на его попечение дюжину инопланетян и выделив под штаб-квартиру старое, наполовину развалившееся здание на стылой планете. И вот туда, к этой крохотной точке посреди бесконечных снегов и под всепрощающим звездным небом, и стягиваются наши герои...

>> old grudges

— В это тяжелое время война не обошла стороной ни одну семью. Кто-то из нас относится к этому как к испытанию, кто-то — как к проклятию, и я не стану лгать: нанесенные сегодня раны затянутся не скоро. И все же долг каждого из нас — долг гражданина, нет, человека — оказать любую посильную помощь сражающимся на фронте. Я знаю: многие из вас называют войну адом. Но в этом горниле выплавляются узы товарищества, что прочнее любой брони. Они связывают солдат, еще вчера бывших друг другу чужими, и…

— И старый ты хрен, — проворчал Петр Михайлович, отключив, наконец, звук.

Однажды, еще в самом начале войны, ему довелось видеть, как Хакетт готовится к выступлениям. В ход шли листочки с заметками, разбросанные по всему кабинету, многократное повторение речей наизусть, уловки, вычитанные в брошюрках для начинающих ораторов — престарелый адмирал был обаятелен, но косноязычен как черт, и витиеватые речи, заготовленные военными спичрайтерами, не давались ему без боя. Адмирал делил тексты на смысловые куски, писал первые буквы абзацев ручкой на костяшках пальцев и на чем свет стоит костерил того, кому пришла в голову идея сделать его, Хакетта, лицом и голосом Альянса. «Внушает, значит, твоя физиономия доверие на старости лет, — хмыкнул Петр Михайлович, — чем плохо?»

Хакетт отшутился тогда — лучше бы, сказал, мое лицо внушало ужас, — и почему-то спросил, смотрел ли Михайлович космооперы двадцатого века. Петр Михайлович такое старье не смотрел. Он вообще не любил кино про космос и войну.

На экране адмирал Хакетт еще продолжал открывать рот, беззвучно воодушевляя зрителей, однако вскоре пропала и его голограмма, сменившись кадрами военной хроники. Маршировали крошечные фигурки солдат, ползла тяжелая техника на фоне багрового неба, пылал затянутый дымом диск Земли в мертвой, глухой тишине заброшенной базы, до которой еще не докатились — да и докатятся ли? — боевые действия. Петр Михайлович проверил автоответчик и почтовый ящик, но ни там, ни там для него не нашлось вестей. Никому не нужна была горстка неудачников, сосланных на стылый Дуар, в эти, как изволила однажды выразиться Зои, «мерзлые галактические ебеня».

В глубине души Петр Михайлович считал лейтенанта Зои Скотт очень привлекательной, а ее слова — удивительно верными.

Ночи на Дуаре были безлунные и оттого особенно черные, они наступали рано и быстро, словно невидимый распорядитель щелкал выключателем на небесах. К шести часам уже темнело, и когда Петр Михайлович подошел к окну, чтобы приоткрыть форточку, вместо опостылевшего снега за окном он увидел свое лицо: усталое, оплывшее, заросшее седой вечерней щетиной. Лицо человека, который слишком много беспокоится и мало действует.

Прикрыв дверь, этот человек пошел в обход своего унылого царства.

Возведенная некогда ради амбициозного, но провалившегося с треском археологического проекта, база «Вавилон» обветшала и лишилась одного крыла, нависавшего над Риевой впадиной, но все равно могла приютить три таких отряда, как его «Улей». Когда Петр Михайлович распечатал двери впервые за семнадцать лет, на него, вопреки ожиданиям, не повеяло затхлым запахом давно брошенного жилья, — долгая дуарская зима намертво выстудила помещения, — и любопытно было наблюдать за тем, как разношерстные члены «Улья» обживают это стерильное, обожженное холодом пространство.

Те, что приезжали вместе, обычно и селились неподалеку, как Зои Скотт и Шеймус Харпер, Сарен Габе и его необычный друг Саймон Ракат (близости последних адмирал дивился до сих пор: он думал, что скорее свинья подружится с гусем, нежели кроган — с турианцем). А уж про несносную Квиб-Квиб, притащившую с собой гета, и говорить было нечего; кварианка облюбовала себе комнату в подвале и, насколько Петр Михайлович был осведомлен, синтетик не покидал ее даже ночью.

— Не то чтобы я была против, — сказала однажды Ферро Малджин, убедившись, что Ди не может ее слышать, — но как-то это странно. Знаете, кого не выгоняют из комнаты на ночь? Электронных слуг, которых за людей не считают, и домашних животных. Ну и любовников, конечно.

Петр Михайлович тоже не был против. К гету, в конце концов, все еще настороженно относились добрых две трети его отряда, да и у самого адмирала душа была бы не на месте, если бы он знал, что синтетик разгуливает в ночные часы по пустым коридорам «Вавилона».

Ферро, в отличие от гета, разгуливала по базе днем, и все бы ничего, но одно горячее видео с ее участием, попавшееся Петру Михайловичу на глаза пару дней назад, все еще смущало его ум и будоражило чувства.

Остальные члены «Улья» устроились кто во что горазд: большая часть жилых помещений обвалилась в пропасть вместе с северным крылом «Вавилона», поэтому новобранцам пришлось проявить фантазию. Так, тонкий и нервный Фортран — даром что агент ГОР — облюбовал себе какую-то подсобку в дальнем углу, натаскал в нее мебели и безвылазно сидел там в окружении мерцающих экранов, выходя лишь для того, чтобы шмыгнуть на кухню и обратно.

Заплеванная жиром кухня, совмещенная со столовой, редко пустовала по вечерам, и сейчас, проходя мимо, адмирал невольно задержал шаг.

— Я говорю тебе, — доносилось оттуда, и Петр Михайлович по голосу узнал Ферро, — еще как едят! Если, конечно, поймают. Мы с папаней устраивали им ловушки не раз и не два, обычно после того, как эти безобразники пробирались в наш склад. Баш на баш! Пыжаки едят наши запасы. Мы едим пыжаков.

— Ну бы мог подумать, — пробасил Саймон. В присутствии Ферро кроган неизменно смущался: не то потому, что тоже был осведомлен о ее бурном прошлом порнозвезды, не то потому, что она, азари, знала о Тучанке куда больше него самого.

— А я бы не отказался попробовать пыжака. — Шеймус. — На вкус, небось, как лягушачьи лапки. Вы пробовали лягушачьи лапки, Скотт?

— Кто-нибудь видел мой соус?

— Тот, который вонючий, или тот, который ну очень вонючий?

— Когда найдешь, сделай одолжение, сюда не тащи. Разговоры о пыжаках и без того перебивают аппетит.

Огромная кухня была некогда рассчитана на пять десятков ученых. Теперь за просторными столами с лихвой хватало места на всех членов «Улья». Когда пустота заброшенных лабораторий и зимняя тишина становились невмоготу, это давало прекрасную возможность собраться вместе, создавая какую-то видимость компании, но все-таки держась поодиночке. Кажущаяся непринужденность разговора не обманывала Петра Михайловича: он знал, что его подопечные разобщены, как и в первый день формирования отряда, полны тревог и взаимной, пусть и тщательно скрываемой неприязни. В горниле войны, быть может, и выплавлялись узы товарищества. На Дуаре опальный адмирал мог рассчитывать только на то, что его подчиненные рано или поздно примерзнут друг к другу, как ледышки.

Отмахнувшись от дурных предчувствий, Петр Михайлович переступил порог.

— Сэр. — Зои Скотт встала и собиралась отдать честь, но адмирал прервал ее взмахом руки.

— Вольно, лейтенант.

Инопланетяне притихли. Из всей разношерстной компании, которую судьба свела в «Улье», только командор ВС Турианской Иерархии Игнатиус Яр мог похвастаться двадцатью годами службы, но и тот подчас сомневался, какой устав соблюдать в присутствии командира с Земли. Что уж говорить о новобранцах, впервые оказавшихся в армии! Вколотить в них основы дисциплины было обязанностью Петра Михайловича, но тот вспоминал об их досье — и опускал руки. Турианский студент. Кроган-медик, выросший на Тессии под крылышком достопочтенной азарийской матроны. Батарианский наемник. Порнозвезда.

Неловкость, которую они испытывали при виде Петра Михайловича, была взаимной.

— Что в новостях? — В лоб спросила Нерис. Агентов ГОР, видимо, тоже не учили дисциплине и хорошим манерам.

— По-старому все, — буркнул Петр Михайлович, пробираясь к холодильнику. Где-то на нижней полке он, помнится, давеча припрятал лазанью. — У вас своего экрана нет, Кармайл? Обратитесь к кому-нибудь, пусть настроят.

— Нет уж, спасибо. А то буду все время с таким же кислым лицом ходить, как вы.

— Отставить болтовню, сержант! Или кто вы там в вашем ГОРе… — Петр Михайлович поджал губы. Раздражение, засевшее в нем занозой, мучило его не меньше, чем больного — приступ мигрени. — Поживете с мое, поймете, почем фунт лиху.

И вспомнил, разрывая хрустящий пакет пищевой пленки, что нет, не поживет: саларианке предстояло состариться в тридцать и отправиться на тот свет к сорока, если, конечно, война не внесет свои коррективы в древний, природой заведенный порядок. Эта мысль не добавила адмиралу настроения, и он в утешение бухнул в чашку аж три ложки сахара, несмотря на возраст и данное бывшей жене обещание поумериться со сладким. Бессонница и диабет — это, знаете ли, не шутки.

— В экстранете все про Менае пишут, — заметила Ферро. По модному экранчику ее омнитула ползли заголовки новостных статей. — И про примарха Виктуса еще. А, и вот: «несмотря на кампанию, лицом которой стал ныне покойный командир Шепард, явка на призывных пунктах ВКС Альянса оказалась на несколько порядков ниже ожидаемого, в то время как количество беженцев с Земли на Цитадель уже перевалило за»...

— Миллион? — подхватил Сарен, заглядывая через плечо своей синекожей подруги. — Ого! Цитадель-то по швам не треснет?

Петр Михайлович скривился, и вовсе не кофе — приторный и вязкий, как сливочная карамель — был тому виной.

— Мне всегда казалось удивительным, адмирал, что, несмотря на все ваши достижения на галактической арене, ваше общество гораздо менее милитаризовано, чем наша Иерархия, — сказал Игнатиус, прищелкнув жвалами. — Возможно, сейчас вы пожинаете горькие плоды недостаточной военной подготовки... У нас любой, покинувший родную планету в этот час, считался бы дезертиром.

— Это не помогло вам удержать Менае, — заметил Чатка. Он раскупорил какую-то баночку, чтобы обильно полить свою тарелку зеленым соусом, и по кухне поплыл резкий, неприятный запах чуждой еды. («Что стухло?» — бесцеремонно спросил Шеймус.) — Но вам повезло. У вас хотя бы была Менае. Она дала вам фору организовать какую-никакую эвакуацию с Палавена.

— Исключено. — Игнатиус расправил плечи. Полумрак кухни скрадывал очертания его фигуры и делал турианца похожим на рослого богомола. — Каждый солдат, отправленный командованием на Менае, сражался до конца. И каждый гражданин на Палавене сделает то же, выполняя свой долг. У нас есть поговорка: спину турианца вы увидите лишь тогда, когда турианец мертв.

— А поговорки о том, что никогда не отступают только смельчаки да дураки, у вас нет?

— При всем уважении, — начал Игнатиус, и, несмотря на переводчик, раздражение в его голосе слышалось уже явственно, — ты не знаешь, что такое свой дом и своя семья, которую поклялся защищать. Если бы ты был женат...

— Я бы купил своей женщине хорошего раба, — проворчал батарианец. — И позаботился бы о том, чтобы она первым рейсом мотала с Кхаршана, сбросив хаскам раба как балласт.

Игнатиус только рукой махнул, — что, мол, толку разговаривать с такими, как Чатка, — и Петр Михайлович впервые поймал себя на том, что симпатизирует турианскому вояке. Вот так, подумал он, пообтрепались наши заслуги, потускнели ордена, и ухнули долгие годы верной службы в никуда: сиди теперь на комке мерзлой ничейной земли, пестуй желторотых новобранцев, терпи наемников. За что Игнатиуса сослали в «Улей», Петр Михайлович в досье турианца читал, да не запомнил. А о том, в чем сам провинился, и вспоминать лишний раз не рвался.

Кухня, меж тем, пустела. Звенел тарелками Чатка в дальнем углу. Ушел Игнатиус, едва обронив «Спокойной ночи», умчалась Нерис Кармайл, и новоиспеченная троица приятелей — Сарен, Саймон да знойная Ферро — тоже заторопилась вон. Эти, подумал Петр Михайлович с неприязнью, не спать собрались — в компьютерные игры резаться, кто больше голов снесет виртуальным врагам на сон грядущий.

И было бы смешно адмиралу, кабы не стало грустно, хоть вешайся. Схлопочешь пулю в этих мерзлых ебенях — так даже честь у могилы отдать толком не смогут.

Да и, небось, не захотят. Одно слово — чужие.

~ ~ ~

Когда стрелки часов подобрались к одиннадцати вечера по местному времени, остатки лазаньи присохли к тарелке, а Петр Михайлович собрался на боковую, раздался настойчивый и дробный стук в дверь. Устав гадать, что случилось на этот раз — нашествие хасков? обвал второго крыла в бездонную пропасть вслед за первым? оргия в столовой? тьфу ты, пакостная мысль какая, — адмирал приоткрыл створки. Глаза его, привыкшие к свету настольных ламп, не сразу различили в белом пятне — знакомое лицо, а в красном — шарф.

Случился Шеймус.

— Харпер! Что это вы не спите, колобродите по ночам?

— На том свете отоспимся.

— Когда это вы успели уверовать в тот свет? — Проворчал Петр Михайлович. — Не далее как вчера вы просили на вашем надгробии высечь: «Да пребудет со мной его макаронная благодать». Я думал, вы атеист или, на худой конец, агностик.

— Пока не нашел мировоззрение себе по мерке, — Шеймус задумчиво почесал трехдневную щетину на подбородке. — Однажды думал, азарийские поверья мне в самый раз, ан нет: в плечах, оказалось, жмут. А вы?

Несмотря на то, что в комнату его не приглашали, Шеймус протиснулся внутрь незаметно и бесцеремонно. Если бы он не успел попутно отдать честь, Петр Михайлович выдворил бы его, чего доброго, обратно в коридор без всяких разговоров.

— А что — я? — Буркнул адмирал. — Я верю, что на том свете мне будет все равно, и потому на этом предпочту все-таки выспаться. Выкладывайте, с чем пришли, Харпер. У вас пятнадцать минут. Нет, пять.

— Уложусь, — легко сказал Шеймус, — в три. Дело-то пустяковое, адмирал. Карта найдется?

Кто видел карты иных миров, тот знает: их можно читать как историю признаний в любви. Одинокие первопроходцы давали формам рельефа названия, взятые в долг у родных планет, будто пытаясь смягчить саднящую, неизбывную тоску по дому. Благодаря им Петр Михайлович в минуты скуки находил на карте Дуара пик Хан-Тенгри, занесенную снегами долину Мохаве и даже Балканские горы, нареченные так кем-то из его соотечественников. За первопроходцами приходили исследователи, полные надежд и решимости покорить новые просторы; их стараниями карты пестрели фамилиями астронавтов, ученых и выдающихся личностей всех мастей. Хуже, право слово, были только романтики: те увековечивали в чужом ландшафте имена близких, и теперь Шеймус тыкал пальцем в ударный кратер, названный в честь неизвестной ему и, возможно, давно уже умершей женщины.

Петр Михайлович представил себе, как дает скалистой впадине имя Маши, имя бывшей, но, несомненно, все еще любимой жены, — и содрогнулся.

— Вышки тут и здесь, — объяснял тем временем Шеймус, — уже двадцать лет стоят. Выйдут из строя — плакали наши новости с Земли, и сам адмирал Хакетт до нас не достучится. А мы с Зои проверим вышки и к ночи вернемся.

— С чего бы такой пыл, Харпер? — Адмирал сощурился. Он пожил на свете достаточно, чтобы не принимать рвение подчиненных за чистую монету. — Боитесь без экстранета остаться, небось? Без хлеба и зрелищ?

— Ну, — согласился Шеймус. — Вы ж первый с катушек и поедете.

— Нахальства вам, Харпер, не занимать!

— Так точно, товарищ адмирал! Своего хватает.

Петр Михайлович думал было сделать выговор, открыл рот — да махнул рукой: что толку воду в ступе толочь. В карцер, что ли, отправить наглеца? Так ведь вся база — один большой карцер, куда ни глянь, голые стены да лед, и ветер скребется в покрытые инеем окна.

— А ну вас к черту, — сказал он с чувством. — Берите «Мако» ихний и катитесь отсюда, глаза б мои вас на «Вавилоне» не видели. Жду к завтрашнему вечеру отчет, что с вышками там да как. И вот еще что, Харпер!

Шеймус обернулся. Накопленная за день усталость легла на его плечи, спряталась в тенях под глазами. Голографическая карта, все еще висевшая в воздухе, бросала мертвенно-синие блики на его лицо. На мгновение Петру Михайловичу показалось, что перед ним стоит не человек — кукла; пустая шкура, под которой кроется не то враг, не то инопланетный шпион, не чета саларианцам с их ГОР.

— Признайтесь, — начал Петр Михайлович нехотя, — кто вас надоумил вышки проверять?

— А, это! — Шеймус махнул рукой, сворачивая карту, и его худощавое лицо растворилось в полутьме. — Я заглянул в список стратегических задач, которые нам полагалось выполнить «немедленно по прибытию на опорную базу». Там много интересного оказалось! Вот, например…

— Про стратегические задачи я и сам помню, — перебил Петр Михайлович, не желая признаваться, что просмотрел список лишь единожды, да и то — одним глазом, прежде чем отправить его в долгий ящик. — Я про другое спрашиваю. Почему потребовалось так много времени, чтобы приступить к выполнению, Харпер? Я недоволен!

~ ~ ~

Утро выдалось хрупким и прозрачным, как льдинка.

За рулем «Мако» сидел Шеймус. Вести по прямой ему было скучно, поэтому он закладывал виражи и намеренно выбирал непростые тропы, будто тестируя машину на прочность. Это была старая, видавшая лучшие годы модель, неприглядный бронированный короб с нашлепкой пушки на крыше, и когда под колеса попадал очередной валун, в его внутренностях что-то скрипело, будто под капотом ворочался огромный зверь. Пахло прогорклым машинным маслом и чем-то сладким, но, без сомнения, тоже исчерпавшим свой срок годности.

Лейтенант Зои Скотт сидела молча на кресле смертника, сложив на груди руки, и лишь однажды нарушила тишину, чтобы сообщить:

— К вечеру вьюга будет.

— Вы знаете приметы? — Оживился Шеймус. Покамест небо над впадиной было чище фарфора, да и прогноз не предвещал ненастья.

— Знаю, — кивнула Зои. — Главная примета сейчас звучит так: уедешь на «Мако» с человеком в красном шарфе — быть неприятностям. Не заглохнуть бы тут, посреди неизвестности…

— Все еще сердитесь из-за того случая на Бинту, Скотт? — Шеймус повысил голос, перекрикивая рев мотора. — Ладно вам, то хорошо, что хорошо кончается! Нас же, в конце концов, быстро подобрали.

— Десять часов!

— Всего-то и было, что маленькое приключение!

— Полдня без еды и воды, игра в «виселицу» в качестве единственного занятия — это было не приключение, а большое испытание моего рассудка!

— Но в этот раз я прихватил с собой шоколад.

«Мако» встряхнуло, и Шеймус чуть не прикусил себе язык. Здесь, в окрестностях Риевой впадины, местность выглядела так, будто некий великан пропустил горы через гигантскую мясорубку и высыпал на землю молотые жернова. Чертыхнувшись под нос, Шеймус перевел взгляд на дорогу, высматривая среди заснеженных скал, куда сам же и заехал, участок поровнее. Краем глаза он видел, как Зои открывает бардачок и перебирает содержимое: старые тряпки, измазанные не то краской, не то чьей-то засохшей кровью, поцарапанный датапад, смятая в гармошку банка из-под «Тупари»... А вот и плитка в хрустящей фольге.

— Это турианский шоколад, сэр.

— Никогда не поздно пробовать что-то новое, лейтенант.

— И на нем написано: «Для Ферро».

— Выходит, я начал утро с того, что спас одного из сослуживцев от анафилактического шока. Ну не молодец ли я?

Зои хмыкнула и сунула плитку обратно, с трудом защелкнув переполненный бардачок. Надо бы, подумала она, вернуть шоколад в столовую — и тут же забыла об этом: Шеймус бросил «Мако» на приступ очередной холмистой гряды. Машина дрожала, будто в припадке. Стрелка, показывавшая расстояние до цели пути, — первой из коммуникационных вышек, — металась, как сумасшедшая. Мелкие камни были транспортеру нипочем, а вот в расщелины между крупными валунами он пролезал боком, и Зои каждый раз боялась, что уж теперь-то они застрянут, но «Мако» натужно ревел, преодолевал препятствие, становился на все шесть колес и неутомимо полз дальше.

— Носок, — сказал Шеймус после взятия очередной преграды.

— Сэр?

— Это игра, лейтенант. Вы должны назвать слово на «к».

— Что-то не припомню такого в присяге.

— Никто не помнит, — вздохнул Шеймус. — Никто со мной играть не хочет. Скукотища!

Он пожал плечами, отвернулся и добавил газку. «Мако» взрыкнул. Иззубренная горная гряда за окном дернулась и стала чуть ближе.

В армии Шеймуса не любили: одни за неуживчивость, другие за странности, а третьи — за манеру щелкать тактические задачки, вычисляя запланированные потери, будто школьник — неизвестное в тетрадке. Ему, стратегу да биотику, прочили карьеру и чины, если бросит дурить и возьмется за ум, но Шеймус пошел вразнос и вылетел пробкой из Альянса, сказав прости-прощай своим погонам и военной пенсии впридачу. За спиной поговаривали: он видел однажды, как растут, прогрызая путь себе наружу, в телах колонистов личинки ракни. Есть отчего поехать крышей.

Что бы ни болтали сплетники, комиссия в первый же день войны признала разжалованного капитана годным к службе, и Харпер вышел из медицинского кабинета, победно закинув красный шарф на плечо. «С глаз долой, — вздохнул кто-то в приемном пункте, оформляя его перевод на Дуар, — из сердца вон». Но если и был человек в «Улье», сумевший найти в сердце местечко для Шеймуса Харпера, то уж точно не опальный адмирал Петр Михайлович.

— Клепсидра, — сказала Зои, переводя взгляд на спидометр. Стрелка уже миновала восемьдесят и подползала к девяноста. — Слышите, сэр?

— А! — Обрадовался Шеймус. — Алкоголик!

Поднявшийся ветер швырнул горсть сухих крупинок прямо в темное лобовое стекло. Кофе бы сюда, подумала Зои. Кофе с маршмеллоу было бы очень неплохо. С маршмеллоу и, может быть, терпким ликером, пусть даже из термоса.

— Кофе.

— Шаттл.

— Вот шаттл нам пришелся бы кстати. Вмиг долетели бы до… Стоп. С каких это пор «шаттл» начинается на «е»?

— Играть по правилам — неспортивно, — отмахнулся Шеймус. — Ваша буква — «л», Скотт.

— «Л», говорите? Жульничество.

— Да вы мстительны, лейтенант! Не то что Чатка.

— Вот как, — сухо откликнулась Зои.

— Ну. Шесть раз его в покер обжулил, хоть бы хны.

Шеймус вгляделся в молочную даль — не видно ли вышку? — однако на покатые горбы холмов уже опустился туман. Голографическая карта плыла в полутьме кабины, как экзотическая рыбка. Небо за грядой морщилось белыми барашками облаков. Зои поежилась, словно ветер, родившийся над застывшими волнами Моря Надежды, умудрился проникнуть внутрь «Мако» сквозь неведомые щели и пробрать ее до костей.

— Охота вам, сэр, панибратствовать с ксеносами.

— А вы, Скотт, откуда родом? — спросил Шеймус задумчиво, не отрываясь от карты.

— С Терра Новы. Но какое это…

— А я с Земли. Видите, мы с вами тоже друг другу ксеносы. Ваша буква — «ы».

— Не играю, — сказала Зои холодно.

Она и правда росла на границе систем Термина, на вспаханной обетованной земле, где младенцев пугают не полицейскими — батарианскими пиратами, грозящими с небес, а подросткам дарят пистолеты — на случай, если вчерашние страшилки обернутся всамделишным кошмаром. Все слова о братстве, все политики мира не могли убить в ней выпестованное годами, подкрепленное рассказами старших недоверие к чужим, особенно если те, как Чатка, могли похвастаться двумя парами глаз и полным отсутствием морали.

Раба он завел бы, думала Зои. Неприязнь холодным комком свернулась у нее в животе. Как знать, возможно, у этого батарианского отребья и правда был раб: веснушчатый паренек, увезенный пиратами с Мендуара, усталый инженер безымянной колонии или бесконечно добрый, как ее отец, но совершенно неспособный прогибаться…

— Эй! Не кисните, лейтенант, — велел Шеймус. — «Ксеносы» — это только слово. А знаете, сколько слов в современном языке?

— Ну? — Равнодушно спросила Зои. Ей не хотелось ни гадать, ни спорить.

— Пятьсот три тысячи, — пояснил Шеймус с удовольствием, — двести сорок шесть. А впереди у вас целый день безо всяких ксеносов, не считая конечно, меня. Смотрите, мы почти приехали.

Зои посмотрела. Скалы остались позади, и перед «Мако» расстилалась долина, ровная, как ладонь, вся в прожилках снега после вчерашней вьюги. Где-то у горизонта она сливалась с небом, обложенным тучами, и везде, куда ни посмотри, было белым-бело и холодно, как в операционной.

— Выше нос, лейтенант, — повторил Шеймус, кладя руку Зои на плечо. — Выше нос! День только начинается. Что-нибудь обязательно придумается.

FIN

P.S. Полный синопсис серии «Старые распри» можно найти тут.

@темы: смерть автора, Mass Effect: The Hive

---

|| 2010 vs 2014

UPD: Долго ли, коротко ли, Shep. осалила меня флешмобом, хотя смотреть, пожалуй, на моем десктопе особо не на что: увеличилось только количество ярлыков по сравнению с февралем, и космический пейзаж сменился иллюстрацией к «Слепому пятну». (Шепард, Ленг, фемдом, все дела.) Сегодня к нам как раз приходил участковый; оставил визитку, дал коту себя обшерстить, отпустил пару странных шуток, а под конец долго смотрел на экран, на котором — кхм-кхм — Ирма

прижимает к столу

трахает, что уж там Кая.

~ ~ ~

В 2010 году трава была зеленее, я — моложе, а логические диски на моем компьютере назывались в честь Дозоров Лукьяненко; а вот с играми, если судить по скриншоту, который я выкладывала тогда, было не ахти. Мой рабочий стол украшали всего две иконки: одна — Mass Effect 2; вторая — Dragon Age: Origins.

Зато теперь-то другое дело:

Можно подумать, что я совсем ушла в мир виртуальный и скоро превращусь в хикикомори, однако ж нет. Я просто прикупила компьютеру (который теперь называется Горном) новый жесткий диск и в связи с большим количеством свободного места обленилась вконец: устанавливаю игры, за которые, возможно, сяду еще нескоро, и не спешу удалять то, что пройдено год назад. А вдруг к Dishonored выпустят еще одно DLC? Ах, если бы.

На логическом диске «Контроль» стоит, само собой, винда. «Дестрой» отведен под игры и программное обеспечение. А вот на диске «Синтез» уже нет ни музыки, ни фотографий, ни текстов; там — Просто Жизнь.

Такие дела.

запись создана: 16.02.2014 в 15:20

@темы: флешмоб

---

|| В следующей жизни

Вчера, когда стрелка часов миновала восемь, руководитель проекта грозно нахмурил брови и спросил системного аналитика, когда же, наконец, будет готова следующая версия ПО. Аналитик вздохнул; аналитик поднял глаза к потолку; аналитик замурлыкал себе под нос:

однажды-ы-ы

в следующей жизни, Миша

когда я стану ко-о-ошкой

Я подумала, что из нашего аналитика вышел бы большой, пушистый, с рыжими боками и белым пузом кот.

В офисе, меж тем, отнюдь не так уж плохо: как только подействовали волшебные таблетки, это чудо современной фармакологии, я больше не хочу повеситься на проводе от мышки поутру при мысли о работе. Вернулась в норму стрессоустойчивость. Наладилось общение с командой. Начальство стало хвалить. Знакомые и незнакомые сотрудники принялись отпускать комплименты и говорить, что я хорошо выгляжу, хотя нервное истощение напоследок аукнулось мне очередными проблемами с физиономией. В местном кафе уже не спрашивают, что подать: узнают и сразу наливают капучино.

Я вот что думаю: тискать котиков — хорошо. Работать — хорошо.

Перерабатывать — плохо.

@темы: вверх по лестнице, ведущей вниз

---

|| Другая планета

В чем моей теперешней компании не откажешь, так это в готовности тратить деньги на корпоративы.

Сотрудникам из Мурманска оплачивают самолет, москвичам — поезд. Снимают загородные клубы, приглашают аниматоров, акробатов и цирк с конями, устраивают конкурсы, участвовать в которых можно ради лулзов и шоколадок; зовут выступать рок-группы. Я, с русской музыкой знакомая с пятого на десятое, в прошлый раз спьяну приняла Петкуна и его «Танцы минус» за «Зверей», за что мне впоследствии было очень стыдно, хотя своей неправильной догадкой я ни с кем не успела поделиться. Зато сейчас с первого взгляда узнала Чичерину, с удовольствием подпела, когда начался «Мой рок-н-ролл», попрыгала на танцполе под «Жару», ту-лу-ла ну и далее по тексту.

Весь остаток вечера пытала гугл и яндекс в поисках ее новой песни в приличном качестве, а нашла только видео из ВК, сделанное на коленке.

Привлечь мое внимание довольно просто: надо спеть о птицах и звездах, а еще упомянуть другие планеты.

@темы: звук

---

|| Доктор Кот

Иногда я думаю, что из Cartagia получился бы прекрасный Доктор Кто. Он носил бы бабочку, попивал «Доктора Виски» (Dr. Pepper + виски, то еще сочетание, на мой вкус) и отпускал странные шутки. Его знаменитой фразой стало бы «Только сельдерей, только хардкор!» Как минимум пара эпизодов про него были бы навеяны мифологией Лавкрафта: гончие псы Тиндала преследовали бы его сквозь пространство и время, ползучий хаос Ньярлатхотеп тянул бы щупальца к «Тардис», и однажды Доктору пришлось бы сыграть в пьесе «Король в желтом», надев на голову серебряную подставку от конфетницы вместо короны.

В компаньонах у него были бы Филя и Матильда, которые происками далеков-солонок превратились из котиков в человеков.

| котики есть? а если найду? |

@темы: сквозь объектив

---

|| Одиннадцать вопросов

Долго ли, коротко ли, а мне тоже прилетело. ) С вашего позволения свои вопросы придумывать я не буду — скучными они у меня, небось, выйдут, да и принудительно вешать их на кого бы то ни было не хочется, — но на чужие вопросы я ответила не без удовольствия.

>> UPD!

вопросы от Лиски-Редиски

вопросы от Лиска-Редиска

1. Как вы представляете себя в пятьдесят пять лет? Чем занимаетесь, где находитесь, кто рядом с вами?

Мне пятьдесят пять. Я одинока, скучна и никому не нужна. Я умираю в собственной квартире, и через несколько дней мой труп съедает моя же голодная овчарка. It is known.

Шутки шутками, однако мысли в стиле Бриджит Джонс, которая собиралась быть съеденной собственной овчаркой, иногда догоняют меня в середине рабочих будней. Я подозреваю, что на деле все будет не так уж плохо, однако на всякий случай мы с Feuille Morte дали друг другу обещание: если станем унылыми, никому, кроме друг друга, не нужными старушенциями, станем жить у моря и воспитывать нескольких котиков.

Это меня немного, знаете ли, утешает.

2. Какую до сих пор не существующую профессию вы бы предложили миру? Если для профессии нужны некие экстраординарные способности, ничего страшного — мечтать можно на полную катушку!

Я бы предложила профессии романтичные и в современном мире никому не нужные: астронавигатора, например; ксенолингвиста; ксенобиолога; архитектора, стоящего здания на других планетах; или вот, например, врача, который в последние минуты жизни пациента создает для него иллюзию иной, более полной и счастливой жизни, в которой мечты — сбылись, а надежды — оправдались. Последнее я не сама придумала, впрочем; есть игра To the Moon о двух врачах, пациент которых захотел полететь на Луну.

Короче, сколько Стар ни корми, она все равно в космос смотрит, вы же понимаете. )

3. Хотелось ли бы вам изменить что-то в своем прошлом?

Нет.

Некоторые мелочи забыть было бы неплохо, разве что.

4. А исторически значимом прошлом?

...И тут мне вспоминается картинка, гуляющая по тумблеру: фотошопленная обложка книги под названием «History was always awful». Без шуток: история полна дерьмища, но лезть в нее немытыми руками мне не хотелось бы. Во-первых, что было, то прошло. Во-вторых, эффект бабочки, знаете ли.

Но мне хотелось бы узнать, каким путем пошла бы Россия, если бы не революция 1917 года. Как показали бы мы себя во время Второй мировой войны? Получилась бы из нас к двадцать первому веку приличная конституционная монархия или нет? Как наука и культура отличались бы от советских? Ну очень любопытно.

5. Что бы вы попросили у джинна из бутылки? Кроме желания иметь неограниченное количество желаний.

О! Просьбу для всемогущей феи-крестной, если та вдруг решит облагодетельствовать меня в очередной праздник, я заготовила довольно давно. Я хотела бы всегда четко знать, чего мне хочется, представлять себе, что мне нужно сделать, чтобы поставленных целей добиваться, и всегда иметь силы и энергию действовать, а не просто лежать на диване в направлении мечты.

Совершеннолетие прошло, фея не появилась; надежда лишь на то, что джинн однажды выползет из раскупоренной бутылки виски. Пока это не случилось, вынуждена справляться самостоятельно. ))

6. Ваш любимый вкус мороженого?

С мороженым в кафе или в магазине никогда не угадаешь: один и тот же вкус может оказаться потрясающим у одной фирмы и совершенно отвратительным — у другой, так что в моменты сомнений я предпочитаю обычное ванильное: его испортить сложно; а в кафе можно попросить к нему варенье, ягоды или джем. Дома у нас, правда, ванильное идет только в кофе вместо молока, а для себя я покупаю фисташковое в знакомой коробке.

Оно дорогое, но вкусное — объедение просто!

7. В какую книгу вы бы хотели съездить в отпуск?

Желательно, в книгу, в которой мои шансы умереть быстро и мучительно стремятся к нулю. Во всех книгах, что приходят на ум, все не слава богу: то революция, то война, то игры на выживание, то вовсе антиутопия от и до и шоколад по номеркам.

Так что, думаю, выберу «Сиреневый город». Это наша книга, точнее, по правде говоря, пока еще и не книга толком, но вот в нее я с удовольствием уехала бы на недельку-другую. Гуляла бы по набережной, ела бы мороженое, ходила бы в кино и, наконец, познакомилась бы с нашими персонажами.

8. А если бы была возможность пожить в другой стране, год или два, какую бы выбрали?

Сейчас я, пожалуй, проголосовала бы за Канаду. Не отказалась бы я — гипотетически — и от перспективы пожить в какой-нибудь маленькой стране, например, в любимой мной Швеции, но незнание местного языка меня смущает: хотелось бы понимать, что говорят окружающие, и более-менее активно общаться с людьми на их родном языке. В США я бы тоже не отказалась пожить, впрочем, — но Канада мне все равно милее.

9. Что вы любите делать летом? Не обязательно, что в другое время года этим заниматься нельзя, но вот летом вам это нравится больше всего.

Гулять! Я люблю гулять на природе, но я, вместе с тем, ужасная мерзлячка: то мне зябко, то мне холодно, то я замерзаю, то ветер куда-нибудь задувает. Гулять летом — самое оно, даже если стоит жара.

10. Если бы вы решились завести собаку, по желанию или по необходимости, какой породы (смеси пород?) была бы эта собака?

О! Я бы непременно завела колли или шелти. В детстве у нас была колли.

Ну, ладно, если быть предельно честной, собака это была не моя — ее завел отчим еще до того, как встретился с моей мамой, и собака еще помнила моего брата, уехавшего на ПМЖ в Италию. Келли была рыжей, низкорослой, умной, голосистой, совершенно прекрасной собакой, хотя возни с ее шерстью, конечно, было предостаточно. Жизнь с такой собакой в загородном доме, наверное, напоминает ад: в грязной шерсти все время будут то какие-нибудь репьи, то собранный во время пеших прогулок мусор.

11. Если бы вы имели возможность издать любую книгу, о чем бы она была?

Меня неизменно забавляют подобные вопросы, так как ответ на них могу дать только один: я хочу иметь возможность рано или поздно издать свою книгу. Роман о Сиреневом городе; повесть о женщине-детективе без сердца из Санкт-Петербурга; рассказ о четырех одиноких космонавтах, нашедших в груде древнего инопланетного металлолома диковинную игрушку.

И в очередной раз даю себе обещание: после «Слепого пятна» — никаких макси-фиков!

>>

вопросы от Ландыш-ка

вопросы от Ландыш-ка

1. Ваша первая любимая книга и ваша нынешняя любимая книга

В глубоком детстве я читала и перечитывала «Волшебника Изумрудного города» Волкова — охотно и много, запоем, обычно под аккомпанемент Pet Shop Boys, хотя знала все книги (и песни) чуть ли не наизусть. О чем ребята поют, я тогда, конечно, не понимала, но песни вроде It's a Sin и Rent до сих пор ассоциируются у меня с Волшебной страной. Из шести книг моей любимой была последняя, про визит инопланетян, и оттуда, возможно, и растут ноги моей любви к научной фантастике; сейчас я испытываю к ней смешанные чувства, потому что фандом и слешеры. Мое детство никогда не будет прежним, потоптались по эдельвейсам — ну и что там еще в подобных случаях говорят.

А вот сейчас-то любимых книг у меня и нет, хотя читаю я достаточно и по привычке, конечно, всегда называю «1984» Оруэлла.

2. Ваше имя - оно вам нравится? Как вы предпочитаете, чтобы вас называли?

Мне, пожалуй, нравится мое имя; мне не нравится, когда его сокращают. У нас с Feuille Morte это предмет шуток: я ее прекрасной Наташечкой могу звать, а она меня Катенькой или Катюшей — нет.

Хотя вообще-то я, конечно, предпочитаю, чтобы меня называли «моя жестокая госпожа».

3. Отпуск мечты — какой он?

Я бы хотела, чтобы мой отпуск сочетал в себе все: и время, проведенное спокойно дома, и поездку в дальние края, и путешествие на природу, и пару автобусных экскурсий, тех самых, которые начинаются ни свет, ни заря и длятся по двенадцать часов, а то и больше, и музеи я тоже хочу, и, если получится, пару приключений, и поход по местным магазинам, а также хотя бы один вечер с хорошей выпивкой.

4. Чего вы боитесь?

Ой, список моих страхов длинен и по-взрослому уныл: я боюсь войны, инвалидности, толпы и цензуры.

И, само собой, мутных дяденек в темных подъездах.

5. Какая у вас была в детстве любимая игра?

В детстве я была стеснительной и молчаливой, как партизан — сказывалось, видимо, то, что меня никогда не водили в садик; играла я из-за этого по большей части сама с собой, а в школе — в те же догонялки, что и прочие.

Но иногда, когда я уезжала с родителями в Вышний Волочек, где у меня жила прабабушка, я с огромнейшим удовольствием строила там шалаши, а дома — лабиринты из составленных рядком табуреток, накрытых покрывалом.

6. В двух словах (а то подробно можно мно-о-о-ого) опишите идеально место для жизни: страну, город и само жилье — квартира/дом, центр/окраина, столица/провинция/деревня...

Я хотела бы жить в столице — либо в таком большом и современном городе, что он практически неотличим от столицы. Я бы хотела жить в квартире, потому что дом мне определенно не нужен, и, кроме того, мне нравится знать, что тут, за стенкой — другие люди. (Главное, чтобы они не мешали по ночам.) Я бы хотела жить — и раньше я бы непременно написала, что в России, но переезд из Питера в Москву поставил мое отношение к смене места жительства с ног на голову, и теперь я думаю, что недурно адаптировалась бы к заграничным ромашкам.

7. Свойственно ли вам упарываться горячо чем-нибудь увлекаться? Ваше нынешнее/последнее такое увлечение?



Я склонна упарываться по играм и фильмам, а точнее — по мирам, сюжетам и персонажам; и чем больше личного я вкладываю в фандом, тем дольше длится увлечение. Вспомним, например, про «Врата Балдура» или «Эффект Массы», которые позволили мне создать собственных персонажей. По «Вратам Балдура» я писала огромный, просто огромнейший фик несколько лет, «Эффект Массы» до сих пор умудряется бередить мне душу и воображение. Или вот игры Saints Row, в которых мы с Feuille Morte создали Лесли Купер и Тельму Янг — кто бы мог подумать, что эта история вдохновит меня аж на три текста.

В последние недели я переживала короткий — но довольно, впрочем, яркий, — период увлечения по «Первому мстителю». Хорошо бы второй фик по нему дописать, пока я не потеряла окончательно интерес к фандому.

8. Идеальный друг/подруга среди персонажей кино/книг. Почему? (речь идет именно о дружбе, а не о романтических отношениях или браке)

Этот вопрос застал меня врасплох, и я даже обратилась за помощью к Feuille Morte, которая посоветовала мне назвать Джонни Гэта: милейшего человека, на счету которого уже в начале второй игры было больше трехсот убийств, а впереди, между прочим, еще третья и четвертая части.

Вопрос и правда сложный, и вот почему: читая книги, играя, я всегда оцениваю персонажей в прописанном заранее контексте, но никогда, увы, не ставлю себя рядом с ними. Я могу представить, с кем хотели бы дружить мои герои в том или ином сеттинге. Я могу представить, с кем хотела бы дружить я, если бы злокозненная магия занесла меня в мир фильма или книги. Но если бы герои моих любимых произведений вдруг оказались бы в реальном мире, я, возможно, не захотела бы дружить.

Я, возможно, захотела бы бежать от них со всех ног.

9. Блюдо, которые вы обязательно закажете в кафе/ресторане или даже пойдете в конкретное место именно ради него.

Паста; конечно, паста. Паста с соусом Болоньезе; паста с морепродуктами (но без мидий!); паста с помидорами. Добавьте к этому божественному блюду капучино — и этот обед можно использовать в качестве приманки в ловушке.

10. Если бы вы были сказочным существом (антропоморфные — эльфы, гномы, хоббиты и прочие вампиры, и не очень — драконы, единороги и пр.), то кем? Человека выбрать нельзя.

И хочется, понимаете, польстить себе, сказав, что была бы я эльфочкой или какой-нибудь там драконицей с золотыми глазами и алой чешуей — ан нет; вышла бы я, небось, какой-нибудь бледной немочью или холодной русалкой, и безуспешно пыталась бы заманивать прохожих под воду до тех пор, пока не придет Ведьмак и не снесет мне голову.

11. Есть ли у вас любимый вид рукоделия? Почему он? Если нет, то почему нет?

Есть: рукоблудие!

>>

вопросы от Stina

вопросы от Stina

1. Какая ваша черта характера вам действительно нравится, заставляет гордиться собой?

Я сама считаю себя взвешенным, спокойным, умеренным человеком, который не склонен к панике и нагнетению обстановки. А вот кажусь ли я такой же со стороны — фиг его знает!

2. Какой самый сумасшедший, невероятный поступок вы совершали в своей жизни?

Лет в шестнадцать-семнадцать я крала вещи в магазинах. Не могу сказать, как так вышло; мне просто ужасно хотелось, просто руки чесались, и однажды я, гордая собой, вынесла даже какой-то диск из крупного книжного магазина, спрятав его под одеждой. Сколько менее масштабных краж я уже не помню — тот еще вопрос. Удивительно, что меня ни разу не поймали! Но когда я поступила в университет, все это как отрезало.

3. Как звали вашу первую любовь? Можно написать просто имя, а можно добавить подробностей) Кого считать первой любовью — на ваше усмотрение, можно любовь из детского сада, а можно из более поздних лет)

Вот прочитала я этот вопрос и в очередной раз подумала, что и не знаю, случалась ли в моей жизни эта «первая любовь» вообще; молодой человек, конечно, в какой-то момент у меня был, и мне казалось, что люблю я его ужасно, но сейчас, оглядываясь назад, думаю: кто; почему; зачем?!

Звали его Владимиром, но я — ах, эта юношеская влюбленность по аське — звала его исключительно по нику.

4. Как вас можно было бы кратко описать, чтобы незнакомый человек мог вас узнать в толпе мужчин/женщин одного возраста?

Ищите девчонку, которая выглядит так, будто только вчера поступила в университет (без малого двадцать семь лет? какие-такие двадцать семь?). На голове у нее — огромные наушники с Дартом Вейдером; а если и нет, вы обязательно узнаете ее по быстрой походке и отсутствующему взгляду, как будто она разговаривает с голосами в своей голове.

5. Что вы делаете, когда хотите себя порадовать?

Это, право слово, зависит от того, что угодно моей душеньке в отдельно взятый момент. Глупо тратить деньги на себя, когда не хочется новых шмоток; глупо покупать новую игру, если не хочется играть; и глупо, увы, делать себе пасту с креветками в белом вине, когда хочется слопать размороженный блинчик и запить чаем.

6. Кем бы вы работали, если бы все профессии оплачивались одинаково?

Иногда карьера профессионального писателя кажется мне соблазнительной, но даже если забыть про контракты с издательствами, дедлайны, копирайты и прочие страшные слова, с которыми писатель волей-неволей имеет дело, мне бы все равно хотелось заниматься чем-то еще: для разнообразия, чтобы не раскисали мозги. Пожалуй, мне бы хотелось остаться в IT и строить свою карьеру в техподдержке: стать для начала руководителем, а там видно будет.

7. Что вы умеете делать хорошо?

Возможно, я льщу себе, но мне кажется, что я хорошо пишу. Путь мой как писателя, конечно, только начинается, для писателя двадцать шесть лет — вообще не возраст, но теперь, глядя на последние тексты, я не прячу от ужаса голову в песок, а, скорее, снисходительно хлопаю себя по плечу: неплохо, детка!

8. Чей дневник вы рекомендовали бы как интересный?

И это вы спрашиваете у человека, который регулярно читает чужое избранное, потому что собственное ему кажется приевшимся и скучным!

Но я всегда готова порекомендовать всем желающим дневник Feuille Morte, конечно.

9. Что, по вашему, стоит обязательно сделать всем, кто этого еще не сделал?

© delphinecormier

Поиграть в Journey.

10. Какая самая печальная песня, которую вы знаете? Если можете сказать, почему — то почему?

Ооо, это сложный вопрос! Но интересный.

Сейчас я бы, пожалуй, голосовала за песню Garmonia от Lights Out Asia. Вообще надо сказать, что почти все композиции в стиле эмбиента и пост-рока грустны и печальны, потому что наводят меня на мысли о безграничности космоса и тщете человеческого бытия, за что я, в общем, их и люблю. Посмотрите хотя бы на названия песен от Lights Out Asia: The wrong message could end you; Attempt no landings here; Angels without hands. У Hammock все тоже очень грустно; мой фаворит — You may emerge from this more dead than alive.

Но, в общем, Garmonia!

Люблю я ее за вокал, который начинается где-то после 5:30, и за ассоциации с «Эффектом Массы». Умирает Тейн, и Рипли выходит из стерильной комнаты госпиталя в холл, к окну, из которого видно кольцо Президиума. Ей не хочется возвращаться на корабль, ей не хочется сражаться, и вообще не ее это призвание — Галактику спасать, но отступать некуда, да уже и не хочется; война ободрала ее, как абразивная шкурка, оставила от человека один только солдатский стержень, и много миль еще до сна.

Ащщ.

11. Как обычно проходят ваши вторники?

Так же, как и среды, хотела ответить я, ан нет: по какому-то неписаному закону игры в США обычно выпускают именно по вторникам (а на территории Европы — по четвергам, кстати), так что если выходит новое дополнение любимой игры или, скажем, новый эпизод от Telltale Games, высока вероятность, что я буду сидеть ночью и упарываться до предела.

...и еще один вне флешмоба:

>>

вопрос от нои-альбинои про фемдом

вопрос от нои-альбинои

почему ты так любишь фемдом? и как давно ты поняла, что вот это вот есть твой кинк? был ли для этого какой-то катализатор, момент Х?

Все началось с третьего «Эффекта Массы». А если точнее — с Кая Ленга. И с моей болгарской подруги; приходя на биоваровскую социалку, я надеялась подружиться с кем-то из США или, быть может, Канады, а вышло вон как. Быстро поняв, что тейносообщество не разделяет наш интерес к Ленгу, мы стали перекидываться личными сообщениями, потом ретировались в AIM, и я в какой-то момент упомянула, что не прочь представить себе Ленга у Шепард в плену этак после событий на «Кроносе».

Сейчас мне кажется, что слабый, не вполне осознанный интерес к фемдому был у меня и раньше — возвращалась же я, в конце концов, мыслями к тому, как Шепард посещает Ленга в тесной тюремной камере, — но я не представляла себе, что же будет следом. Что, в конце концов, женщина может сделать с закованным в наручники мужчиной?

О, сказала Майя, у которой уже был изрядный опыт в этом вопросе, я тебе сейчас расскажу.

Ну и заверте.

С тех пор, как я открыла для себя фемдом во всех его проявлениях (а кое-что из того, что я называю фемдомом, таковым, в общем-то, не является), жизнь моя стала в несколько раз прекраснее и удивительнее. Дело тут не только в сексуальных кинках, конечно, а в том, что привычные гендерные роли встали для меня с ног на голову. Я, кажется, стала больше любить женщин-лидеров, женщин-воительниц (хотя большинство из них к фемдому никакого непосредственного отношения не имеют). Меня окончательно перестали смущать пары, в которых женщина играет первую скрипку. Я наконец-то поняла, что делать с нравящимися мне персонажами мужского пола, представлять которых ведущими неинтересно, а равноправными партнерами — не кинково, «не то». Примерно в то же время я стала ближе знакомиться с феминизмом, и тут, я считаю, тоже собака порылась.

Все это, в конечном итоге, неудивительно: человеку, я считаю, всегда идет на пользу четкое осознание того, что ему нравится и что его кинкует.

запись создана: 06.05.2014 в 00:08

@темы: флешмоб

---

|| Кто упрлс?

В Стилуотере с одной буквой «л» счастливые владельцы собак выгуливают своих лопоухих питомцев, мамаши — крикливых детей, а девушки и юноши — возлюбленных, хотя бы до ближайшего парка с прудом и парой грязно-серых лебедей. Жители diary.ru, которым закон не писан, выгуливают аватарки.

Милая, постарайся, пожалуйста, не обижать моих гостей, не предлагать травки и «пойти пострелять копов» постоянным читателям и не убивать людей без причины.

Искренне твоя, Стар.

@темы: di@ry, Saints Row

---

|| Первое правило бойцовского клуба

Спросила у меня тут добрая женщина психотерапевт, почему я играю в компьютерные игры.

Ну я и рассказала ей об историях, которые пробирают до самого нутра; о вымышленных мирах, что благодаря интерактивности становятся ближе; о полнокровных персонажах, королях и капусте. О том, как вьется на ветру золотой шарф маленького Мако, покоряющего золотые пески на пути к заснеженной вершине; о том, как медленно оседает илистая взвесь за стеклами потерянного в Атлантическом океане Восторга; о том, как босс «Святых с Третьей улицы» Лесли Купер и ее будущая правая рука Тельма Янг курят в дождевой мгле, а впереди у них долгая и, несомненно, очень счастливая жизнь.

Подвели итог: компьютерные игры, равно как кино и книги, являются для меня формой интеллектуального досуга.

А потом я пошла домой, чтобы в компании Feuille Morte гонять по улицам Стилуотера (с одной «л», сука) на краденой тачке и сбивать прохожих, курить в подворотнях косячки, поливать сточными водами дорогие магазины, избивать фанатов тучной порнозвезды, торговать наркотой, отрезать головы конкурентам, хоронить заживо идиотов, ломать пальцы автомеханикам, вызволять из тюрьмы приговоренного к смертной казни лучшего дружка, стрелять в копов, сбивать вертолеты из базуки и сворачивать шеи на бойцовском ринге.

Когда бы вы знали, в общем, из какого сора порой растут прекрасные хедканоны, не ведая никакого стыда.

Стыд для слабаков.

| fight club |

@темы: Saints Row

---

|| The dacha

...Вернемся к фотографиям. ))

Я на даче не была очень давно. Знакомых там у меня нет, гулять особо негде: вокруг ни леса, ни речки, ни живописных холмов, все сплошь садовые участки по шесть соток. Сортир во дворе, про интернет, конечно, даже и не слышали, только и остается, что читать и есть: малину, смородину, крыжовник, ежевику, горох и рябину.

Нужный поворот на нашу линию — «нулевую», которая почему-то идет после двадцать третьей, — по-прежнему узнается по огромной помойке, хотя часть мусора попытались вывезти, а оставшийся стыдливо присыпали землей. Участок слева спрятан за глухим забором: его унаследовала не очень приятная, недружелюбная семья. Участок справа заброшен и зарастает травой: его наследовать некому. От бывших зарослей моей любимой смородины, красной и белой, остались по просьбе бабушки только два куцых куста, без слез не взглянешь. Стручки гороха плоские, как листы бумаги. Малины много, отборной и вкусной, но, к сожалению, червяки добрались до нее раньше меня. Старая времянка вся заросла (виноградом? плющом? я полный ноль в ботанике, спасибо и на том, что отличаю василек от ромашки, а крапиву — от борщевика). В этих зарослях дедушка прибил нечто вроде скворечника, надеясь привлечь синичек, однако весной белка вывела там двух бельчат.

(Я когда-нибудь писала, что однажды у нас дома целый год жила белка? Надо будет попросить у мамы сканы фотографий и рассказать об этом.)

За времянкой вымахала лещина, в парнике над зелеными помидорами нависают гроздья незрелого винограда. В сортире все так же стоят неподписанные банки с каким-то странным содержимым: не то ядовитыми химикатами для травли вредителей, не то марганцовкой. Люпин отцвел, флоксы, наоборот, пока еще не распустились. За водой еще ходят с ведрами на питьевой пруд. Кричат стрижи. Ходят по участку чужие коты (но черно-белый на фотографиях — это наш). Мы с мамой прогулялись, как раньше, по садоводству, жуя травинки, поглядывая по сторонам: интересно же, кто как обустроился на своих шести сотках. Большая часть домов строилась лет сорок назад, своими руками, с помощью смекалки и такой-то матери; мы видели ограду из ажурных спинок кроватей, вывезенных не то из лагеря, не то из больницы, заброшенные фундаменты, аккуратные домики, обшитые на американский манер пластиковыми панелями, подстриженные лужайки и заросли сорной травы. При мысли о том, сколько лет бабушке с дедушкой, которых я всегда воспринимала как этакую константу нашей семьи, стало тоскливо.

Мама меня утешила, сказала, мол, не расстраивайся: жизнь, хочешь или нет, идет только в одну сторону.

| + 22 |

@темы: сквозь объектив

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

|| Республика кошек

В последнее время мой дневник превращается в нехитрый фотоблог: в нем сплошь цветочки, веточки да котики. Я бы и хотела разбавить снимки творчеством или, скажем, глубокомысленными постами, но в выходные побывала с родителями на даче, с Пани В. — в «Республике кошек», и на фотографиях, которые я привезла из Питера, опять все то же: котики и цветочки. Ну что тут поделаешь! Прошу не судить меня строго: люди в присутствии кошек, как известно, стремительно глупеют, а в «Республике» их было целых двадцать.

Как кафе «Республика», признаться, так себе: неуютно, тесно, людно; в куцем и напечатанном на дурном принтере меню сплошь сладости и кофе. Но это не так уж важно, потому что туда никто не ходит за капучино и штруделями. Все ходят гладить котиков.

Котики обитают в двух дальних комнатах, а попасть к ним можно через «волшебный», как в Нарнии, шкаф с ручкой в форме львиной головы. На шкафу табличка: «Здесь живет Их Кошачье Величество». Гостей заставляют мыть руки, надевать бахилы и оформлять шуточные паспорта (я, переведя свой возраст в кошачий, с прискорбием констатировала, что мой кот старше меня), а в шкафу — мяукать. Трижды. Громко. Хором.

Иначе не пустят в кошачью страну.

Самая интересная часть посещения — знакомство со всеми обитателями республики. Рассказывают про биографию каждой кошки, породу, характер, повадки; я, само собой, вертелась вокруг девушки-экскурсовода, постоянно щелкала фотоаппаратом и, по словам Feuille Morte, «изменяла Северусу с другими котиками».

(Но они все такие милые, черт возьми.)

Про эрмитажную кошку Дору Маар, названную в честь возлюбленной Пабло Пикассо, сказали: королева и кокетка. Ее, мол, нужно осыпать комплиментами, чтобы согласилась позировать: Дора хорошая; Дора красивая; Дора — потрясающая киса.

В этот момент к восторгу посетителей кокетка изогнулась и стала вылизывать собственный хвост.

У Луны разноцветные глаза, и она из-за этого глуховата. (Белые кошки с голубыми глазами, как известно, вовсе не слышат.)

Галу принесли усыплять в клинику, когда выяснилось, что она не сможет участвовать в выставках из-за неправильного «излома хвоста». Шерсть у Галы потрясающая, водоотталкивающая, шелковистая. Прямо целый день стояла бы рядом и гладила.

А вот другая бенгальская, имя которой я уже не помню, ослепла после тяжелых родов и почти перестала ухаживать за собой. Сейчас ищут семью, в которой кошке могли бы оказывать должный уход.

Сфинкс Дюшес тут же вызвал у меня ассоциации с песней «Цветут цветы», потому что, понимаете ли —

На холодной Земле,
населенной извне,
приземляются они —
инопланетяне

Когда я попробовала погладить дремлющего Дюшу, осторожно просунув руку в «норку», его вислоухая подруга Есения тут же открыла глаза и тяпнула меня за запястье.

У мейн-куна Фреи — три с половиной лапы: правая передняя у нее с детства укороченная, но вполне «рабочая».

Зато у Хемингуэя — по шесть пальцев на каждой лапе. На сайте утверждается, что мейн-кун — потомок шестипалого кота по имени Снежок, «кота в варежках», который некогда жил у писателя. Котику девять месяцев, а он уже тяжелее и мордастее Севы.

Мару! Мару появился в «Республике кошек» в конце июня, человеческое внимание ему пока еще не надоело, так что он охотнее всего общался с посетителями.

Манеки Нэко дрыхла на троне и позволила себя фотографировать со всех ракурсов.

У президента республики очень породистое имя: Жан-Батист-Мишель Валлен-Деламот; кота назвали в честь архитектора, работавшего в Петербурге при Екатерине Великой.

Гоген, разрекламированный на сайте как «доброта и кротость», посмотрел на нас с презрением и, как только его отпустили, ушел спать наверх.

Ну и, собственно, Оливия, обладательница чарующих зеленых глаз (которые у меня, конечно, толком не вышли на снимках) и любительница коротких волос у человеков. На второй фотографии она как раз «причесывает» нашу девушку-экскурсовода.

Есть в «Республике», кроме того, Эрик, кот-такса на коротеньких лапках; бобтейл Илвис со смешным огрызком хвоста; Малышка Мю с плоской мордой; Штаки, подстриженная после недавней операции подо льва, и другие обитатели, которых я уже не назову. Состав республиканцев время от времени меняется: старым кошкам находят семьи, новых берут на попечение, поэтому если вы придете в кафе через месяц, возможно, кого-то из моих фотомоделей уже там не будет.

Мораль? Теперь вы знаете, чем заняться в Питере, если у вас есть лишние двести рублей в кармане и нет аллергии.

@темы: сквозь объектив

---

|| Путешествие из Петербурга в Москву

Когда была маленькая, ездила к прабабке в деревню — в Вышний Волочек.

Билеты всегда брали на сидячие места, и непременно на поезд, который отправлялся с Московского вокзала в семь утра. Это, конечно, казалось мне тогда ранью несусветной, и подъем в пять был частью большого путешествия. Сейчас-то добраться до Вышнего Волочка можно и за пять часов, и за два, если раскошелиться на «Сапсан», но тогда-то поезд плелся до пункта назначения все шесть, а то и семь часов, иногда подолгу останавливаясь прямо посреди леса или поля; опоздания были в порядке вещей. Это, как объясняла бабушка, оттого, что перед нами ехала скоростная «Аврора», после которой должна была пройти специальная машина — закрутить на рельсах слабые болты, чтобы не случилось аварии. (Правда или нет, до сих пор не знаю.) К концу поездки я успевала вся извертеться на сиденье, но в следующий раз снова первой лезла в вагон.

Получить места по ходу поезда было огромной удачей. Большую часть времени я проводила, глядя в окно, хотя за ним, в общем, не так уж много интересного: леса, леса, поля, снова леса, редкие домики, ниточки рек и ручейков, опять леса. На коротких остановках, длящихся по минуту или две, мы с дедушкой иногда высовывали из вагона носы, а бабушка очень переживала: как бы поезд не уехал без нас. (До сих пор помню названия станций, которые мы проезжали: Чудово. Окуловка. Малая Вишера. Бологое. Мне говорили, что Бологое находится как раз между Петербургом и Москвой, и с тех пор Бологое для меня — то самое мифическое место, где поребрик превращается в бордюр, а парадная и подъезд мирно соседствуют друг с другом.) Где-то в середине пути разворачивались припасенные заранее бутерброды и вареные яйца. По вагонам изредка ходили коробейники с солеными орешками и — самое главное — книжками. (Помню, как один продавец сунул комикс про Микки-Мауса, работавшего частным детективом, прямо мне в руки. Очень любила потом этот комикс.) Уже за полчаса до прибытия на станцию люди начинали собираться, за пятнадцать минут — покачивались со всеми сумками и чемоданами в тамбуре, разглядывая окрестности через заплеванные окна. Платформа в Вышнем Волочке была короткая, поэтому счастливые обладатели мест в хвосте поезда частенько выходили из вагонов прямо на землю или втаскивали сумки наверх по железной узкой лесенке, спущенной проводником. Помню вокзал с фонтанчиком питьевой воды, какой-то мозаикой на стене и надземным переходом, с которого открывался шикарный вид на рельсы, убегающие в обе стороны.

Я еще питаю — по старой памяти — некоторую нежность ко всей этой дорожной романтике, хотя частые поездки из северной столицы в официальную и обратно избавили меня от лишних сантиментов. Теперь дневной поезд кажется не приключением, а напрасной тратой времени; езжу я только ночным или «Сапсаном», в первом вижу сны, а за окном второго все слишком уж быстро мелькает, да и чего я там не знаю: леса, леса, поля, снова леса. Но вот сегодня подняла голову от ноутбука — увидела островки иван-чая на опушках, линии электропередачи, одинокие домики, светлые не то болотца, не то озерца, — и опять захотелось, как в детстве, купить билет и уехать куда-нибудь далеко-далеко.

(Желательно туда, где не придется писать деловые письма в свой законный выходной. Трижды ха!)

@темы: life actually

---

|| Слепое пятно, или Абыр-абыр #2

количество иллюстраций к фику: 2

количество написанных глав: 4/6

количество мыслей о том, как бы получше обставить сюжет пятой главы: 0

но ничего, я намерена довести работу на этим текстом до конца хотя бы из чистого упрямства!

Она посмотрела на Ленга — адмирал Альянса, первый человек-спектр, дважды героиня Галактики, притча во языцех, черт бы ее побрал, — и положила перед ним сочный, пахнущий сыром и ветчиной, приправленный легким майонезом сэндвич.

— Это тебе.

— Кто бы мог подумать, — усмехнулся Ленг, — что сама Шепард однажды сделает мне завтрак.

В наступившем молчании слышно было, как он жует вафли, как размеренно гудит мотор в заднем отсеке да выводит тихие рулады певица, чью песню как раз поставил ди-джей по радио для какой-то влюбленной пары. Будь рядом со мной, сквозь помехи пел безликий женский голос, записанный за тысячи световых лет отсюда, будь моим светом и солнцем, не отпускай меня, люби меня, о, о, пожалуйста, обними меня и люби, пока не поздно.

(я однажды подбрасывала монетку: орел — счастливый конец истории, решка — несчастливый;

а монетка встала на ребро)

black is the color of my true love's hair

his face so soft and wondrous fair

© faun-songs

Код для обзоров.

[L]Dark Star[/L] — <a href="http://156169.diary.ru/p198677385.htm">рисунок</a> с пейрингом Шепард/Кай Ленг, R

@темы: Mass Effect