|| Даже на еже

Обычно я не увлекаюсь фанкастами, фейс-клеймами и прочая, прочая, но тут увидела старую фотографию Анжелики Хьюстон, заорала дурниной и бросилась в фотошоп — потому что ну, Ирма Шепард ведь.

@темы: Mass Effect

---

|| The Silent Age

я: фи, не люблю point-and-click игры

стим: пссст, чувиха, не хочешь поиграть в point-and-click про уборщика, который путешествует во времени?

я: ...

стим: он спасает мир, между прочим, а это вам не дулечки воробушкам показывать

я: ...

стим: еще в этой игре есть крокодил и шпион из советского союза. советский шпион, карл!..

я: ...

стим: не, ну чо ты, ну глянь

я: *швыряю деньги в экран*

@темы: игры

---

|| Косулетерапия

В книге Тома Демарко «Человеческий фактор» есть рассказ о тесной команде профессионалов, которые считали, что цыплята и губы — невероятно смешно, обхохочешься просто. Однажды они искали нового сотрудника, и после того, как очередной кандидат, рассказав о себе, вышел за дверь, один из коллег заметил: «Полагаю, к знаниям придраться нельзя. Но как вы думаете, он когда-нибудь сможет понять, что цыплята с губами – это смешно?»

Кандидата не взяли.

Короче, с этого дня я, напустив на себя серьезный вид, буду пытать соискателей вопросом о том, нравятся ли им косули. А чо? Тому Демарко можно, а мне нельзя, что ли?

A photo posted by Instagram

@темы: вверх по лестнице, ведущей вниз

---

|| Слепое пятно, глава 5

В какой-то момент работа над «Слепым пятном» стала напоминать мне заплыв через Ла-Манш: берег Англии остался далеко позади и уже скрылся за горизонтом, берег Франции еще не показался впереди, и все, что у меня есть — это слова, слова-слова-слова, очень много слов, и мне хочется уже потонуть в них, наконец.

Буль-буль.

Фандом: Mass Effect
Размер: 6500 слов, глава 5/8
Таймлайн: пост-МЕ3
Рейтинг: R
Персонажи: Ирма Дж. Шепард/Кай Ленг, Кольят Криос в качестве приглашенной звезды, НМП и НЖП на втором плане
Предупреждения: насилие, смерть второстепенных персонажей, ненормативная лексика, употребление наркотических веществ, дабкон, фемдом, Ирма Дж. Шепард

«Слепое пятно — имеющаяся в глазу здорового человека область на сетчатке, которая не чувствительна к свету».

>> глава первая, или двое бедных детей

>> глава вторая, или Кай не умер

>> глава третья, или осколок

>> глава четвертая, или пара новых коньков

>> глава пятая, или книжка с картинками

>> глава пятая, или книжка с картинками

Приносила ли после того ему девочка книжку с картинками, он говорил,
что эти картинки хороши только для грудных ребят; рассказывала ли что-нибудь
старушка бабушка, он придирался к словам.
Г. Х. Андерсен, «Снежная королева»

2188_03_01 // SSV NORMANDY SR-2

Ленг бывал на «Нормандии» раза два, а может быть, даже три.

Когда фрегат, пропахший запахом сварки и свеженькой краской, еще дремал в церберовских доках, Призрак вызвал Ленга к себе и велел осмотреть весь корабль: «На всякий случай, ты сам понимаешь». Поэтому Ленг знал планировку «Нормандии» не хуже своих пяти пальцев; помнил систему аварийных ходов, расположение скрытых панелей и хитрый маленький трюк, открывавший окно в потолке капитанской кабины. «Заявишься, как герой-любовник, — пошутил щуплый техник, проводивший Ленгу “экскурсию”. — Цветы и вино не забудь. Бабы винишко любят». Но он облажался: Шепард любила наручники, свежие шрамы и посторонних за дверью.

Интересно, подумал Ленг, глядя на Ирмин носатый профиль, а с ксеносом этим — Криосом — у них тоже так было: со скованными руками и в общественном месте?

Пилот совершил стыковку так мягко и аккуратно, словно сажал «Кадьяк» на облако сахарной ваты. В ангаре Ленг огляделся: два челнока, шкафчик с оружием и почему-то спортивные снаряды, как будто на всем корабле не нашлось лучшего места под тренировочный зал. У дальней стены, под баскетбольной корзиной, стоял велосипед — красивая, но бесполезная на корабле штука, к тому же с разгрызенной в хлам передней шиной. Поодаль слюнявый варрен трепал чей-то коврик для йоги — только ошметки летели.

Шепард не стала ругаться, просто сдвинула брови и направилась к лифту, но тут рыжий десантник, малолетний сопляк, заступил Ленгу путь, скользнув ладонью по кобуре пистолета. «Только попробуй что-нибудь выкинуть, — говорил его самонадеянный взгляд. — Я за тобой слежу. Я тебя сразу прищучу».

Ленг насмешливо вытянул руки, скованные в запястьях.

— Отставить, Трейс, — бросила Шепард: эта маленькая сценка не ускользнула от ее внимания. — Забрали бы лучше коврик у Дьюка. Подавится — будете плакать.

— Кто, я? Не буду! Вы знаете, что эта скотина сделала с велосипедом?

— Знаю, и что? Дьюк — подарок клана Урднот, он мне дорог.

Последним, что видел Ленг, когда смыкались двери лифта, был Трейс, который вертелся на месте и совал Дьюку под нос засушенного угря. Варрен тряс упрямой башкой и со всей дури бил парня хвостом по икрам.

— Хороший пес, — сказал Ленг.

На третьей палубе пахло чем-то горелым, и гремели посудой. В коридоре шушукалась парочка инженеров, нанятых еще «Цербером» несколько лет назад, но при виде Ленга смех как обрубило, и коротышка-шотландец сделал шаг вперед, будто хотел «на случай чего» прикрыть грудью хорошенькую подружку.

— Доннели, марш на рабочее место! Любопытство кошку сгубило.

— Так точно, мэм, — сконфузился инженер.

Отсек, отведенный Ленгу, был нежилым и темным, с задраенным наглухо окном. На крошечном пятачке стояли койка, два стула и стол с подносом и чашкой, которую кто-то заботливо, но неумело склеил из двух больших черепков. Еда на подносе — картошка и мясо — сочилась горячим паром, и Ленг сглотнул слюну: по милости Барнвуд он ел больше суток назад.

Как только он сел, девица с бровями вразлет, с пирсингом в левом ухе и кобурой на бедре защелкнула обод наручников на его щиколотке, а второе кольцо замкнула на ножку стола. Ленг присмотрелся — стол был приварен к полу. Наспех, зато надежно.

— А если мне надо отлить?

— Попросишь выйти, как в школе. Стивенс с тобой посидит.

Девица с пирсингом шлепнулась на стул напротив и положила рядом с подносом пластиковый нож. В ее взгляде был вызов; в волосах — рыжина.

— Не обижайте друг друга.

Как только за Ирмой закрылись двери, Стивенс вцепилась в поднос, дернув его на себя.

Она не была голодна и ела без суеты: потыкала в котлету кончиком тупого ножа, размяла в пюре картошку, поджаристую с боков, и окунула в кетчуп кусок пышного ноздреватого хлеба. Соленый огурчик хрустел на ее белых зубах, губы блестели от сока, и Ленга замутило от голода, грызшего нутро, и от запаха мяса.

— Вкусно? — спросил он сквозь зубы.

— Ммм! Картошка чуть подгорела, я не люблю такую. Ты, может быть, хочешь?..

— Я сутки не ел. Я голодный. Будь человеком, Стивенс.

— А я кто по-твоему, королева ракни, что ли?

Девица слопала кружок сиреневого лука и полезла в карман. Ленгу было плевать, что она там достает, — если, конечно, не отбивную с горошком и розмарином, — поэтому он не сразу пригляделся к карточке, распечатанной в будке для фотографий и жеваной по углам. На фоне светлого задника обнимались кадеты в форме Альянса, смеющиеся и бестолковые, точь-в-точь щенки, которых хозяин вывел на долгожданную прогулку, и если девицу Ленг узнал — это была Стивенс на несколько лет моложе, еще без пирсинга, зато размалеванная, как кукла, — то ее спутника он видел в первый раз.

— Это что, твой бойфренд?

— Нет, это мой брат. Два года назад он ушел в самоволку и записался в «Цербер».

— Ну а я тут причем?

Стивенс, нахмурившись, ковырнула котлету.

— Он служил на станции «Кронос». Ты его видел? Ты знаешь, что с ним случилось?

Чтобы не отвечать сразу, Ленг повертел фотокарточку так и этак, чуть ли не вверх ногами ее подержал, рассматривая юные и пьяные лица. Теперь-то он видел родство между братом и сестрой так же ясно, как царапины на собственных протезах: что-то общее было у них в мягкой линии рта, в скулах, в широких бровях. С другой стороны, все они похожи друг на друга, эти вчерашние сосунки с огнем в глазах и верой в правое дело.

Ленг никогда таким не был.

— Кажется, я его помню, — сказал он наконец.

И, чиркнув днищем подноса о стол, подвинул тарелки к себе.

В детстве он ел как звереныш — руками; а когда брался за столовые приборы, поддавшись бабкиным уговорам, всегда находил тысячу и один способ нарушить этикет: то вставлял палочки в рис, как флагштоки, то забывал перевернуть их, когда лез в общую миску с капустой, то тыкал ими в жирных мух, обсидевших старый кухонный плафон. Впрочем, тумаки отца отучили Кая перебирать харчами и рассусоливать над едой, и это сослужило ему недурную службу что в школе, что в тюрьме. Надкусано с краю? Мелочь. Грязные руки? Неважно. Вилка осталась у Стивенс? Ну и черт с ним, зато на подносе есть нож.

Ленг тыкнул в картошку, закинул ее в рот и поморщился от удовольствия, когда горячее пюре чуть не обожгло ему небо.

— Так что с моим братом?

— Расскажи про него, — пробубнил Ленг с набитым ртом. — Вдруг я обознался?

— Майк — компанейский парень. Вечно брал всех на слабо… Берет, — поправилась Стивенс. — Любит петь под гитару…

— И хорошо поет?

— Вообще-то фальшивит. Лучше бы просто играл.

— Угу. А еще?

— Он таскает с собой старые желтые четки. Это такие бусы, нам подарил их дед. Майк теребит их, когда психует… Или когда ему скучно.

— Ммм, — ответил ей Ленг. Он больше всего любил утку по-пекински и рыбу, поджаренную до золотистой хрустящей корочки, но с голодухи даже куриная котлета казалась ему манной небесной и пищей богов.

— Если он мертв, просто скажи, — не отставала Стивенс.

— Мертв, — согласился Ленг.

— Думаешь, он… Как?

Ленг думал, что парень, который бренчал на гитаре и теребил четки, умер уже давно, как только поставил свою закорючку под согласием на вживление новейшего имплантата в церберовских лабораториях. Сам Ленг в это дело не лез, был сыт фата-морганой по горло, но слышал праздные разговоры о том, что в затылках у солдат — чипы контроля, а в черепушках — каша. Это было похоже на правду, ведь «Цербер» как никогда нуждался в пушечном мясе, а любимчик Призрака, распятый учеными Жнец, — в безмозглых подданных.

— Ленг!

В голосе Стивенс вдруг зазвенела командирская сталь. Это было так похоже на Ирму, что Ленг поморщился, словно приступ головной боли кольнул его в висок.

— Шепард его убила во время атаки на «Кронос».

— Шепард — Майка… Ты лжешь.

Резким движением она смахнула поднос; прогрохотав, он упал Ленгу под ноги, щедро забрызгав кетчупом казенные ботинки. Если бы у Стивенс под рукой был настоящий, заточенный столовый нож, а не беспомощный пластик, он, пожалуй, уже торчал бы из Ленговой силикоплоти.

— Ты его даже не вспомнил.

— Вспомнил кого? — жестко спросила Шепард. — Стивенс, что случилось с едой?

Стивенс застыла, как кролик, увидевший пестрые кольца удава в прорезях сочной листвы. Ее взгляд метнулся к двери — ведь была же закрыта? — к Ленгу, к перевернутому подносу на полу и, наконец, застыл, став холодным и твердым. Бровастая сержант тоже была не пальцем сделана.

— Я случайно уронила поднос.

— Вижу, — кивнула Шепард. Крошечная помидорка, лопнув под ее подошвой, брызнула желтоватым соком. — Идите за шваброй. После готовьтесь к отлету, у меня есть для вас поручение.

— Так точно, мэм.

— Дура твоя эта Стивенс, — заметил Ленг, когда сержант вышла вон, держа подбородок поднятым, а спину — прямой. — Совсем их не дрессируешь? Размякла после победы?

— В войну было как-то проще, — доверительно сказала Ирма, поддернув манжеты. — Волчий закон, командир всегда прав, кому что не нравится — в шлюз. А в мирное время из меня не очень хороший лидер.

— Оно и видно. Я до сих пор голодный.

— Я разогрею тебе еще одну порцию.

Ленг отвернулся.

— И принеси бутерброд.

2188_03_01 // N/A

Пока Ленг, поужинав, спал, растянувшись на шаткой койке под бдительным взглядом СУЗИ, «Нормандия» прыгнула в ретранслятор и, продырявив пространство, вышла в туманности Змея. Сделав петлю почета вокруг распахнутых рук Цитадели, она выпустила из брюха серебряную мошку — шаттл «Кадьяк-47» — и, развернувшись, умчала в направлении Бекенштейна. Там «Нормандия» улеглась на орбиту, как манерная дама — на парчовый диван, и отпустила второй челнок, который камнем упал вниз и пропал в чернильных тучах, затянувших планету.

Над местной столицей, Милгромом, бушевала гроза.

Пилот челнока хотел обойти непогоду по краю, а в результате швырнул пассажиров в самое нутро бури. Шепард пережидала тряску молча — лишь побелели костяшки пальцев, сжатых на поручнях кресел, — а ее спутник, рыжеволосый Трейс, казалось, вот-вот блеванет на чьи-то колени. Сам Ленг терпел поначалу, но, когда его приложило затылком о стенку, вызверился на Шепард:

— Куда ты дела пилота, который умеет летать?

Он уже сомневался в том, что шаттл сумеет добраться до места, не врезавшись в здание или транспортный буй, но тут полет стал ровнее, дрожь стихла, и тьма за окном начала расступаться. Еще через пару долгих минут тучи рассеялись вовсе, и показалась чистенькая, умытая столица, купавшаяся в золотой пене городских парков.

«Кадьяк» опустился на площадке тонкого, как игла, небоскреба, меньше всего похожего на тюрьму. Первым наружу выскочил неумеха-пилот; на его щеках горели красные пятна, в пальцах прыгала электронная сигарета.

— Выходим, — сказала Шепард, успев мимоходом подарить пилоту ободряющую улыбку: мол, все в порядке, салага, угробишь командира как-нибудь в другой раз. — Нам на тридцатый этаж.

Из подошедшего лифта высыпали люди в строгих халатах с бронзовой оторочкой, и каждому не терпелось кивнуть героине, а лучше — пожать ей руку. В сторону Ленга смотреть избегали, как будто он был не заключенным, а диким, опасным зверем на поводке; накинется еще, чего доброго, и загрызет до смерти. Кем были эти трусы, врачами или учеными, разобрать по нагрудным табличкам Ленг не смог, но указатель на этаже — «Кафедра аддиктивных состояний» — говорил сам за себя.

Белые и по-больничному скучные коридоры украшала выставка фотографий со всех уголков Галактики. На них мелькали шишки в костюмах, политики и бизнесмены; матроны-азари вежливо улыбались, взяв суровую на вид даму в летах под локоть, а саларианцы, похожие на прямоходящих кузнечиков, стояли бок о бок со смешливыми лаборантами. Не отставая от Шепард, Ленг успел подметить парочку дипломов и грамот на имя Лакшми Сухвиндер — местное светило, не иначе. Трейс сопел ему в спину.

В жизни мадам Сухвиндер оказалась меньше и тоньше, чем на снимках, как будто ссохлась от возраста и научных трудов. Она обменялась с Ирмой приветствием, скользнула по Ленгу холодным, каким-то стерильным взглядом, словно ей привели не человека, а подопытную свинку, и недовольно сказала:

— Уже половина шестого.

— Простите, что задержались. У ретранслятора были ужасные пробки.

Весь инструктаж занял десять минут. После Ленга отвели в комнату для очной ставки, нашпигованную камерами и разделенную надвое непрозрачной шторкой, и он, развалившись на единственном стуле, слушал шепот ученых, пока те не спохватились и не выключили микрофон. Наушник затих ненадолго, потом спросил голосом Ирмы: «Готов?» — и прежде, чем Ленг мог ответить, плотная шторка упала.

— Здравствуй, — сказала Налани Перез.

2188_03_01 // ERNST PLANK RESEARCH CENTER, Bekenstein, Boltzmann System

— Привет, — бросил Ленг, затылком чувствуя взгляды дюжины камер.

Перез улыбнулась — несмело и кривовато, и тень улыбки, скользнув по лицу, тут же спряталась в уголках ее губ. Месяцы, прошедшие с их последней совместной миссии, не прошли для девчонки даром: крепкое тело гимнастки размякло, щеки запали, глаза потеряли блеск, да и больничный халат ее не очень-то красил. Перед встречей ее увешали датчиками на манер рождественской елки, и теперь, должно быть, лаборанты суетились у мониторов, подмечая учащенное сердцебиение и болезненный румянец на щеках.

— Я думала, ты с концами, — тихо откликнулась Перез. — Мертв. Я слышала, Шепард тебя…

— Кишка у нее тонка, — перебил Ленг. — А ты?..

— Сойдет. Сижу на таблетках.

— Да, оно и заметно.

«Зачем ты ее обижаешь? — с едва слышным укором спросила невидимая Шепард. — Назови ее лучше по имени. Приободри, если можешь».

Ленг мог бы смять зернышко динамика, спрятанное в левом ухе, и швырнуть его пол, но, к сожалению, незримое присутствие Ирмы — и подчинение ее приказам — было условием сделки.

— Налани, — выплюнул он.

— Да, Кай?

— Соберись. Ты боец, а ведешь себя хуже тряпки.

— Какой из меня боец, — невесело хмыкнула Перез. Она подтянула к груди ноги — дешевенькие «ходули», протезы для бедняков, еще хуже тех, что у Ленга, — и обхватила колени потрепанными «граблями». — Я теперь инвалид, да и ты, кстати, тоже… Видел? — Перез подняла кисть; то, что на первый взгляд казалось татуировкой, было рисунком трещинок в сухой силикоплоти. — Вчера даже вилку не удержала, пришлось есть прямо с тарелки… Я не боец, я — кролик.

— Подопытный, что ли?

— Ну да.

«Будь ласковей, Ленг, — сказала Шепард негромко. — Перез — по-прежнему твой солдат, а никакой не кролик. Напомни ей о парочке миссий под твоим руководством. Поговори о работе на “Цербер”, о вашем отряде “Фантом”…»

— Ты Тессию помнишь? — спросил Ленг с нажимом и злостью.

— Конечно, — кивнула Перез. — Храм у них был красивый. Даже немного жаль, что мы его подорвали.

— Зато прописали Шепард заслуженных пиздюлей. Азари прикончили, как там ее…

— Т’Сони? — У Перез была отменная память на имена и лица. — Она была очень смешная. Брови себе как у людей зачем-то нарисовала. Помню, как думала: это теперь что, азарийская мода?

— Потом ты ее убила.

— Я только подстроила биотический взрыв. — Теперь улыбка Перез была живой, полнокровной, с щербинкой между передних зубов и ямочками у щек, а в серых глазах появился знакомый блеск. — Ты сам мне показывал, как это делать, когда мы тренировались.

Динамик негромко пискнул, и Шепард сказала Ленгу на ухо: «Продолжай. Молодец».

— Мне иногда снится, что мы с тобой снова вместе, — вздохнула Налани, переплетая пальцы. — Работаем, в смысле. Как раньше. Летим на какую-то базу, сражаемся, прячемся от кого-то по дальним углам… Тебя каждый раз убивают. Я просыпаюсь и забываю кто.

— Мне тоже всякая чушь снится. Плюнь и разотри.

Налани пожала плечами. Датчик, наспех прилепленный к ее ключице неряшливым лаборантом, отлепился и шлепнулся на пол, как пиявка, насосавшаяся крови.

— Я думаю, это лекарства. С ними такие яркие сны… Как будто я не сплю вообще, а вижу все наяву. Когда мне сказали, что ты придешь, я сперва подумала, что вижу еще один сон. Пришлось себя ущипнуть.

«Скажи ей, что ты настоящий, — снова вмешалась Ирма. — Нет, лучше скажи, что скучал».

— Я по тебе скучал, — повторил Ленг послушно, как попугай, но Перез фыркнула в ответ, нутром почуяв фальшь.

— Да ладно! Ты по своим протезам соскучился больше, чем по любой из нас. Какая же я дура!

Она вскочила, с грохотом своротив стул, и запустила пальцы в гриву иссиня-черных волос. В этот момент — страстная, злая, — Перез была хороша, и Ленг даже вспомнил, за что выбрал именно ее из десятка бойцов, которые позже сформировали костяк его личного отряда. Его всегда задевали женщины с норовом, вот как Налани, вспыльчивые по жизни, послушные на поле боя и ласковые — в постели.

— Ты знаешь, какой это был ад, когда я думала, что ты умер? — выдохнула Налани. — Каждый день, каждый час! Сначала я верила, что станет легче, если найду тех, кто сделал фата-моргану, и посмотрю им в глаза. Нашла, ну и что? Ни хрена! Я думала, что отыграюсь потом, весь мир подсажу на это дерьмо, всех политиков, толстосумов, всех… бездарных актрис! И знаешь, что? — Перез склонилась вперед. — Только паршивей стало. Скажи: когда ты давал нам эту дрянь, ты знал, что оно навсегда? Эта собачья преданность, это… рабское чувство?

— Перез, чего ты хочешь? Чтобы я встал на колени и прощения просил?

— Может быть. Я не знаю. Ко мне психологи приходили, но эта их хрень, про принятие и прощение, точно не для меня. Я не умею прощать, Кай. Могу только ненавидеть. Как я тебя ненавидела этот последний год! За фата-моргану, за ложь… За то, что умер и оставил меня.

Ленг не ответил, надеясь на помощь суфлера, но Шепард куда-то пропала, и наушник был мертв. Молчание затягивалось, как петля, и, судя по звукам, грозило вот-вот задушить бедняжку Налани Перез. Совсем на таблетках раскисла, брезгливо подумал Ленг; раньше она не болтала так много о чувствах и не закатывала истерик. Возможно, ученые лопухнулись, и действие фата-морганы все-таки тухнет с годами, как молоко или тыквенный суп.

— Давай убежим с тобой, Кай, — тихо сказала Налани. — Куда-нибудь далеко, где нас никогда не найдут. В системы Термина, может? Придумаем новые имена, начнем жизнь с начала, забудем про «Цербер»… Я знаю, что ты меня не любишь, но вместе всегда лучше, чем в одиночку.

— Сбежим? Ты в психушке, а не в отеле. Тут камеры понатыканы, и каждая дверь на замке.

— Да хоть бы в тюрьме. Попробовать стоит, верно? Я за полгода придумала с дюжину планов побега. Это мое новое хобби вместо вязания крючком. Крючок и нитки мне не дают… Жалко. — Налани улыбнулась. — Без них пятый план отпадает.

— Если так много думала, что сама не сбежала?

— Зачем? Я думала, что ты умер. Мне было все равно, я не хотела… жить.

— А теперь — со мной — хочешь?

— Очень.

— Дай сюда правую руку.

Налани послушалась. Ленг потянулся навстречу, и две искусственные ладони столкнулись, ударились друг о друга, как неживые предметы, но все, что было живого в Налани, — взгляд, рот, горячее тело под серым и безразмерным халатом, — стремилось к Ленгу, повинуясь древнему закону притяжения, многократно усиленному фата-морганой
и долгой разлукой. Их дыхание смешалось, губы почти соприкоснулись, и в это мгновение Ленг, достав из кармана руку, бережно, как венчальное кольцо, вложил Налани в ладонь крошечный пистолет.

— Откуда ты?.. — удивилась Налани. — Ладно, неважно. План три или план девять?

Ленг мельком подумал о Шепард — что она там, смеется? кусает от напряжения губы? лезет пальцами между ног? — и, обхватив руку Налани, приставил ей дуло к виску.

— Стреляй.

— Но мы…

— Это приказ, Перез.

Она надавила на спусковой крючок без промедления и страха. Курок щелкнул вхолостую — конечно, в этой игрушке, которую Шепард наспех сунула Ленгу в карман, быть не могло ни термозарядов, ни пуль, — и Ленг ощутил досаду. Он не желал смерти этой бедной девчонке, но мысль о том, что Шепард играет с ними, как кукловод — с тряпичными Панчем и Джуди, раздражала его и заставляла желать всамделишной крови там, где по сценарию положено быть брызгам кетчупа и фейерверку из безобидной хлопушки.

— Кай, это был тест?

Перез смотрела на пистолет так, словно он и правда выплюнул пригоршню блестящих конфетти вместо пули.

— Ты молодец, — сказал Ленг, вынимая игрушку из ее неловких пальцев. — Что-нибудь хочешь в награду?

— Поцелуй меня, Кай.

2188_03_01 // ZAKERA WARD, Citadel, Widow System

Мама Стивенс была первой на курсе, а папа выращивал брюкву. Начав спор на обрывках салфеток во время последней лекции по гидропонике, они прилепились друг к другу, как половинки магнита, и поженились быстрее, чем ректор, выдававший дипломы и смешные шапочки с кистями, успел сказать «Па-а-аздравляю, вы теперь бакалавры».

У первенца Стивенс, сына по имени Майкл, могло быть прекрасное детство: жаркие дни, ясные звездные ночи, золото кукурузы, вскормленной чужим солнцем, — все как в романах фантастов двадцать первого века, воображавших колонии этаким фермерским раем, далеким пригородом Земли. На деле Нью-Кантон, куда занесло семью Стивенс, был скучным, промозглым местом, где холод и сырость уничтожали то, что не смогли подпортить всеядные жучки, а без ухода и согревающих ламп цвела одна только плесень. На этой болотистой почве Майк вымахал как сорняк, был очень высоким и жадным, любящим игры на деньги и недобрые шутки. Ровесники сторонились его, но сестра — обожала.

Она родилась на год позже и, едва научившись ходить, везде следовала за братом, как приклеенная. Майк научил ее отбирать куклы и паззлы у других детей, росших в Нью-Кантоне; мухлевать в карты; выливать суп в унитаз и красть мамину помаду, а позже — растить виртуальный салат в модной игре «Супер-фермер» и продавать его за настоящие деньги.

Последнее, между прочим, было подсудным делом.

Вообще-то Стивенс мечтала ковыряться в земле. Не так, как отец, с саженцами и брюквой, а как героиня Джинджер из ситкома «Друзья» — бережно очищать от налипших песчинок глиняные черепки. Майк, считавший археологию скучной и глупой наукой, спорить с сестричкой не стал — просто подсунул ей «Легион», многосерийную драму про офицеров Альянса, и на тридцатом эпизоде предложил вместе сгонять до призывного пункта.

— Оператор погрузчика «Силач», пройдите, пожалуйста, в док тридцать три. Оператор погрузчика, вас ждут в доке тридцать три.

Слова прокатились по терминалу, гулкие, почти осязаемые, как шары для боулинга. Стивенс подняла голову — ей показалось, что мужчина с автоматической тележкой, доверху груженной ящиками, движется в ее сторону, — но колеса прогромыхали мимо. Прошла пара девушек в ярких майках: «Я люблю Цитадель». Пшикнула пена — это батарианец в форме таможенной службы вскрыл баночку «Парагада», и фонтан липкой шипучки хлынул Стивенс под ноги, забрызгав штаны и ботинки. Таможенник извинился, оскалив желтые зубы. Стивенс, не думая, улыбнулась в ответ. И зевнула, прикрываясь рукой: ей было очень скучно.

Человек, с которым она должна была встретиться по просьбе Шепард, опаздывал на целый час. Кортез ушел на свидание. Инструментрон разряжался, а стойки с бесплатным доступом в сеть скрылись за спинами говорливых и бестолковых туристов. От нечего делать Стивенс считала детей, бегавших в игровой зоне. Семь… Нет, все-таки восемь азари. Кроган-пухляш. Выводок саларианцев…

— Прошу прощения, вы не с «Нормандии»?

— А? — глупо переспросила Стивенс.

— Вы не с «Нормандии»? — терпеливо повторил дрелл. У него был шершавый голос и крупный подбородок, смахивавший на грушу. Под мышкой он держал коробку, завернутую в аляповатую подарочную бумагу: на ярко-синем фоне били огненными хвостами зеленые корабли.

— Да, это я! Стивенс. А у вас посылка для Шепард?

— Это подарок, — сказал дрелл серьезно, будто бы даже сердито. Коробка была тяжелее, чем казалась со стороны; внутри что-то звякнуло, будто вот-вот разобьется, негромко и тонко. — Модель корабля. Очень хрупкая штука, думал, расколочу, пока вез ее с Кадже.

— Как, обошлось?

— Вроде да. Я открывал ее дома — крылья не отвалились.

— Ну и отлично. Надеюсь, пока я везу ее до «Нормандии», у нее не отвалится хвост.

Дрелл не улыбнулся — только моргнул третьим веком и склонил голову, внимательно рассматривая собеседницу, как варан, который заметил вкусную жирную муху.

— Извиняюсь за опоздание. На работе застрял, нужно было готовить отчет.

— О-о-о, — протянула Стивенс. Раньше она видела дреллов только раз, только мельком в иллиумском космопорту, и ей казалось, что вся их раса состоит из затворников с Кадже. — Так вы местный?

— Ну, вроде того.

— Может, посоветуете какое-нибудь кафе? Мой пилот вернется не скоро, лень торчать тут с коробкой…

— Да я по кафе не очень. Разве что «Блиц» знаю на двадцать втором этаже. Там недурные обеды. — Дрелл пожал плечами. — Мы с коллегами ходим.

— Двадцать второй, говорите?

Дрелл поколебался, будто пытался решить — съесть ему муху или пускай летит.

— Стивенс, можно, я вас провожу?

— Можно! Только давайте без «Стивенс», мы не на службе все-таки. А для друзей я Герда.

— Очень приятно. Кольят.

Его ладонь была твердой и теплой, как нагретый на солнце камень.

2188_03_01 // ERNST PLANK RESEARCH CENTER, Bekenstein, Boltzmann System

У Лакшми Сухвиндер было трое сыновей, как в сказке.

Шепард вычитала их имена — наряду с названиями всех значимых статей, которые профессор написала за последние двадцать лет, — в составленном СУЗИ досье, пока коротала дорогу до Бекенштейна. Теперь Шепард смогла рассмотреть и лица: старший сын улыбался ей со свадебной голографии, обнимая долговязого сверстника в сером костюме, а младший, если верить семейному снимку, еще учился складывать два и два в начальной школе. Шепард с любопытством поглядела бы и на среднего ребенка, но Лакшми без особых церемоний отодвинула рамки прочь.

Справа, в небольшой клетке, возились в опилках две бурые мыши-полевки.

— Что такое любовь?

— Э? — удивилась Ирма. — Поэты и философы уже тысячу определений любви придумали, а вы меня спрашиваете? Я могу только песенку вспомнить. «Что есть любовь? Детка, не причиняй мне боли, не причиняй, ла-ла-ла…»

Лакшми скривилась, будто лимон съела.

— Давайте без песенок, Ирма. Любовь — это наркотик. Я знаю, что вы человек, от науки далекий…

— Подписана на «Глобал Сайентифик».

— «Сайентифик»! Вы в курсе, что они заворачивают статьи, в которых больше одной формулы? «Читатели не поймут», видите ли. Один мой практикант направил им статью — хорошую, интересную статью про супрахиазмальное ядро, — и что? Отказали!

— Да и черт с ними, Лакшми. Объясните мне про фату-моргану так, будто я — ваш пятилетний ребенок. Вон, вам и картинки прислали.

Принтер чирикнул, выплюнув пару листов плотной глянцевой бумаги. Изображение мозга Налани Перез, исчерченное темными прожилками, смахивало на карту неизведанной планеты. Судя по блеску в глазах, с которым профессор выхватила снимки, Нобелевская премия была уже не за горами.

Предоставив Сухвиндер ее ученым мыслям, Ирма болтала ложечкой в фарфоровой и звонкой, как колокольчик, чашке. Крепко заваренный кофе пах шоколадом и вишней. Из огромного окна — от пола до самого потолка — весь Милгром был виден как на ладони, а за небоскребами, будто прорисованными тушью, поднимались холмы, облитые вечерним солнцем. Было красиво и тихо.

— Вы про утят читали? Если новорожденным показать красный шар, они потом считают его мамой. Хотя… Это дурной пример. — Лакшми закусила губу. — Лучше расскажу про луговых полевок.

Она кивнула в сторону клетки. Та мышь, что покрупнее, прыгнула в колесо, и красно-белые спицы тут же слились в полупрозрачный круг. Мелкая намывала усы, не сводя с гостьи черных бусинок глаз.

— Ну? — поддакнула Ирма.

— Эти крошки полигамны от природы, встречаются только для секса. Но если ввести самцу один вирусный вектор, он полюбит партнершу и будет ей верен всю жизнь. Ген встроится в его клетки, запустит в них синтез рецепторов, чувствительных к вазопрессину, а этот гормон отвечает за привязанность к самке… Понятно, к чему я клоню?

— Вы хотите сказать, что наша фата-моргана…

— Вирусный вектор, да! Может, когда-нибудь мы получим парочку образцов. Тогда я вам точно скажу, как действует эта штука. Пока что — одни догадки.

— Гм. — Шепард сглотнула горечь, осевшую на дне чашки. — Но люди-то не мыши. Что насчет силы воли? Я видела наркоманов, слезших с героина и крипера. Чем фата-моргана хуже?

— Это вопрос не на пять лет, а на пятнадцать, — беззлобно поддела Сухвиндер. Она сунула распечатки Ирме под нос и постучала ногтем по черно-белым пятнам. — Видите — тут и тут? Это — срез ее мозга, когда Ленг велел застрелиться. Центры контроля приглушены, Перез как будто пьяна. А вот потом, — снимок сменился на новый, — когда она послушалась, датчики зарегистрировали такой выброс дофамина в ее мозгу, что… Сила воли? Не знаю. Я приглашала лучших врачей, чтобы работать с Перез. Специалистов по любовной аддикции, психиатров с мировыми именами… Перез увидела Ленга — все! Полгода коту под хвост…. Слушайте, вам не дует?

На улице холодало: небо наливалось синевой, и крепчал ночной ветер, пахнущий озоном. Пока Сухвиндер искала пульт от окна, завалившийся под кресло, сквозняк ворвался в кабинет, подхватил планки жалюзи и принялся что было силы колотить ими по стеклу. Крупная мышь оглянулась, затем принялась вылизывать блестящую шерстку младшей.

Шепард перевела взгляд на небо, чтобы найти первые звезды, но тут под потолком вспыхнули лампы в округлых плафонах, и вместо линии горизонта она увидела в оконном стекле свое лицо: худое, не очень красивое, отмеченное усталостью и жесткой складкой у рта. Коричневая помада не шла ему совершенно. Ирма, вздохнув, потянулась к салфетке.

— А вот насчет секса я хотела спросить… Он нужен для закрепления эффекта, когда принимаешь фата-моргану, или и так сойдет?

— Спросите лучше у Ленга, — хмыкнула ученая, — сношал он всех своих подчиненных или только одну.

— Меня ваше мнение интересует, а не его личная жизнь.

— Ну, если мое… — Сухвиндер потянулась. — Насчет людей не знаю, а луговым полевкам «и так сойдет». В экспериментах самцы влюблялись в своих партнерш, даже если им мешали совокупляться. Возможно, секс просто… меняет окраску зависимости. Делает ее эротической, страстной… Но это гипотеза, мне нечем ее подкрепить. Еще кофе?

— Нет, спасибо, мне хватит. Как вы считаете, кто-нибудь из фантомок пытался покончить с собой?

— Перез пыталась, но это было давно. Тогда она считала Ленга мертвым. А сейчас я, думаете, знаю, что она может выкинуть? — Инструментрон затрещал; Лакшми, поморщившись, отклонила звонок. — Ирма, оставьте нам Ленга на день, а лучше — сразу на месяц. Мы проведем полноценные тесты, попробуем разные сценарии на встречах. Я позову коллег…

— Ленг — не подопытный кролик и не размазня, как Перез. — Шепард заглянула в чашку. — Он без пяти минут сбежал из тюрьмы «Майами». Убил при этом троих.

Увидеть осмысленный рисунок в обычной кофейной гуще мог только человек, наделенный богатым воображением, но в этот раз Шепард повезло: темно-коричневые потеки образовали… мышь? В разводах можно было различить маленькую голову, покатую спинку и изогнутый хвостик, но стоило Ирме поменять угол зрения, как иллюзия пропала. Клякса была просто кляксой; настоящие мыши, забравшись в свой тесный домик, готовились ко сну.

— Я понимаю, что Ленг преступник, но все же… — Лакшми закусила губу. — Послушайте, Ирма: эта очная ставка была вашей идеей, как, кстати, и затея с пистолетом, так давайте не будем бросать начатое на полпути. У нас есть в Милгроме следственный изолятор. Можно держать Ленга там, разве нет? И возить к нему Перез. Таскать оборудование туда-сюда не очень удобно, конечно, но уж эту проблему мы как-нибудь решим. — Инструментрон ученой опять затрещал, вспыхнув сначала оранжевым, а затем тревожным красным. — Извините меня. Да, это Сухвиндер! Что у вас там стряслось? Что-о-о?!

Лакшми спала с лица и, глядя на Шепард круглыми от удивления глазами, включила громкую связь.

— …Честное слово, не понимаю, как это вышло, — лепетал из динамика перепуганный голос. — Мой пропуск еще при мне, пропуск Джейсона — тоже… Как она дверь открыла?! Господи, мэм, если бы мы знали, что эта Перез сбежит, глаз бы с нее не спустили…

— Плохо, — сказала Ирма. — Мой пистолет у Ленга.

2188_03_01 // ERNST PLANK RESEARCH CENTER, Bekenstein, Boltzmann System

Мама Трейса была лаборанткой, а папа играл на бирже. Они познакомились на вечеринке общего приятеля, имя и лицо которого потом не могли вспомнить, и пять лет кряду ходили вокруг да около, прежде чем сочетаться браком и купить дом в ипотеку. Когда на маминой работе произошел несчастный случай и всю команду лаборантов облучило нулевым элементом, папа Трейса поцеловал беременную супругу в пока еще плоское пузо и успокоил ее:

— Супергероем будет.

— Как в комиксах, что ли?

— Ну да.

Мальчик родился болезненным и очень капризным. От мамы он получил жесткие, как проволока, непослушные волосы и миллион веснушек, а от папы — прозвище Человек-Хомячок. В детстве Трейс им гордился, но в школе его задразнили то хомяком, то жиртрестом, и в один день он обрушил на забияк полный стеллаж датападов, не пошевелив даже пальцем. Так перепуганные родители, вызванные к директору, впервые услышали, что их сын — не «хулиган» и «малолетний преступник», а «юный талант» и «подающий надежды биотик».

Трейс пошел в армию наперекор себе: считал, что солдат из него выйдет такой же, как балетный танцор — из старого хряка. Но служба в Альянсе перемолола его, пропустив через свои жернова, и слепила из костяной муки какого-то нового человека с твердым как камень прессом, редкой щетинкой усов и темными кругами под глазами, которые не пропадали даже после долгого сна. Этот парень нравился Трейсу, хотя видеть его в зеркалах вместо знакомой одутловатой физиономии было все еще непривычно.

Старый Трейс, бесхребетный добряк, пошел бы у Ленга на поводу. Новый презрительно фыркнул:

— Нет, в туалет не пущу. Терпи до «Нормандии», скоро обратно поедем.

— Скоро — это когда? Через час? Через сутки?

— Когда командир прикажет, тогда и поедем.

— Ну и люди, — поморщился Ленг. — Одна есть не дает, другой ссать не пускает. У вас там в армии что, нормативы по мудачеству ввели? Куда только Ирма смотрит. Если она узнает — пеняй на себя.

Он отвернулся к панорамному окну, прищурившись на всполохи закатного солнца. Трейса бесила эта его манера оставлять за собой последнее слово, а если не слово, то жест или красноречивый взгляд; даже сейчас, несмотря на тюремную робу и наручники, Ленг покачивался на носках так, словно был не заключенным, а королем Вселенной.

Или — как знать — правда хотел в туалет.

— Не Ирма, а командир, — сухо сказал ему Трейс.

— Кому командир, кому Ирма. — Ленг пожал плечами. — Она мне подрочила. После этого можно перейти на «ты», как считаешь?

— Эй! — прикрикнул Трейс, тотчас вспыхнув до самых корней волос. За это его тоже дразнили в школе, зло и очень обидно, то помидором, то целкой. — За языком следи!

— Если не веришь мне, сам спроси у нее.

— Делать мне ничего больше… Не двигайся. Руки перед собой.

Ленг вытянул протезы, скованные в запястьях. Это была грубая, не очень добросовестная поделка —силикоплоть манекена без морщин и линий, присущих живым ладоням, небольшая странность в расположении суставов, словно их повредили в драке, но не вправили обратно, — однако Трейсу было не до жалости. Жалко, как говорили в школе, только у пчелки в попке.

— На колени, живо, — приказал он. — Руки! Чтобы я видел. Откуда у тебя оружие?

— Ах, это, — поморщился Ленг. Из его левого кармана показался кончик рукоятки, маленькой и ребристой. Такими оснащали пистолеты серии «Динь-Динь», любимые игрушки специальных агентов — и командира Шепард. — Мне его Ирма дала для очной ставки с этой, как ее… Перез.

— Так я и поверил. На колени, сказал!

Щелкнул предохранитель; Трейс отступил на шаг, приставив свою «Фалангу» к Ленговой голове. На скулах заключенного заиграли желваки, но подчинился он молча, вытянув руки перед собой и расставив ноги на ширину плеч.

— Он не заряжен, тупица.

— Это уж я разберусь.

Палец Трейса прилип к спусковому крючку; взгляд — к застывшей фигуре Ленга. Подобравшись, Трейс сделал медленный шаг вперед и чуть наклонился, чтобы достать крошку «Динь-Динь» левой, свободной рукой… И тут — пиу, пиу, пиу! — раздался тревожный сигнал. Шепард звонила на инструментрон, приоритет: высокий.

Трейс зазевался на долю секунды; Ленг сжал его запястье и дернул на себя.

Они повалились на пол, сшибив какую-то декоративную вазу, и прокатились по глиняным черепкам, сцепившись, как два разъяренных пса. Ленг, молча сжав зубы, лягался, пытаясь добраться до Трейсова горла; Трейс выл от боли и злости на самого себя. Инструментрон пищал. Что-то хрустело — нос или ребра, — но Трейсу было плевать; медный вкус собственной крови дал ему в голову быстрее, чем русская водка с шампанским, которой он надрался до поросячьего визга в День космических войск. Слышались вскрики и ахи — это на шум потасовки сбежались сотрудники центра, задержавшиеся на работе, несмотря на поздний час, и пистолет Трейса, описав в воздухе небольшую дугу, приземлился под ноги худенькой лаборантке. «Подними его, дура!» — хотел крикнуть Трейс, но тут Ленг заехал ему по виску, и мир, ослепительно вспыхнув, на мгновение потух.

Когда Трейс очнулся, дуло его собственного оружия, маленькое и прожорливое, как черная дыра, смотрело ему между глаз. «Все-таки подняла», — не к месту подумал он.

Эта девица казалась ему смутно знакомой, но голова трещала, а с ней и девица — по швам. Все в ней было отдельно и как-то кусками: выпуклый росчерк ключиц, тонкий и влажный рот, искусственная рука. Трейс уже видел этот рот, похожий на лепесток, но где и когда — нет, этого вспомнить не мог. Как ее звали — Николь, Натали? Может быть, просто Надин?

— Ты чего ждешь? — спросил Ленг.

Тонкий рот Налани Перез дрогнул, и пуля поцеловала Трейса прямо в веснушчатый лоб.

2188_03_01 // UT-47A KODIAK

На ночь Майк Стивенс, начитавшийся книжек, пугал сестру страшилками про космос, и одна из историй была нелепей другой. Он рассказывал про огромных, похожих на мух инопланетян, которые откладывают в людей свои белесые личинки, про далекие планеты, на которых текут реки из свинца и выпадает град из алмазов, каждый величиной с дом, и про Вселенную без начала и края. Личинки так впечатлили маленькую Герду, что она еще месяц ложилась спать только при тусклом свете прикроватного ночника. Как только ей удавалось заснуть, Вселенная обнимала ее, душила в своих безбрежных объятиях, черных, как самая черная ночь, и Герда просыпалась: с колотящимся сердцем и спиной, липкой от пота.

Виновник ее кошмаров посапывал на нижней полке, по-детски раскинув во сне долговязые руки.

Кортеза Вселенная не страшила: он выключил свет в рубке «Кадьяка», проложил до «Нормандии» курс и, включив автопилот, мурлыкал себе под нос. Если бы не бледно-голубые вспышки, то и дело пробегавшие по лобовому стеклу, казалось бы, что никакой преграды между пассажирами шаттла и космосом нет; что можно протянуть руку и зачерпнуть темноты со звездной пылью крупного помола. Брр!

— Долго ехать еще?

— Около получаса, — сообщил Кортез, бросив взгляд на приборную панель. — Что, тебе неуютно? Музыку можно включить.

— Глупости, — отмахнулась Стивенс. — Плечи болят, вот и все.

— Так ты потянись.

Охнув, Стивенс выгнула спину и протянула руки вперед, радуясь сладкой боли в затекших мышцах. Потом она выпрямила колени, насколько позволяла крошечная рубка, и пошевелила пальцами ног в тяжелых армейских ботинках — не снять ли их вовсе? — и тут коробка чуть было не соскользнула с ее покатых колен. Стивенс посчастливилось схватить ее за секунду до падения. «Дзинь! — пропело содержимое коробки. — Блям!»

— Что там, опять какой-то корабль? — полюбопытствовал Кортез. — По-моему, Шепард уже собрала целый игрушечный флот. Очень милое хобби!

— А что ей, скальпы врагов собирать, что ли? — Стивенс поднесла коробку к уху и осторожно потрясла ее — бздынь! блям! — но так и не поняла, сломалось внутри что или нет. — Это подарок от дрелла. Как же его…

— Кольят?

— Точно! Вы с ним знакомы?

— Видел его один раз на поминках отца. Криоса-старшего, в смысле. Тейн был в команде у Шепард, только еще до войны.

— Тейн Криос? — переспросила Стивенс. Это странное имя было ей смутно знакомо — сообразить бы откуда.

— Спас далатрессу Эшил из Совета, — подсказал Кортез. — Благодаря ему саларианцы вложились в поиск лекарства от болезни Кепраля. Кроме того…

— Вспомнила! — Стивенс щелкнула пальцами. — Он был любовником Шепард. Я даже фоточки видела, их выкладывал «Гардиан».

— Да, их застукали папарацци. Слушай, какая разница? Тейн все равно умер.

— Я понимаю, я просто…

— К слову, его убил Ленг.

Шаттл тряхнуло; Стивенс вцепилась в кресло и прикусила язык.

К тому дню, когда Майк ушел в самоволку и записался в «Цербер», между сестрой и братом пролегли тысячи ссор. Майк был, наверное, мертв, мертв и похоронен в безымянной могиле, как глиняный черепок, и Стивенс привыкла не думать об этом, поднимаясь с постели каждое чертово утро, но присутствие Ленга разбудило в ней что-то — что-то горькое и колючее, как лезвие ржавой бритвы. Это была не надежда, нет, а ее злой близнец. Отчаяние, может быть? А ведь Ленг не убивал Майка — так, рядом постоял.

Что за ад творился в душе у командира, когда она смотрела на скуластое лицо Ленга, Стивенс представить себе не бралась.

— Посмотри, — сказал ей Кортез, кивнув в сторону лобового стекла. — Как красиво.

Снизу выплывал Бекенштейн, позолоченный солнцем с ближнего края и похожий на пригоревшее днище огромной сковородки. У Стивенс аж руки зачесались — хотелось его поскрести и проверить, сойдет ли с него косматая ржа облаков. На мгновение ей показалось, что она видит шаттл, поднимающийся им наперерез, но это, скорее всего, была игра света на обломках космического мусора.

Ее инструментрон пикнул, поймав сигнал ближайшего спутника, и на экран тут же посыпались уведомления о новых сообщениях, непрочитанных письмах и пропущенных звонках. Мама отправила видео, на котором ее любимица, молодая крыса-альбинос, таскала у папы Стивенс крекеры из кармана. Джеймс Вега вывесил общую фотку с участниками программы N7, подписав: «#N7_не_сдаются» и «#завтра_уже_в_бой». Трейс прислал дюжину ссылок на бородатые шутки. Стивенс ткнула в одну.

«Ворча, батарианец и кварианка едут в одной машине. Вопрос: кто из них ведет? Ответ: офицер СБЦ».

Стивенс сначала фыркнула, а потом сдвинула брови. «Шуточки по минус пятьдесят», — отстучала она.

«Абонент недоступен! — предупредило приложение. — Сообщение будет доставлено позже, когда абонент авторизуется в сети».

Помимо Трейсовых анекдотов и купонов на скидку во входящих висели сообщения от неизвестного отправителя. Стивенс пометила их как спам, затем передумала, развернула — и не удивилась, увидев подпись: «К. Криос».

«Привет! — писал ее новый знакомый. — Шлю тебе ссылку на лекции по галактической археологии, о которых мы говорили…»

— Герда, — позвал Кортез, и от его напряженного тона Стивенс подобралась, будто в ожидании удара. — Герда, у нас проблемы — «Нормандия» не отвечает.

— Что-то случилось с СУЗИ?

— Я в этом сомневаюсь… «Нормандия», прием. Вызывает Кортез. «Нормандия», ответьте.

— Да отвечаю я! — раздраженный голос Джокера наполнил рубку шаттла. — Стив, это ты, прием?

— Да, это Кортез. У нас все по плану, легли на орбиту, расчетное время прибытия — двадцать и сорок пять. У вас все хорошо?

— Хорошо? — фыркнул Джокер. — Черта с два, Ленг сбежал!

tbc

Вопрос: ?

1. ♥		9	(100%)
Всего:		9

@темы: смерть автора, Mass Effect

---

|| Я у мамы дурочка (и другие истории)

Когда мне было лет этак двенадцать, я дала себе обещание, что сделаю татуировку с Чужим на первую же зарплату. Жизнь внесла коррективы в эти планы: на первые деньги я купила огромную кровать с балдахином, а фандомная татуировка со временем стала казаться мне довольно нелепой затеей. Другое дело — космос; он всегда был, он всегда будет, и любовь к нему, кажется, впиталась в каждую клеточку моего тела с самого раннего детства.

В общем, за один час в студии Faux Pas я стала богаче на целую Солнечную систему.

P.S. Больше фоточек можно посмотреть на фликре Feuille Morte тут.

@темы: пока мы лиц не обрели

---

|| Трикотаж

У нас с Наташей есть игра. Она заключается в том, что я, когда Наташа лежит, приношу Северуса и ставлю ей на спину. Кот недоуменно лупает глазами, топчется по Наташиным лопаткам и уходит. Это называется «Десантировать царя».

Есть и другая игра, «Вам посылка». Она заключается в том, что я беру Джо в охапку, прихожу к Наташе и говорю: «Тук-тук! Вам посылка! Ебучку заказывали?». «Ебучку? — возмущается Наташа. — Нет, не заказывала, верните ее отправителю, на помоечку!» Но в итоге, конечно, никто не выносит кошку на помойку.

Еще есть игра «Погладь Молли и урони ее со стула», но это совсем другая история.

~ ~ ~

К слову о Ебучке.

Я подобрала Джо, потому что она бежала вдоль улицы и вопила от голода. Сейчас она жрет от пуза, но все равно орет как оглашенная дважды в день, утром вообще из комнаты выйти спокойно нельзя — сразу же начинается ад, крик, апокалипсис: котичка требует завтрак. Однажды утром не орала, правда. Выхожу на кухню — точно: она стащила со стола огурец и сгрызла добрую треть.

В другой раз я проснулась ночью и думаю: кто-то дерет обои. Прислушалась — нет, кто-то что-то жрет. Пошла на звук — оп, Джо сидит под моим комодом и хрустит огурцом.

Еще эта вороватая жопа крадет наши кабачки и ест наши арбузные корки.

Нежный и мелодичный голосок Джо можно услышать вот тут.

~ ~ ~

К слову об обоях.

Молли драла их часто и с удовольствием, пока Наташа не догадалась купить антицарапки — это такие пластмассовые колпачки, которые надеваются на когти. В первый раз мы их надевали весело и с песней: Молли орала так, словно ее режут, я случайно приклеила колпачки к себе, а себя — к одеялу, и тут пришла Джо.

И укусила Молличку за голову.

~ ~ ~

К слову о прозвищах.

Полное имя: Северус Тобиас Снейп
Также известен как: Сева, Севандипупель, Жирнясик, Доминатор и Царь

Полное имя: Молли Клок
Также известна как: Молличка, Пушло, Урурушечка

Полное имя: Джоконда
Также известна как: Джо, Джо-шильце-в-жо, Джо-вороватая-жо, Ебучка и Жопа

~ ~ ~

Завидев птичек за окном, Северус начинает делать тюп-тюп губами, как котенок Тюпка из детской книжки. Молли начинает щелкать, как счетчик Гейгера. А Джо недавно после двух часов охоты поймала и съела муху.

~ ~ ~

Наташа шутит иногда, что нам жизненно необходим четвертый кот — сфинкс, например, ориентал или мейн-кун. (В конце концов, нельзя так просто взять и в сорок лет завести сорок кошек, необходимо готовиться заранее.)

~ ~ ~

Иногда я с ужасом понимаю, что я даже не против.

@темы: моя семья и другие звери

---

|| Blasters and credits

В детстве Приянка хотела стать принцессой и втайне фантазировала о том, как ее настоящие родители — король и королева какой-нибудь далекой планеты, — прилетят за ней на большом сверкающем корабле, и все хатты лопнут от зависти, когда увидят, что он сделан из чистого золота. На деле отец Приянки работал инженером, а мать — прислугой в космопорту; они были бедными, как песчаные крысы, и на шестой день рождения смогли подарить дочери только цветастое платье из старой занавески и корону из медной проволоки.

Платье она порвала, играя в трущобах Нар Шаддаа; корону отняли подружки.

В юности Приянка хотела стать наложницей и втайне фантазировала о том, как какой-нибудь толстосум — может, и хатт, но лучше бы человек или забрак, — приметит ее, проезжая мимо в пышной барже, влюбится с первого взгляда, заберет с собой и осыпет золотом. На деле она была плоской и угловатой; позариться на такое сокровище мог только неудачливый наркоторговец из соседнего переулка, и на следующее утро он растрезвонил по всему сектору, что девчонка в постели — настоящая шлюха. Приянка гордилась собой: не зря она изучала позы в разных книжках про секс и отрабатывала слюнявые поцелуи на собственной коленке.

Она попала на свой первый корабль так же, как Кейли из «Светлячка» — на «Серенити».

Контрабандист из Приянки отличный, а вот делец — дерьмовый: ей мешает совесть, еще не пропитая в кантинах и не проигранная в сабакк. Эта совесть — как прыщ на заду, который мешает ей ровно сидеть, получив свои деньги; давить его больно, а лечить — накладно. Из-за него Приянка то работает за бесценок, то, возмещая убытки, дерет втридорога, и вечно о чем-то жалеет.

Заработанные кредиты утекают между ее пальцев, как вода.

Ей нравятся мужики, но больше всех — Дармас Полларан, a soft nobody старше нее в два раза. В очередной раз проигрывая ему в сабакк на раздевание, Приянка думает, что влюбилась: никто не умел рассмешить ее так, как Дармас; никто, кроме него, не мог смириться с ее бесконечными интрижками на стороне; никто не называл ее принцессой преступного мира. You made me laugh, — говорит она потом. — When I was with you, it felt like there was more to my life than blasters and credits.

И не то сценарист постарался, не то я теперь неравнодушна к любовным историям с предательством (пользуясь случаем, передаю привет Малаваю), но роман с Дармасом сделал мне хорошо. Сюжетка контрабандиста вообще неплоха: в ней почти нет пафоса, зато есть немного самоиронии, которой очень не хватает форс-юзерам, ну и любопытных поворотов в ней тоже достаточно — не скучно.

К слову о поворотах: когда Дармас предает, оказавшись имперским агентом, Приянка, глотая слезы, готова принять и простить; она предлагает ему бежать с Кореллии на ее корабле. Но Дармасу это не нужно, он отвечает отказом.

Приянка стреляет — в спину.

Дармас хрипит, кровь пузырится на тонких губах, пальцы сжимают горло; чтобы покончить с этим, Приянке нужно сделать последний — контрольный — выстрел.

Но к этому моменту Приянка уже не плачет.

@темы: Star Wars: the Old Republic

---

|| Feel Good Inc

Окно. Стул. Хлеб. Лес. Мед. Этот набор слов, к сожалению, не разбудил во мне Зимнего Солдата (а как бы порой хотелось!), но был использован психологом для того, чтобы проверить мою память. Ну, знаете: перед сеансом вам диктуют десять слов, а после нужно их повторить в правильном порядке. Я проходила что-то подобное, когда поступала в первый класс. Сейчас мне сказали, что с памятью и вниманием у меня все окей, но вот уровни тревожности и депрессии, мол, выше среднего. Игла. Гриб. Конь. Брат. В чем сила, конь? То есть, в чем сила, брат?

Очевидно, в таблетках; пока я их принимаю, мне не кажется, что мой мозг — это мотор, глохнущий на полпути между началом дня и послеобеденным кофе.

@темы: бложик без ножек

---

|| Буда и Пешт

В принципе, можно сказать, что методика Дорофеева мне помогла: я отредактировала большую часть фоточек из Будапешта всего за месяц, то есть, довольно быстро по моим меркам. Правда, потом я провела еще месяц, уговаривая себя сделать хоть что-то с оставшимися снимками (в итоге я их попросту бросила), а затем долго-предолго собиралась сесть за пост (который в итоге написала за пару вечеров).

Прогресс? Ой, чот не знаю.

В интернетах символом Будапешта называют то здание Парламента, то цепной мост Сеченьи, соединивший Буду и Пешт, но это девятнадцатый век. Символом истории двадцатого века я бы назвала Статую свободы, которую поставили в сорок пятом году «в память о советских героях-освободителях от благодарного венгерского народа». В июле девяносто второго, когда жители Будапешта отмечали окончательный выход уже-не-совсем-советских войск из Венгрии, статую на несколько дней одели в мешок из парашютного шелка как символ почившего коммунизма и перемен в стране. Красноармейца, стоявшего у ног статуи, отвезли в музей. Надпись на русском убрали; теперь это монумент «в память о тех, кто пожертвовал свои жизни ради независимости, свободы и процветания Венгрии». С городом тоже так: идешь по центру — Европа, приглядишься к какой-нибудь улочке в спальном районе — повеет советскими временами или началом девяностых. К слову, девушка, позировавшая скульптору, денег не получила — только немного угля для растопки. Такие дела.

Зато символ современного Будапешта — это руин-паб, модный, хипстерский, молодежный, с облезшими стенами и старой мебелью по углам. Фишка руин-пабов в том, что их открывают в заброшенных зданиях, снеся пару стен, поставив барные стойки и натащив кресла с соседней свалки. Туристы ходят в руин-пабы на экскурсии. Молодежь с удовольствием заказывает коктейли, сидя на расшатанных стульях, или танцует, если заведение чуть меньше похоже на паб, и чуть больше — на клуб. Это необычно и круто, а еще — иронично и грустно, потому что дела у Венгрии не очень: на проспекте Андраши стоят здания с заколоченными окнами, а на скамейках, у дверей бутиков и в переходах метро спят бомжи. Руин-пабы — пир во время чумы; пока Антон делал там селфи, я познакомилась с бородатым французом.

При этом всем Будапешт — очень красивый город с потрясающими экскурсоводами, шикарными музеями, пенной сиренью, речными трамвайчиками и ну очень холодным ветром с Дуная.

1. Привет из Восторга на проспекте Андраши! Антон насчитал в Будапеште пять-шесть зданий-отсылок к «Биошоку».

2. Мы делали какое-то неприличное количество селфи — ну, в первую очередь Антон, конечно. ) Смартфон превратил его в заядлого инстаграмщика!

3. Обычно на моих фотографиях нет популярных достопримечательностей, потому что они либо скучные, либо в кадр не влезают. Так что Базилика Святого Стефана — исключение. ) Кадр кривоват, и это безмерно мучает моего внутреннего перфекциониста.

4. Улочка рядом с оперным театром. В театре очень красивые интерьеры, но экскурсии на русском — только раз в неделю.

5. Больше венгерских улиц!

6. Домов тоже в студию. )

7. Возле набережной я нашла себе мужика.

8. Обожаю, когда удается поймать в объектив других фотографов, которые не догадываются, что их снимают.

9. Национальная галерея такая большая, что сфотографировать ее толком можно только через Дунай. Поэтому на фоне галереи — тот самый мост Сеченьи. )

10. На набережной сидит маленькая принцесса (экскурсовод сказала, что скульптор лепил ее с собственной дочки).

11. А тут справа видно Рыбацкий бастион и шпиль церкви Святого Матьяша.

12. Рыбацкий бастион, королевский дворец и церковь Святого Матьяша расположены на Будайском холме. Подняться туда можно пешочком, как мы, или на фуникулере, который по-венгерски называется «сикло». ))

Виды с холма открываются вот такие (кто найдет на них здание парламента, Базилику Святого Стефана из п.3, волос, случайно попавший на зеркало моего фотоаппарата, и гору Геллер со Статуей свободы, про которую я рассказывала в предисловии, тот молодец):

13. На гору Геллерта мы поднимались в сумерках, и я пыталась фотографировать город с какой-никакой высоты.

14. А вот до Статуи свободы мы добрались уже ночью, поэтому снимок вышел очень темный. Еще возле статуи постоянно фоткались какие-то посторонние перцы, но я с недавних пор не против, когда они попадают ко мне в кадр. )

15. Красноармейца, который раньше стоял у ног статуи, а потом перекочевал в парк советских памятников, у меня нет. Зато могу показать сапоги Сталина. ) Сапоги — единственное, что осталось от памятника после восстания пятьдесят шестого года, притом в парке выставлена копия, настоящие-то сапоги были побольше!

16. Знаете, чего не хватает этому посту? Рыжего мейн-куна из местного кошачьего кафе.

17. И фотографий с подозрительными статуями. )

18. И абсурда немножко: если верить музею Miniversum, в котором представлена страна в миниатюре, в Венгрии однажды высадились имперские штурмовики с джавами. ) Кроме того, в искусственных лесах миниверсума мы нашли одержимую дьяволом корову.

19. Если бы я сейчас рассказывала про российский парламент, схохмила бы про одержимых дьяволом политиков, но в Венгрии все очень прилично, судя по рассказам. На заседания Национального Собрания даже зрителей пускают. ) Правда, когда мы вышли из здания парламента, как раз на площади перед ним какие-то очень недовольные товарищи соорудили маленькую трибуну и устроили митинг, но, судя по реакции прохожих, им было чуть менее чем пофиг.

20. К бездомным в метро венгерцы тоже относятся философски.

21. Я понятия не имею, как бы закруглить этот пост, так что притворюсь-ка я валенком: мне очень понравился Будапешт.

The end.

@темы: сквозь объектив, о скитаниях вечных и о Земле

---

|| Кыся

Я все думала, почему меня не тянет проходить сюжетку баунти-хантера за раттатаки Саржану, а тут сообразила: нужно было создавать не Калийо Джаннис 2.0, а большого, сурового, волосатого мужика. Знакомьтесь: Брей, Бриарей Джорган; циник, мародер, наемный убийца и попросту котик.

Ко-о-о-отик.

(Да, родственники.)

@темы: Star Wars: the Old Republic

---

|| Pussy

Я очень люблю нашу помоечную котичку Джо. К сожалению, котичка Джо не очень-то любит меня.

@темы: моя семья и другие звери, пока мы лиц не обрели

---

|| Uncharted worlds

Я переживала о том, какой будет следующая ME-игра, предвидела испорченный канон, отсылки к постылой третьей части, просранные полимеры, вот это вот все — а потом сказала себе, что «Андромеда» никак не связана с историей Рипли Э. Шепард и старым добрым «Эффектом Массы», что это какая-то совершенно новая игра и, по большому счету, новый сеттинг, лишь отдаленно похожий на любимую вселенную, и читать новости стало намного легче. Другая галактика? Круто! Исследование планет на «Мако»? Замечательно! Поиск нового дома среди чужих звезд? Потрясающе, дайте два! Я даже шучу, что готова собрать все сто тысяч пятьсот осколков, рассеянных по Андромеде, и если учесть, что я открыла почти все локации в СВтОРе и заморочилась на сбор датакронов, это не так уж смешно.

(Как по-вашему, что звучит лучше: Анна Ли Райдер? Елена Райдер? Это я, пока суд да дело, список женщин-космонавтов на вики просматриваю в поисках подходящего имени. Хотелось назвать героиню Кайларой в честь «Войны Ватты» Элизабет Мун, но Кайлара Райдер? Звучит не очень.)

Хочу, чтобы в «Андромеде» все было как-нибудь так:

1 • 2 • 3 • 4 • 5 • 6 • 7 • 8 • 9

@темы: Mass Effect

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

|| 29

На день рождения Наташи мы приготовили научно-фантастический квест в домашних условиях с загадками, подсказками и воблой, которую нужно было наказать.

На день рождения Вероники мы устроили кинопередачу «Ужин с вампиром», в которой Вероника была ведущей и, собственно, вампиршей, убивавшей своих гостей.

На день рождения Антона мы придумали историю, в которой он, ведьмак из школы Утконоса, выслеживал страшное чудище — монстра, похищающего носки.

Короче, сегодня праздную день рождения я, мои друзья за стеной хихикают и что-то готовят, и как-то я, знаете ли, волнуюсь!

@темы: life actually

---

|| Слепое пятно, глава 4

Привет, котаны, в эфире опять я с четвертой главой многострадального текста:

В сегодняшнем выпуске сцена-в-душе, секс и внезапно Кольят.

Фандом: Mass Effect
Размер: 6000 слов, глава 4/8 (да, я наконец набросала план текста до самого конца, легла на пол и заплакала)
Таймлайн: пост-МЕ3
Рейтинг: R
Персонажи: Ирма Дж. Шепорт Шепард/Кай Ленг, Кольят Криос в качестве приглашенной звезды, НМП и НЖП на втором плане
Предупреждения: насилие, смерть второстепенных персонажей, ненормативная лексика, употребление наркотических веществ, дабкон, фемдом, Ирма Дж. Шепард

«Слепое пятно — имеющаяся в глазу здорового человека область на сетчатке, которая не чувствительна к свету».

>> глава первая, или двое бедных детей

>> глава вторая, или Кай не умер

>> глава третья, или осколок

>> глава четвертая, или пара новых коньков

>> глава четвертая, или пара новых коньков

Некоторым людям осколки попадали прямо в сердце,
и это было хуже всего: сердце превращалось в кусок льда.
Г. Х. Андерсен, «Снежная королева»

2188_02_29 // TAYSERI WARD, Citadel, Widow System

— Вам повторить? — спросила барменша, облокотившись о стойку. Кольят помотал головой и через силу сглотнул. «Тессианский храм» оказался приторно-сладким — как бы не слиплись кишки! — и только добравшись до дна, Кольят ощутил на языке слабую горечь азарийского меда.

— Что-то не расслабляет.

— Лучше возьмите «Эласу». Или «Биотический взрыв». Там спиртного побольше. И еще сверху эти…

— Лайм? Мята? Пьяные вишенки?

— Они самые. Говорят, очень вкусно.

По меркам гуляк и молодежи час был еще ранний. В полупустом зале мерцали таблички с рекламой. У танцевальных шестов вился белесый дымок. Прожекторы, мигавшие за стойкой, выхватывали из тумана то голый череп в алых разводах, то костистые трехпалые руки: барменша была турианкой. Кольят невольно подумал, что в детстве принял бы ее за атлач-нока из океанских глубин, за монстра из сказок, которым пугают непослушных детей усталые дреллки-мамы. Давным-давно, когда ему было шесть, а вовсе не двадцать один, он верил, что атлач-нока живет у дедушки в ванной, и очень боялся туда заходить, особенно если уже успел набедокурить.

Очень хотелось бы знать, какого же хрена он казался себе виноватым и нашкодившим мальчишкой прямо сейчас, в полутьме незнакомого бара.

— День был не очень, — сказал он, наконец. — Работа. Мне бы чего покруче.

— Может, «Бурух»? Его поджигают, а потом пьют. О! Еще «Поцелуй матриарха» классный. Главное — не струсить и не дать задний ход, когда с бокалом вам принесут эту, как ее… биту.

— Нет, я бы попробовал что-то…

— Может, коктейльную карту?

Барменша швырнула ему через стойку сложенный вдвое лист, упакованный в пластик. Кольят сделал вид, что изучает цены, и осторожно сказал:

— Это все алкоголь. А мне говорили, у вас можно расслабиться еще кое-чем…

— Дурь — не ко мне, — отрезала турианка.

— Да я не имел в виду, что вы лично… Может, вы просто подскажете, к кому обратиться?

— «Тессианский храм» и орешки. С вас десять кредитов.

— Эй, я еще не просил счет!

— Десять кредитов. — Барменша хлопнула перед Кольятом переносной терминал. — Мне что, обращаться к охране?

— Я понял, не нужно кричать! Сейчас.

Кольят представил себе, как достает инструментрон, и тот рисует в прокуренном воздухе яркий значок СБЦ. Барменша цедит: «Извини». Охранник кивает ему, как старому другу. Владелица бара выходит из-за кулис… Что было бы дальше, Кольят не успел придумать: банк обработал платеж, и десять кредитов уплыли на счет «Полосатой медузы».

— В «Анаконду» зайдите, — сказала барменша, царапая что-то на листочке бумаги. — Это в конце квартала. По нашему чеку — скидка.

Сжимая бумажку в руке, Кольят спрыгнул со стула, и на его место вспорхнула азари с блестящей татуировкой на обнаженной спине. Ее компаньон — кроган — шмякнул ладонью по стойке и потребовал батарианского рому.

Кольят вышел из бара и только тогда, сощурив глаза при свете неоновых ламп, расправил помятый чек. На лицевой стороне были указаны цены: семь — «Тессианский храм», два — за орешки, еще один — чаевые; под общей суммой виднелась жирная клякса, похожая на ханара. Перевернув бумажку, Кольят обнаружил привет от барменши — неровные буквы и цифры, которые словно пытались убежать друг от друга. «Анаконда, 08». Что это — столик? Зала? Или номер в меню?

Его информант — знакомый сержанта Т’Мар — похоже, не врал, когда говорил, что в этом районе Тайсери можно купить вещества.

Вывеска «Анаконды» свернулась кольцом вдалеке. Это была змея-голограмма, кружившая под потолком; по ее черному брюху бежали цветные строчки. «Третье “Сердце” — в подарок!» — соблазняла реклама. «Вход для влюбленных бесплатный!» «Открылись первые на Цитадели качели любви! Супругам и парочкам — скидки».

Что такое «качели любви», Кольят не знал и знать не хотел.

Было еще не поздно уйти домой: разогреть наспех ужин, включить сериал про Бласто, вовремя лечь, чтобы завтра вовремя встать, — но небольшая удача с барменшей уже окрылила Кольята, как это случается с людьми, не слишком уверенными в себе. Засунув бумажку в карман, расправив пошире плечи, он пересек бульвар и нырнул змее прямо в пасть.

Коридор был ее глоткой, ковер — языком, дым — желудочным соком; танцоры варились в нем, оглохнув от музыки и одурев от басов. Кто-то толкнул Кольята и даже не извинился. Кто-то, смеясь, сунул ему в ладонь липкий блиц — конфету с желейной начинкой из стимулянта. Пахло потом, пеплом от азарийских сигар, духами, пролитой газировкой, спиртным, пылью, взбитой десятками ног — и чем-то еще, холодным и кислым, так, что Кольят отшатнулся.

— Куришь? — крикнули в ухо.

— Что? Нет! А вы не знаете, где тут восьмой…

Дыхнув на Кольята марихуаной, девица пропала в толпе. Он постоял, глядя ей вслед, как дурак, затем взял себя в руки и протолкался к стойке. Там было меньше танцоров, никто не прыгал под носом и не оттаптывал ноги, и дрелл, вытянув шею, стал осматривать зал поверх сотни голов. Он искал столик, балкон, может быть, даже вип-зону, — все, что могло служить местом встреч и иметь номер восемь, — но видел лишь море поднятых кверху рук. Руки дергались, сжимали пальцы в кулак и молотили воздух, как будто танцоры бились в предсмертном припадке.

— Эй! Будете пить? Коктейль дня — «Штурмовик».

— Нет. Погодите! — Кольят вцепился в бармена, как в спасательный буй. — Мне назначили встречу. Столик восьмой. Можете мне подсказать?

— Не столик, а ложа. Вам к Йондо. Желтая дверь у сцены.

За желтой дверью с табличкой «08» оказалось темно — и, слава богам, даже тихо, однако пол еще содрогался при каждом ритмичном бдыщ. Споткнувшись, Кольят ругнулся под нос, затем разглядел ступени, ведущие вверх и налево. На верхней площадке опять растерялся, толкнул дверь наугад: белый свет, голубой кафель, запах душистого мыла…

— Ебись ты Амонкирой, — сказал он своему отражению в начищенном писсуаре.

— Молодой человек?

Кольят обернулся, чуть не заехав локтем женщине прямо в бок и оттого, конечно, только больше смутился.

— Простите, ошибся дверью… Мне нужна ложа. Восьмая. У меня встреча с Йондо.

— Вот как, — женщина улыбнулась. У нее был красивый, чувственный рот, обведенный бордовой краской по человеческой моде. — А Йондо об этом знает?

— Нет. Но я по делу. Бармен сказал, мне сюда.

— Тогда будем знакомы. — Она протянула руку. — Меня зовут Йондо, а дверь в ложу — напротив. Пойдем?

Волна света захлестнула Кольята, музыка сбила с толку: ему показалось, что он выходит на сцену под крики толпы и грохот басов. Но сцена была внизу, прямо под полом ложи; сквозь прозрачный настил виднелась диджейка-азари в крошечном платье. На подтанцовках был… дрелл?

— Садитесь, — сказала Йондо. — Налейте себе соку. Или хотите коктейль? Сарши, у нас клиент.

Крупный саларианец, развалившийся в кресле, приподнял тяжелые веки и оглядел Кольята с головы до ног.

— Стандартная плата за час — шесть с половиной штук.

— Сарши!

— Платим всегда вперед.

— Циник, — Йондо надула губы. — Кто о чем, а он о деньгах. Как вас зовут, молодой человек?

— Тайрон, — соврал Кольят.

Он опустил зад на кресло — и утонул в нем, как в вате. Йондо присела рядом. Прикрывая растерянность нахальством, Кольят присмотрелся к ее лодыжкам — на правой звенел браслет — и скользнул взглядом вверх. На бедре, где начиналось платье, под сеткой модных чулок виднелся белесый шрам. В глубоком декольте переливались блестки.

— Так вот, Тайрон, сначала придется пройти медосмотр. У нас есть свой врач… К слову, он дрелл, как и ты.

— Медосмотр? — переспросил Кольят, заподозрив неладное, но Йондо жестом велела ему умолкнуть.

— Если все хорошо, мы назначаем день. Ты приходишь и принимаешь душ. Душ у нас есть. Гель для мытья, полотенца — тоже. После душа ты идешь бегать — или штангу тягать… Зал на втором этаже. Наш врач — еще и тренер.

— Погодите, но я…

— В перерывах он собирает твой пот. Вот и все.

Саларианец проснулся. Почесав левый рог, он взглянул на Кольята и очень строго сказал:

— Сперму не принимаем.

— Да? Это еще почему? — ляпнул Кольят. Он уже понял, что его провели, что барменша посмеялась над ним, но еще не придумал, как бы с достоинством смыться. Саларианец фыркнул.

— Потому что никто не купит коктейль с твоей спермой. Хотя спору нет, она дает в голову лучше.

— Спасибо, — Кольят сглотнул. — Мне, э-э-э… Нужно подумать. Я пока что пойду.

— Сарши, — Йондо вскочила, — я провожу клиента.

Когда Кольят вышел из ложи, в ушах у него гудело. Перед глазами, если закрыть их, мелькали цветные пятна. Каждый удар басов отдавался в ногах. Ему было досадно, что расследование закончилось так неловко, но какая-то часть его — та, что хотела домой, смотреть мультик и спать, — думала: поделом. Бейли был бы не рад, узнав, что его протеже решил поиграть в детектива. Искать следы «любовного зелья», от которого вчерашний интендант поехал крышей, должны офицеры из следственного отдела; работа Кольята — выписывать штрафы и утешать папаш, чьи дети купили пиратскую порно-игру.

— Эй! — На лестнице и одному было тесно, а тут еще Йондо жалась к Кольяту то грудью, то полным бедром. — Не загоняйся. Сначала всем кажется, что продавать пот — это как-то… Неловко. Может быть, даже стыдно, вроде как дурь толкаешь. — Она рассмеялась. — Зато абсолютно легально.

— Вообще-то, — ляпнул Кольят, — мне нужна как раз дурь.

— А не похож на торчка.

— Это не для меня, — неловко соврал он, — а для одного… друга.

— А что другу надо? — холодные пальцы Йондо легли ему на предплечье. — Крипер, песок, минаген?

И тут Кольят совершил огромную глупость. Может быть, «Храм» наконец-то вскружил ему голову, может быть, бешеный ритм дабстепа и сладкий запах Йондо; он наклонился к душистой женской щеке и негромко сказал:

— Круче. Фата. Можешь достать такую?

Йондо отпрянула, будто ее обожгли.

— Фата-моргана? Послушай, Тайрон… Мы с Сарши не продаем дурь. Ну, если не брать в расчет наши коктейли, конечно. Но есть у меня приятель… Он этим всем торгует. Я могу дать тебе адрес. А лучше — сама отведу.

— Что ты хочешь взамен? — Йондо нахмурила брови, мол, повтори, я не слышу, и Кольят проорал: — Взамен хочешь что, говорю?

— Купи мне «Пыжака»! И пойдем танцевать!
Она подняла руки и, глядя Кольяту в глаза, томно вильнула бедром.

Электронные ритмы танцпола как раз сменились на ласковый и интимный напев, как будто диджейка шептала пошлые строчки Кольяту прямо на ухо. Под потолком распускались цветы. В ногах клубился дымок. Меню обещало два коктейля по цене одного, а губы Йондо — страстные поцелуи.

— У твоего приятеля точно есть фата-моргана? — на всякий случай уточнил Кольят.

— Я ж говорю — да! — Йондо придвинулась ближе. — Танцуем мы или нет?

Если верить часам, ночь только начиналась.

2188_02_29 // ADX MIAMI, Mavigon, Han System

Когда Каю исполнилось десять, он украл сигареты у ротозея-туриста, забредшего в Чайна-таун, и отказался делиться со сворой дворовых ребят.

Его соблазнила обертка пачки, глянцевая, как дорогой журнал, с вензелем на боку и картинкой на крышке. Он видел такие и раньше, но только мельком — в рекламе, где адвокаты и нейрохирурги угощали друг друга на фоне модных машин, — и при мысли о том, что это блестящее чудо может хотя бы на час принадлежать ему, Кай потянул грязные руки к чужому карману. Он мог бы раздать сигареты друзьям, оставив себе только цветную пустышку, но вместо этого дал в глаз Болину Чо, когда тот сказал, что краденым надо делиться.

Били Ленга за это всей стаей, и по-детски жестоко.

Он закрывал глаза — и видел скуластые лица, голодные глаза, облупленные носы… А потом удар по лицу возвращал Ленга из десяти лет обратно в его тридцать два. При каждой пощечине мир дергался перед глазами и отдалялся, Ленг слышал глухой звук удара — затылок бился о стену, — но боли не чувствовал. Она придет позже, когда паралитик чуть-чуть рассосется; пока что Ленга терзал только ужасный зуд в пальцах правой руки. Ленг попробовал ей шевелить, не смог — и с облегчением вспомнил, что рук он давно лишился, значит, зудеть там нечему.

— Ты погляди, — сказал надзиратель со шрамом на верхней губе, — лыбится, как придурок.

— Минут через пять проснется, — отозвался его напарник, потыкав в Ленга черной и тонкой палкой. — Тогда запоет. Неплохо ребята над ним потрудились.

— Мало, — выплюнул шрам-на-губе. — Мы с Рори только вчера говорили, как он в мае к дочке на праздник поедет. Контракт у него кончался. А этот мудак, этот выблядок… Что? — Надзиратель осекся: на конце палки зажглась трескучая искра. — Сейчас? Ну уж нет, пускай отойдет сперва, с-сука… Убери шокер.

Ленг собирался сказать, что ругаться некрасиво и грубо, однако язык не подчинился ему и просто выпал из раскрытого рта. С трудом убрав бесполезный кусок розовой плоти обратно, Ленг щелкнул зубами, а потом сглотнул кровь вместе с горькой слюной. Челюсти тут же свело.

— Что-то мычит он. И дышит как-то неровно. Может, это… Аллергик? Скопытится тут к хренам…

— Все с ним нормально, — отрезал шрам-на-губе. — Хочешь — зови врача. Только сам проверять не лезь, а то он сейчас мычит, а потом тебе ухо откусит. Я служил раньше с парнем из Синга, который так без глаза остался.

— Что, глаз откусили? — недоверчиво хмыкнул второй.

— Зэк притворился больным и глаз ему выбил, ты, идиот!

Но Ленг был слишком усталым и слабым, чтобы кого-нибудь бить. Боль просыпалась в нем медленно, будто бы нехотя; то колола в кишках, то тянула в спине. Там, где протезы вгрызались в плоть, ужасно саднила кожа: наверное, кто-то пытался снять с Ленга «ходули», прежде чем принести лишнюю пару оков. Скосив глаза, Ленг видел свои лодыжки с потертой силикоплотью и дуги веселеньких красных наножников. Живот был голый, с кровоподтеком, и Ленг догадался: его раздели; но не очень расстроился.

Каждый шаг, гремевший над ухом, вонзался в его череп, как гвоздь.

— Ну как он? — спросил женский голос.

— Отходит.

— Долго еще?

— Я думаю, пять минут, мэм.

Барнвуд без слов перехватила шокер и ловким, привычным движением ткнула Ленга под ребра. Искра ввинтилась под кожу и, отдавшись под мышкой, подбросила тело вверх. Клацнули зубы. Мышцы скрутило спазмом. Казалось, что судороги раздирали плоть Ленга на части, чтобы потом скроить его на новый лад, как Франкешнтейн — своего монстра-уродца, и когда они стихли, Ленг молча обмяк, завалившись на правый бок.

Гражданский на его месте уже целовал бы Сару в ее необъятную жопу, пока не отбиты почки, но Ленг продышался и выдавил из себя:

— Увобно эаэээ… Аргх!

— Что-что?

— Удобно это, — выхаркнул он, — бить лежачего, да?

— Удобно, если лежачий в наручниках, — кивнула Барнвуд.

Применять насилие к пленникам, обезвреженным «парой», настрого воспрещал армейский кодекс Альянса, но этот закон нарушался везде и всегда. Заключенных, бывало, пытали даже на станции «Арктур», а здесь, в одном шаге от края Галактики, на кодекс всем было плевать.

— Ну, не смотри на меня так, будто я — последняя в мире сука. Сам не овечка. Мне похоронки писать. Знал бы ты, как я не люблю это дело.

Ленг передернул плечами. Те затекли и отозвались ноющей болью.

— Напишите, что мне очень жаль.

— Ах ты ублюдок! Смотрите-ка, ему жаль!

Нога прилетела слева. Удар вышиб из Ленга звук, похожий на смех; от боли, резкой и острой, как ножевая рана, на миг помутилось в глазах.

— Он еще и смеется, падаль!

— Москони, — сказала Барнвуд, — держите себя в руках.

— Забылся, мэм. Больше не повторится.

— А ты, — Барнвуд кивнула на Ленга, — можешь еще посмеяться. Камеру приготовят через десять минут.

Ленг сцепил зубы, зная, что речь идет не про карцер; точнее, про карцер, но про худший из всех: его отведут на последний этаж и заморозят, как Джек, наполнив легкие смесью тяжелых газов и вколов анальгетик. Дыхание замедлится, пульс почти пропадет, и врач, проверяющий статус капсул раз в день, даст ему прозвище: «овощ», «судак» или там «Вынь Сухим».

Ходили слухи, что через парочку лет всех разморозят и отправят в карьеры, где добывают палладий для переработки нефти, но проверять на собственной шкуре, правда ли это, Ленг не спешил.

— Вы Шепард звонили? — глухо спросил он.

— Шепард? Ах да, героине Галактики! Забудь, она не придет.

— У нас с Шепард сделка, — Ленг растянул губы. Когда дротик с «парой» вонзился в его затылок, надзиратели бросились на него, ослабшего, с трех сторон, и в этой куче мале раскровили губу. Трещинка заплыла сукровицей и от ухмылки разошлась снова. — Ей не нужен холодный стукач.

— Не нужен, это ты верно подметил. Знаешь, что Шепард сказала? Что ей на тебя насрать. Что она вертела тебя, — Барнвуд развела руки, — на вот такенном хую.

— Гонишь, — выдохнул Ленг, думая, как бы еще потянуть время. — Она же у нас образцовая… герой молодежи.

— Что, слова «хуй» не знает? — ухмыльнулась Барнвуд.

На кончике шокера вспыхнула синяя искра. Ленг был готов к треску разряда, к судороге и боли, но комендант вдруг расслабилась и, оттопырив губу, посмотрела на пленника так, будто пыталась прикинуть, за сколько кредитов можно продать его почки и печень на батарианском рынке. Потом, отвернувшись, сказала:

— Готовьте его, Крис.

— Седативное, мэм? Опять?

— Да.

— Что, даже не хочешь узнать, кто из твоих ребят мне помогал? — Ленг через силу повысил голос. — Кто мне, по-твоему, дал отвертку и наводку на лаз? А карту «Майами»?

Но Барнвуд даже ухом не повела.

— Сказал бы спасибо, что смертную казнь отменили, — процедил Крис, склоняясь над Ленгом с шприцом-пистолетом в руке. — Таких, как тебя, только к стенке… И вену-то у тебя не найдешь. Обрубок, а не человек.

Мгновением спустя Крис корчился на полу: согнув оттаявшие колени, Ленг что было силы ударил его в пах. Кто-то забавно и очень тоненько взвизгнул, цветисто рыкнула Барнвуд, и на Ленга, взявшись как будто из ниоткуда, навалились аж трое. Ему досталось в ребра, в печень, в зубы; в неразберихе приставили дуло к плечу, но игла, соскочив, попала в крепления протеза и переломилась. Надзиратели схлынули так же внезапно, как и напали, кто-то крикнул: «Давайте!»; разряд по команде вцепился в Ленгову плоть, как оголодавший зверь.

Ленг был упрямцем из тех, что молча и до последнего терпят, но тут он не смог бы просить пощады, даже если бы стало совсем невмоготу: спазм пережал его горло и скрутил мышцы. Горели легкие. Билось о ребра сердце, отчаянно, словно рыба, которую равнодушный удильщик бросил с размаху на берег. Пытка, наверное, длилась доли секунды, а может быть, целый час, — время для Ленга потеряло значение, свернулось узлом, укусило собственный хвост, — но затем все прошло.

Боль ослепила и оглушила его: он видел фигуры, не узнавая лиц, и слышал звуки, не различая слов. Потом одна из фигур подошла к нему, блеснув золотом нашивок, и догадка заставила Ленга стиснуть зубы до хруста.

— Устроили тут средневековье, — сказала Ирма Шепард, герой журналистов и молодежи. — Совсем охуели.

2188_02_29 // TAYSERI WARD, Citadel, Widow System

Бейли однажды сказал: люди пьют, чтобы забыть.

Кольят так и не понял, что такое забыть, ведь он мог воссоздать перед внутренним взором свой первый праздник, детские игры в войну и каждый отъезд отца — так, словно это происходило здесь и сию минуту. В отличие от людской памяти, схожей с дырявым карманом, память дреллов с рождения до самой смерти была их надежным, но беспощадным другом. Она все терпела и все хранила: сладкое с горьким, радостное — с постыдным.

Кольят застонал, вспомнив в деталях и красках, как блевал в туалете, согнувшись у дальней стены.

Ему стало дурно после коктейля, который купила Йондо. Память тотчас оживила картинку: клуб, запах пота, дабстеп; смеющийся женский голос; терпкий вкус алкоголя, подсохший кружок лимона, трубочка для питья. Усталость в ногах, пересохшее горло, Йондо идет на выход, ладонь Кольята — в ее теплой и чуточку липкой ладони. Огни в коридорах слепят, тишина оглушает; «Куда мы идем?» — «Ко мне». Поворот, сбоку — незнакомый мужчина, удар по затылку — а потом ничего.

Сглотнув через силу, Кольят попытался встать и даже не удивился, почувствовав резь в запястьях от тонкого ремешка.

Там, где он очнулся, было темно — хоть выколи оба глаза. Ощупав холодный пол, Кольят осторожно сел. Ботинки куда-то пропали. Вокруг щиколоток обвивалась веревка… Нет, понял он, не веревка — пояс, принадлежавший Йондо. Вязали не очень умело, но туго. Кто эта Йондо такая? Во что он влип? Конечно, кадетов учили, как выбираться из закрытых машин и ослаблять путы, притворяться мертвыми и отпирать замки, но старый Фирмус, их турианский наставник, не уставал повторять, что осторожность должна быть превыше всего.

Он объяснял, что случается с теми, кто играет в героя, — с такими, как Кольят.

Ругая себя на чем свет стоит, Кольят вытянул руки вперед, накрепко сжав ладони, и принялся быстро тереть одну о другую. На то, чтобы этим нехитрым способом скинуть с запястий веревку, в спортзале он тратил пару минут и дюжину старых чешуек. Сейчас, когда на счету был каждый миг, освобождение растянулось на целую вечность.

Как только ему показалось, что глупый ремень вот-вот соскользнет с руки, раздались голоса. Их было двое: мужской басил, женский визгливо спорил. Вместо того чтобы поторопиться, Кольят невольно притих, разбирая слова, пока люди — кажется, люди — подходили все ближе.

— Ты сбрендила, что ли? Эта херовина стоит, как твой квартальный оклад!

— И что? Окупится быстро! Он офицер…

— Именно, он же коп! Еб твою мать, Йондо!

— Ты сам говорил, что нам нужен стукач в СБЦ! И не ори на меня!

Откуда они… Инструментрон! Кольят не мог ощупать предплечье, но и так знал, что устройство пропало.

Супруга Т’Мар, программистка из «Сирты», однажды хватила лишку на вечеринке друзей и рассказала, что хакер способен найти досье на владельца, имея лишь номер и время последнего платежа. Наверное, кто-то из «Анаконды» узнал имя, должность и место работы Кольята, едва он купил коктейль Йондо… А может быть, раньше: когда он пришел в «Медузу» и кассир-автомат взял два кредита за вход. Дурное предчувствие комом легло в животе, как будто Кольят проглотил тяжелый холодный камень. На языке горчил привкус желчи. Молитва была бы к месту.

Сглотнув, Кольят лег на пол, высунул изо рта опухший язык и сделал вид, что спит. Мгновением спустя лязгнула дверь; свет обжег ему веки.

— Парень! Эй, парень, ну-ка, хватит дурить. Тебе не так уж сильно досталось.

Затем кто-то сильный схватил его за грудки и хорошенько потряс. Клацнули зубы, хрустнуло что-то в шее — спасибо, что бить не стали, как боксерскую грушу! Кольят застонал и отвернул лицо. Глаза ужасно слезились. Смотреть на свет было больно.

— Очнулся, быстро!

— Я — офицер СБЦ, — из-за тряски голос Кольята звучал прерывисто, как варренов лай. — Не знаю, кто вы, но вы не имеете права…

— Как так — не знаешь? — удивился мужчина, державший его за грудки. — Меня зовут Свен, я тебя приложил… А с Йондо вы уже близко знакомы, разве неправда?

Кольят даже глядеть не хотел в сторону этой Йондо, но запах ее парфюма, терпкий и чуточку кислый после прошедшей ночи, пощекотал ему ноздри. Вчера аромат казался приятным. Вчера аромат пьянил, а Йондо была так хороша, что Кольят, растерявшись, ляпнул какую-то пошлость про женщин и редкий цветок, растущий на Кадже на большой глубине.

— Она смеется, открыто и нежно. «Я — не цветок. Я колючка». Берет мои руки в свои. Волосы падают ей на плечи, как водопад, как волна. Я тянусь. «Можно?» Она снова смеется. «Если хочешь доставить мне удовольствие — сделай лучше вот так»…

Кольят понимал, что его несет, как случалось с отцом или дедом, но заткнуться не мог и был почти благодарен, когда в его рот ввинтился глушитель «Фаланги». Ухоженный палец Йондо застыл на спусковом крючке. У мгновения до смерти был вкус ханарской конфеты.

— Эй, — нахмурился Свен, — дай-ка сюда пистолет. Пристрелишь мальца ненароком.

Йондо поджала тонкие злые губы.

— На, забирай. Доза где, у тебя?

— В верхнем кармане… Эй, он теперь весь в слюнях!

— Что, пистолет? Так оближи, — огрызнулась Йондо. — В голову даст быстро и абсолютно бесплатно.

— Вот уж спасибо! Я что, похож на одного из этих…

— Послушайте, — встрял в разговор Кольят, — вас обвиняют в торговле фата-морганой. Вы еще можете сдаться…

Свен сунул «Фалангу» ему под нос.

— Заткнись-ка ты лучше, ага?

Кольят подчинился. Теперь он мог рассмотреть серые стены, ящики без маркировок и пятка краски в дальнем углу — словом, обычный склад, таких в каждом доке десятки, если не сотни. Дверь была заперта. Подкупить Свена? Нечем. Пригрозить? Глупо. Закричать? Не услышат.

Пока Кольят соображал, как применить на практике все, что вдолбили ему в голову на кадетских курсах, Йондо нашла в кармане друга маленький белый флакон, похожий на те, в которых больные Кепралем дреллы носили с собой лекарство. С одной стороны пузырек был запаян; с другой виднелось отверстие для скрытой иголки. Стоит нажать на кнопку…

Кольят подумал: он ни за что на свете не даст себя уколоть; уж лучше пускай пристрелят здесь и сейчас, как паршивого ворчу.

— Эй, — Свен подмигнул Йондо, — разве тебе не надо еще разок трахнуть мальца? Вроде нам говорили, что эта штука работает только после оргазма.

— Ааа, твою мать! — громко ругнулась Йондо. — Может, минет сойдет? А ну, отвернись.

Ее холодные пальцы скользнули к ширинке Кольята, и тот зажмурил глаза, пытаясь представить семейные посиделки с бабулей, страничку с элькором, которую он ненароком увидел в «Форнаксе» Т’Мар, и ледяной душ. Мог бы не утруждаться: после пережитого ему не хотелось Йондо. Ни капельки. Вот совсем.

— Я не могу при посторонних, — плаксиво сказал Кольят.

— Дай-ка я в дверях постою, — крякнул Свен. — Мальцу неловко, да и мне как-то… Тоже.

Бейли потом говорил, что Кольят «родился в рубашке»: удачливым сукиным сыном. Когда Свен убрал «Фалангу» и, развернувшись спиной, засунул наушники в уши, а Йондо опять склонилась, показав нечесаную макушку, Кольят вытянул руки, обхватил ее шею, так что ремень врезался в горло, и потянул на себя изо всех сил.

Йондо билась как рыба и извивалась как угорь, пытаясь ужалить Кольята, ударить его, заехать под дых. Ногти вцепились в его лицо; ампула с фата-морганой звонко пропела, откатившись ко стенке.

— Эй, отпусти ее! — это Свен, наконец, обернулся. — Отпусти ее, сука, или буду стрелять!

Но Кольят не смог бы отпустить Йондо, если бы захотел: все его тело, от спины и до кончиков пальцев, скрутило, будто от боли. Плечи свело. На языке вертелись старые строки, которым учил отец: Амонкира, пойми и прости — Свен доставал пистолет — Калахира, прими мое тело — щелкнула термоклипса — пусть звезды укажут мне путь, пусть успокоится шторм, и там, за океаном…

Выстрела он не услышал, но Йондо вдруг дернулась как-то особенно сильно и, обмякнув, затихла. Запах крови, густой и пряный, как батарианский эль, ударил Кольяту в ноздри.

Они посмотрели друг другу в лицо — молодой офицер и уличный наркоторговец, повязанные случайным убийством, — потом Свен поднял руку к губам, словно боролся с приступом рвоты, и бросился прочь. Кольят только и видел, что его спину с темным потным пятном, затем силуэт в проеме, а затем — ничего.

Он еще долго сидел на полу, прежде чем снять с запястий ремень и застегнуть ширинку. Пару раз ему показалось, что Йондо еще дышит; но рана была под сердцем. Не сумев найти пульс, Кольят сдался.

Потом снял с ее руки инструментрон и, наконец, позвонил.

2188_02_29 // ADX MIAMI, Mavigon, Han System

Ленг не мог встать, поэтому двое, рыжий и дылда, ухватили его под мышки и потащили вперед, цедя безыскусную матерщину сквозь зубы. Обмякнув в их хватке, Ленг уставился в пол и считал плиты, мелькавшие между обутых в берцы ног. Этот нехитрый прием — пересчитать шаги, лампы, пуговицы рубашки — всегда помогал ему сосредоточиться при головной боли.

Помог и сейчас.

После двадцатой плиты вдруг начался кафель в разводах от грязной щетки. Что-то со звоном упало; громко хлопнула дверь. Охранники без церемоний посадили Ленга у стенки и, подняв его руки, защелкнули кольца наручников на выступавшей трубе. Его притащили… в сортир? Нет, кажется, в душ для персонала тюрьмы.

— Зовите, мэм, если что, — хмыкнул шрам-на-губе, будто сдавая вахту старшему и, без сомнения, более изощренному палачу. — Скользкий же тип. А может быть, это…

— Сама разберусь, — отозвалась Шепард. — Вон.

Когда шаги надзирателей стихли, она отвернула кран.

Душ побулькал, покашлял и плюнул в Ленга рыжей и теплой струйкой. Вода неторопливо стекала по спине, щекотала Ленгу подмышки, прокладывала влажные реки по животу и, казалось, вместе с потом смывала и боль, а вместе с болью — чувства; осталось только изнеможение, сковавшее плоть надежнее всяких кандалов. Мышцы все еще ныли, плечи непроизвольно дергались, но это было терпимо, это было знакомо и похоже на ломоту, которой отзывается тело, если войти с мороза в уютный и теплый дом. Правда, пахло не чаем, а едким чистящим средством. Несмотря на следы уборки, пол душевой был грязным, не до конца оттертым от пены, пятен мочи и отпечатков ног, но вода, стекая на кафель с Ленговых бедер, смывала и это тоже.

— Ну как ты?

Командир — нет, адмирал Шепард — гремела флаконами, роясь на полочке для шампуня и щеток. Тебя бы на мое место, подумал Ленг, и застарелая неприязнь разгорелась в нем с новой силой.

— Бывало и хуже, — сказал он сквозь зубы. — А эта лживая сука тебе все-таки позвонила.

— Эта лживая — кто?

— Не притворяйся. Барнвуд тебе позвонила. Иначе с чего ты примчалась?

Вместо ответа Ирма поглядела на него сверху вниз и закатала рукава. Не найдя полотенца, после короткой заминки стянула с шеи платок и взяла с полки тяжелый, недавно початый флакон вонючего геля. Так, завернув безобидный с виду предмет в прочную ткань, бьют в живот и по почкам, не оставляя следов, и Ленг подтянул к груди непослушные ноги, чтобы заехать Шепард под ребра, — не мыться она собралась, в самом-то деле?

— Ты мне нужен.

Не успел Ленг моргнуть, как Шепард, встав на одно колено, принялась тереть ему плечи шелковой тряпкой с эмблемой Альянса Систем.

— Какого хрена! Убери от меня свои руки.

— Не хочешь развеяться на очной ставке? Это недалеко. Лететь в туманность Орла.

— Руки! — процедил Ленг, чувствуя, как мыльная тряпка скользит по его бедру. — Ты что, оглохла?

— Прокатишься на «Нормандии», отдохнешь от «Майами»… Нет, я не оглохла, спасибо, что спросил. Так ты согласен?

Ирма сжала платок. Пена текла с ее пальцев, как сок, и капала Ленгу на грудь.

— Согласен на что? — выплюнул он. — Ты даже не объяснила, с кем ставка.

— Это сюрприз.

— Ты вся полна сюрпризов, как я погляжу.

— Это твое «да»?

— Это мое «отъебись».

Ирма застыла. С нее бы сталось просто взять и уйти; Ленгу пришлось бы тогда засунуть в зад свою гордость и попросить прощения. Призрак был мертв. Коллеги по «Церберу» — те, что остались в живых, — заботились лишь о себе или тоже сидели. Никто, кроме Шепард, не мог защитить Ленга от Барнвуд… И от перспективы сдохнуть в местных карьерах.

— Это я тебя так?

Ирма провела пальцами чуть ниже ребер Ленга: там, вопреки обещаниям врачей, был виден белесый шрам от резотрона.

— Гордишься своей работой?

— А это — от Барнвуд? — Везде, где шокер касался плоти, остались маленькие ожоги. Когда пальцы Шепард задели один, Ленг зашипел. — Больно? Я не нарочно. Прости.

Ленг запрокинул голову, прижав отяжелевший затылок к решетке. Вся накопленная за сутки усталость разом навалилась на него, выжав досуха. Перед глазами плясали черные точки. В висках размеренно и гулко отбивала ритм кровь. Ленг дернулся, чтобы вытереть мокрый лоб, но тут наручники напомнили о себе визгом зуммера.

— Как поживает Джорам Талид? — спросил он наконец.

— Неплохо. — Шепард пожала плечами. — Страдает по наркоторговцу, пускает слюни. Пытался покончить с собой. Откуда ты…

— У нас тут есть телевизор. Как думаешь, сколько еще богатеев поедут крышей, прежде чем вы найдете того, кто варит это дерьмо?

— Фата-моргану?

— Да.

На нижней полке, склизкой от мыла и сырости, какой-то растяпа оставил модный шампунь; наклейка на мятых боках сулила коже здоровье, а волосам — блеск и избавление от перхоти. Шепард откинула крышку флакона. Запахло лимоном и мятой.

— На следствии ты ничего не сказал про это «любовное зелье».

— Никто не спросил.

— Теперь передумал и хочешь содействовать правосудию?

— Я знал ученых, которые ей занимались. Был на их базе — там куча защит от гостей вроде тебя. Сунешься в одиночку — уйдешь с пустыми руками… Или без парочки верных солдат. Я мог бы вас провести.

— И выстрелить мне в спину.

— Опционально. Я предпочел бы в лоб.

— Ясно. Закроешь глаза?

В «Майами» Ленг отрастил хвост до лопаток, но не спешил стричься. Обычно уход за волосами занимал три минуты в неделю: намылить, смыть, сполоснуть; но Шепард превратила эту нехитрую процедуру не то в массаж, не то в ласку. Ее пальцы потерли Ленгу виски, затем скользнули к затылку, взбивая мятную пену, и размяли каменный узел мышц на напряженной шее. В глазах Ирмы, впрочем, не было теплоты, а в движениях — нежности. Она гладила Ленга, как охотник — укрощенного зверя; пускай рычит сколько хочет, главное — не посмеет укусить.

Сука, подумал Ленг, чудом сдержав язык за зубами. Какая же ты сука.

— Давай начнем с очной ставки. Если она пройдет хорошо, будем сотрудничать дальше. Съездим на эту базу, оформим твой перевод в тюрьму, где есть корт для гольфа и нет Сары Барнвуд… — Ладонь Ирмы — теплая, влажная — легла на его член. — Идет?

Ленг дернул уголком рта.

— Что, мужика давно не было?

— Такого, как ты, — давно.

— Бедняжка. Ты не в моем вкусе.

— А жаль.

Рука Ирмы двигалась плавно и быстро, поймав нужный ритм и темп, и это нехитрое трение скоро высекло искру в низу его живота. Ленг стиснул зубы, но что поделать — он уже год невольно хранил целибат, а женские пальцы, чуткие и, несомненно, умелые, были намного приятнее, чем дешевая силикоплоть его рук.

— Хватит, — процедил Ленг, тыкаясь набухающим членом в раскрытую Ирмой ладонь.

Но Ирма, бесцеремонно просунув руку между его ног, ласково сжала мошонку и принялась за массаж. Она ласково терла, сдавливала, щекотала; скользила подушечками пальцев по чувствительной коже на внутренней стороне бедра. Ирма была нежной и будто бы даже робкой, словно боялась по недосмотру причинить Ленгу боль, и он, размякнув от горячей воды и непривычной ласки, даже прикрыл глаза — член, разумеется, встал, — но тут Ирма убрала руки.

Ленг посмотрел на нее так, будто впервые увидел.

— Продолжай, — хрипло потребовал он.

— Так ты согласен на сделку? — Ирма вдруг улыбнулась. Зря: улыбочка ей не шла; на этом лице, скуластом и угловатом, лучше смотрелись бы синяки, капельки вязкой спермы и переломанный нос. — Очная ставка со старой знакомой, перевод в другую тюрьму…

Какой у него был выбор?

— Да, я согласен. Да.

Но что за знакомая? Ленг припомнил Миранду, а если быть точным — ее необъятную грудь, предмет воздыханий доброй трети команды. Не Ленга — ему больше нравилась Раза: пухлые темные губы и подтянутый зад. С обеими он не спал. Была медсестра Мариса и быстрый секс в лазарете, пара-тройка фантомок — но все они были мертвы… Ленг силился вспомнить других коллег женского пола, но руки Шепард, опять скользившие по его члену, мешали настроиться на конструктивный лад.

— Сказала бы хоть… с кем ставка.

— Я ж говорю: сюрприз.

Встречал Ленг женщин погорячее, чем Шепард, однако сейчас он хотел только ее: подмять под себя, выбить из легких воздух, намотать хвост на кулак, оставить на шее засос… Наверное, даже два. Пуговка Ирминой блузки, скользнув из тугой петли, как раз обнажила ямочку между ее ключиц.

По снимкам, присланным Разой, Ленг помнил о родинке под левой грудью, темных сосках и шраме чуть ниже пупка от операции по вырезанию аппендицита, сделанной наспех полевым медиком где-то на Идене Прайм; помнил округлые бедра, ямочки на пояснице и ухоженный кустик темных лобковых волос. Думал ли он о Шепард, когда принимал душ в тот день? Может быть. Кажется, да. В каком-то смысле Ирма и Кай были квиты: оба хитростью взяли то, что им не причиталось, бесцеремонно пересчитали все шрамы друг друга и на них подрочили.

Ленг вскоре кончил. Шепард, кажется, тоже — по крайней мере, она провела рукой между бедер, словно брюки ей жали, и закусила губу. Потом сполоснула ладони и встала. Набухшие водой штанины хлопнули по ее ногам.

Чувство послеоргазменной легкости схлынуло очень быстро. Глядя на Ирму, к которой не липла грязь, ни своя, ни чужая, Ленг не испытывал ни благодарности, ни приязни — только глухую злость.

— Чего ты ждешь? — спросил он. — «Спасибо» хочешь услышать?

— Ты должен одеться и, может, поесть, прежде чем мы поедем. — Шепард открыла дверь. Повеяло холодком, и Ленга, пригревшегося под душем, пробрало до самых костей. В проеме маячили двое — конечно, шрам-на-губе и его рыжий приятель. — Ребята, найдите ему штаны… Без них как-то неловко.

Слухи в тюрьме распространялись быстрее, чем блохи. Незнакомый охранник, принесший смену белья, уже знал про визит Ирмы, секс в душевой и обещанный перевод в «Нью-Гуантанамо». Он шмякнул белье на скамью, закатал рукава и спросил:

— Член твой, что ли, волшебный? Да нет, обычный вроде. Что надо сделать, чтобы заполучить такую фею-крестную, как Ирма Шепард, а?

— Убить ее хахаля, — прямо ответил Ленг, натягивая трусы. Охранник поморщился — не поверил.

— Я вот что скажу, парень: сейчас тебе повезло. Думаешь, драпнуть из «Гуантанамо» будет намного легче? Держи карман шире, ты опять попадешься, и Шепард твой зад повторно спасать не станет. Впрочем, кто знает баб… Она хоть как, — мужчина сделал не очень пристойный жест, — ничего?

Ленг передернул плечами.

— Сойдет, — неохотно сказал он.

Потом пришел местный врач, угрюмый и, к счастью, неразговорчивый малый. Он сунул Ленгу таблетку, горчившую на языке, измерил давление, проверил пульс и замазал ожоги какой-то лечебной мазью, от которой кожа тотчас побелела и начала чесаться. После его визита Ленгу дали побриться и принесли расческу с надписью «Из Рейкъявика с любовью» на рассохшейся ручке — смешной сувенир с Земли. Ленг умудрился купить ее в тюремном ларьке, пока ждал трансфера на орбиту, и хранил под подушкой с тех самых пор. Дерево потемнело, два зубца отвалились, и, вертя безделушку в руках, Ленг снова подумал, что в этой сделке — перевод из «Майами» за очную ставку — скрыт какой-то подвох. В том, что Шепард выполнит данное слово, он почему-то не сомневался ни капли, но плата была несоразмерной услуге. Таким, как Ленг, обычно никто не спешит идти навстречу… И надрачивать член в душевой.

— Эй, Ленг! На выход! Что расселся, как царь?

Его провели по коридорам к той самой взлетной площадке, откуда он еще сутки назад собирался бежать. Мусоровоз, конечно, уже давно улетел, зато шаттл «Кадьяк» в синих цветах Альянса пыхал жаром из сопел, и Шепард стояла неподалеку, болтая с Аркадио, заместителем Барнвуд. Аркадио улыбался, лебезил перед гостьей и теребил усы.

Барнвуд, подтянутая и злая, лично сунула в Ленгов карман подписанный ордер на очную ставку и вдруг, наклонившись, шепнула:

— Трахнешь ее — расскажи.

2188_02_30 // ZAKERA WARD, Citadel, Widow System

Ввалившись в свою квартирку, Кольят споткнулся о туфли, которые бросил у входа, когда убегал в «Медузу». У туфель валялся талон о покупке. Чуть дальше стояла коробка с забытым подарком для Шепард. Пол был грязноват — робот-уборщик сломался, а Кольят уже вторую неделю ленился сгонять в мастерскую. На столе пошел пятнами саларианский фрукт, похожий на губку, — созрел, а может, испортился, кто его разберет. Обыденность этой картины удивила Кольята — ему-то казалось, что мир за прошедшую ночь должно было перевернуть, ну или хоть потрясти.

Собравшись, он переступил через обувь и распахнул гардероб, в котором не прибирался с тех пор, как въехал в квартиру. Там пахло отдушкой из прачечной и кремом для кожи. Раздвинув жилеты и майки, Кольят наконец-то нащупал то, что искал, и опустил капсулу с фата-морганой в карман своей старой куртки.

tbc

Вопрос: ?

1. ♥		13	(100%)
Всего:		13

@темы: смерть автора, Mass Effect

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

|| Аптекарский огород

Каждый раз, когда я думаю, что было бы неплохо записаться на какие-нибудь курсы фотолюбителей, поучиться снимать портреты или почитать туториалы, чтобы мои фоточки выглядели уютно и лампово, словно их делали в какой-нибудь волшебной стране, голос в моей голове шепчет: «Пссст, чувиха, не парься. Зачем тебе это? Просто фоткай цветочки».

>> + 10

@темы: сквозь объектив

---

|| Ожидания vs реальность

В стране розовых пони:

коллеги, график на следующий месяц во вложении, прошу всех ознакомиться

коллеги, напоминаю о необходимости зафиксировать ваши трудозатраты за прошедшую неделю к 18:00

коллеги, прошу не затягивать с обучением и сдачей экзаменов — от этого зависят ваши премии

коллеги, завтра мы будем составлять ежемесячный отчет для Заказчика, прошу всех перепроверить свои задачи — итоговые решения должны быть оформлены корректно, контрольные сроки должны быть выставлены согласно SLA

На деле:

десять утра, почему ты еще не на работе? я русским языком сказала тебе вчера про утреннюю смену, а потом продублировала письмом. как это «не понял?!»

так, быстро: над чем ты работал в третий вторник апреля сразу после полудня? а во второй четверг января? кто выносит мозг, я выношу мозг? это технологи мне выносят с отчетностью мозг так, что тебе и не снилось. вспоминай, чем был занят, и не питюкай

ну и что у тебя с обучением? не начинал? так закрой интернеты и начни прямо сейчас, на тебе сегодня только одна задача. не надо мне тут «бебебе»!

и я в сотый раз повторяю, что нельзя в итоговом решении писать: «я ничего не делал, проблема исчезла сама собой»!11!

...

ой, все

@темы: вверх по лестнице, ведущей вниз

---

|| Current mood

Моя любимая история о Москве начинается с космоса: в 1960 году, составляя первую в мире карту обратной стороны Луны, ЦНИИ геодезии, аэросьемки и картографии СССР поместило туда Море Москвы. Международный астрономический союз испытал от этого немалый баттхерт, потому что моря принято называть в честь состояний души и состояний воды, но астроном Одуэн сказал, что Москва является душевным состоянием, и год спустя название утвердили.

Короче, у нас тут в Море Москвы вдруг потеплело. Я езжу в офис на велосипеде, ищу в магазинах новые мятные брюки и чувствую себя так по-московски, что сил нет.

Пообещала себе, что постараюсь каждые выходные выбираться куда-нибудь: на выставку, в музей или, может быть, в парк.

Посмотрим, как пойдет.

@темы: бложик без ножек

---

|| Апрельский Будапешт

Перед моим отпуском компания пригласила модного тренера Дорофеева. От него я узнала, что во мне живет обезьянка, с которой надо дружить, что думать — это сложно и что тараканы в моей голове хотят лодырничать прямо сейчас, не откладывая на завтра. На последнем занятии мы сели в кружок, как анонимные алкоголики, и рассказывали о делах, которые уже тыщу лет откладываем «на потом» вместо того, чтобы просто взять и их сделать. Я выбрала пост про Дрезден, который «пишу» с января.

(Почему с января? Потому что я только на зимних каникулах собралась с силами и обработала фоточки из летнего отпуска. Прокрастинация восьмидесятого левела в действии, короче.)

Вообще обсуждение на тренинге мне помогло. Я примирилась с тем, что если пост о Дрездене не пишется, то не очень-то надо, и завела себе ежедневную задачу, чтобы редактировать фотки из Будапешта понемногу, зато каждый вечер. С одной стороны, этот прием помогает: я уже наскребла на запись.

С другой, фоток осталось еще овер 900.

Цветочки из Будапешта под катом.

>> +13

@темы: сквозь объектив, о скитаниях вечных и о Земле