We Shepard or we Wrex, that's the plan.
Хоп-хей-ла-ла-лей.
Фандом: Mass Effect
Размер: я уже сама не знаю, сколько глав планируется, не спрашивайте; но в третьей главе почти восемь тысяч слов
Таймлайн: пост-МЕ3
Рейтинг: R
Персонажи: Ирма Дж. Шепард/Кай Ленг, НМП и НЖП в количестве; после редактуры в тексте появился Кольят Криос в качестве приглашенной звезды
Предупреждения: насилие, смерть второстепенных персонажей, ненормативная лексика, употребление наркотических веществ, дабкон, фемдом, Ирма Дж. Шепард
«Слепое пятно — имеющаяся в глазу здорового человека область на сетчатке, которая не чувствительна к свету».
>> глава первая, или двое бедных детей
>> глава вторая, или Кай не умер
>> глава третья, или осколок>> глава третья, или осколок
— Время вышло! — рыкнул Баровски, с неприязнью поглядывая то на инструментрон, то на смурных заключенных. — Вышло, хватит с вас! Брысь в душ. — И добавил, спрятав нос в отвороте форменного джемпера: — Воняете как козлы, черт вас дери.
В качалке и правда стоял густой запах пота. Кондиционеры не могли с ним справиться, но зэкам выбирать не приходилось: им полагался всего час тренировок в день, и кто-то из шкуры вон лез, чтобы примерным поведением заслужить второй. Штангу передавали из рук в руки. К турнику занимали очередь. За право встать на дорожку давали взятки шоколадом и горьким, у вертухаев перекупленным табаком: на словах тренажер был общий, а на деле принадлежал латиносам, и Васко по прозвищу Хромой мог бегать на нем несколько часов кряду, смешно подкидывая вверх мосластые ноги в сизой паутине вен.
За что он сел, Ленг не спрашивал, но краем уха слышал про убийство — с отягчающими.
— Оглохли, вашу мать! Пошевеливайтесь!
С недавних пор Баровски завел манеру подбадривать отстающих шокером, и зэки, не дожидаясь тычков под ребра, поспешили к выходу. Встал и Ленг, подобрав со скамьи для пресса свою несвежую майку. Как он ни старался беречь ее, под мышками уже расплылись желтоватые пятна, и на груди виднелась засохшая капля зубной пасты, а сдать белье в стирку дозволялось лишь в четверг.
Ленг всегда считал, что не боится грязи: детство он провел в трущобах, юность — в казармах, молодость — в тюрьме; однако работа на «Цербер» избаловала его. Куда бы Ленга ни заносило — в брюхо турианского дредноута или наркопритон Омеги, — он помнил, что миссии рано или поздно кончаются, а на «Кроносе» его ждут горячий душ, десять массажных насадок и хрустящая от чистоты простыня.
Здесь же, в «Майами», грязи не было ни конца, ни края.
Назвать так тюрьму мог только дурак — или ее комендант, Сара Барнвуд. Планета, где возвели комплекс, была крошечным камнем, покрытым коростой льда. Периоды ясной погоды сменялись штормами, настолько суровыми, что поставки с едой могли задержать на день или два, и тогда Барнвуд, предупреждая бунт, попросту не выпускала заключенных из камер. В пропахшие сыростью, тесные душевые зэков пускали строго по расписанию и не дольше, чем на девять минут: экономили воду, дистиллированную из жидких отходов и мочи. Из-за дезинфекции вода казалась соленой на вкус — как в море.
Слив был забит волосами. Кабинки не запирались. Прикрыв за собой низкую — только по грудь — дверь, Ленг вывернул кран до предела и ступил под обжигающую струю. Справа неуклюже возился громила Джойс, то и дело громыхая локтями о тонкие стенки. Слева гоготали, фыркали, сочно хлопали себя по мокрому телу какие-то знатоки азарийских баб, и к обсуждению потрахушек, щедро пересыпанному матерком, вскоре подтянулись остальные. Под эту какофонию Ленг скреб кожу до тех пор, пока волокна дрянной одноразовой мочалки не застряли у него в суставах. Чертовы «грабли»!
Не протезы — подачки.
— А жопа у ней была классная! — все не мог успокоиться голос слева. — Круглая, сочная, как, короче, этот… Как его, ну…
— Вот бы девку сюда, а, — вздыхали справа. — Хоть какую. Засадить бы разок-другой…
— Саре нашей засадите! — ржали в ответ. — Что, слабо? Ебыри нашлись! Она-то вам яйца мигом пооткручивает!
Ленг перекрыл воду, снял полотенце с крючка и вышел вон. Толкаться у скамьи он не любил и одевался одним из первых, вытащив свой комбинезон из груды чужих вещей. Узнать робу было несложно: «Блок Бэ, койка семь, Ленг, Кай», — гласила надпись у потрепанного воротничка. На груди алый знак: «Опасен». В левом кармане — дырка.
Ленг встал на одной ноге, как журавль, пропихивая вторую в непослушную и мятую штанину.
— Я на Санвесе работал, — сказал ему парень, сидевший на дальнем конце скамейки. — Давно. В джунглях. Ступил как-то раз на холм, а там этот, ну — кликсен. Сучья тварь, мать ее, с зубами. Думал все, к херам оттяпают ногу, пора копить на протезы — ан нет, пронесло…
Ленг вытряхнул из рукава носки, смятые в комочек, нашел под скамьей ботинки и бросил на парня пристальный взгляд. Блок Дэ, койка сто три, если верить нашивке; Хань, Минж.
— Классные «ходули», приятель.
— Махнемся? — предложил Ленг.
— Цао ни ма, — ухмыльнулся Минж во весь рот. — Усек?
Выговор у парня был ужасный, шаньсийский, будто он бумагу жевал, а не слал по матери, но Ленг понял — и огрызнулся ругательством в ответ. Все китайцы, встреченные им, от послов до шахтеров с Бекке, тотчас принимали Ленга за своего; а вот славяне — ни разу, даром что Ленгов дед — тот, что по отцовской стороне, — родился в городе Минске и носил фамилию Бобров.
— Это… В бою потерял? — не унимался Минж. — Руки, в смысле.
— Нет. Сгорел на работе.
— На заводе каком, что ли?
— Вроде того, — отозвался Ленг, застегивая молнию до горла. И, подумав, добавил: — Вредное производство.
Народу в раздевалке прибывало с каждой минутой, и становилось тесно. Ворвался Сагит, бывший наркоделец, тощий как жердь и голый, все татуировки напоказ, включая ту, что между ног, — со слоником. Ввалился громила Джойс, подрывник. Вошли близнецы Ройзманы. Эти сели за то, что приобщали к взрослой любви глупых девочек-школьниц, а потом присылали трофеи — то именной датапад, то кружевные трусики — безутешным родителям. Ленг сухо кивнул братьям. Он собирался на выход.
— Послушай, — Минж некстати цапнул его за рукав, дыхнул в ухо. — Ты из «Цербера», я знаю. Ребята говорят, ты охрененно крут в бою, прямо как этот, как ниндзя …
— Чего тебе?
— Не можешь, это… Научить меня драться немножко? А?
— Чему еще тебя научить? — спросил Ленг. — Кадрить азарийских баб, может?
Глаза у парня тотчас загорелись.
— А ты умеешь?
— Азарийских баб не бывает. Азари все бесполые... Как тля. К обеду опоздаем. Руки убери.
Ленг выдернул рукав из цепких пальцев и вышел вон.
Когда Кольят вернулся из короткого отпуска, район Закера встретил его тремя убийствами, поджогом, дюжиной драк и заявлением: студент, написавший его, набрался горького эля в «Темной звезде», разбил бутылку ринкола и обвинил азари-барменшу в сексуальном насилии. Замотавшись, Кольят не успел прочитать сводку за предыдущие дни и удивился, когда сержант Т’Мар, шлепнув ему под нос датапад, привалилась к столу полным бедром и заявила:
— Ну что, поймали Джорама Талида. В доках Закеры, на шестнадцатом ярусе. Далеко не ушел, красавчик.
— Так, — осторожно сказал Кольят. — Что я пропустил?
— Открывал бы ты новостные сайты, что ли, — фыркнула Т’Мар. — Талид пропал несколько суток назад, а с ним — треть бюджета Закеры. Талида нашли вот. Деньги? — Сержант пожала плечами. — Держи карман шире.
— Думаешь, он их украл? И попытался сбежать?
— А кто его знает! Он, говорят, под кайфом, двух слов не может связать. Дерьмово, если Талид начал ширяться. Я за него на выборах голосовала. — В животе у Т’Мар заурчало; азари скривилась. — Ну, мы идем на обед? Неподалеку кафе открыли. Десерты там — объедение.
Статьей о пропаже Талида и правда разродился каждый местный писака, а ветка на форуме новостного портала, посвященная этому происшествию, насчитывала больше ста тысяч комментариев. Кольят заглянул в нее, доедая воздушный пончик, прочитал что-то про сучьих турианцев и мудаков-людей, представил себе, что за вой до небес поднимется, как только известие об аресте Джорама просочится в прессу… Закрыл сайт и дал себе слово, что СБЦ может поймать хоть десять джорамов талидов, а он все равно уйдет домой вовремя.
Зря.
— Кислятина, а не конфеты, — плюнул Бейли. — Лучше б еще вафель привез.
— Это не вафли, — терпеливо сказал Кольят. — Водоросли. На Кадже их выращивают в больших водоемах, ну, вроде наших прудов, как в Президиуме. Долго выращивают, месяца два. Потом достают их и сушат, вымачивают в чем-то вроде рыбьего жира, и это тоже долго…
— Ты меня ханарской едой не пугай. Я, когда моложе был, два года протянул на китайской вермишели. Одну пачку утром, другую — вечером, а если ужин с яйцом, значит, сегодня суббота. С тех пор я привередничать отвык. Если вкусно, то слопаю. Чего руку тянешь?
— Давайте конфеты обратно. Кому-нибудь другому подарю.
— Дело хозяйское, парень, но на твоем месте я бы их просто выкинул.
Кольят спрятал мешочек в карман, сунул конфету в рот и раздул горловые складки: обиделся.
Часы в сувенирной лавке пробили два, и Бейли, вздохнув, перенес вес тела на правую — больную — ногу. Огромные неоновые цифры проплыли по коридору над головами прохожих. Рекламная тумба, мигнув, сменила постер нового фильма про «Бласто» на рекламу ближайшего бара. Конфетка растаяла на языке, оставив во рту приятную свежесть, и Кольят, не сдержавшись, полез в карман за второй.
Его рабочая смена окончилась час назад.
— Бейли! Рада встрече. А тебе очень идет форма, Кольят.
Растерявшись, дрелл стиснул протянутую руку прежде, чем узнал Шепард в лицо. Синяя блуза, волосы в хвост, модные брючки — она походила на секретаршу, сбежавшую из офиса за латте и лапшой, а вовсе не на военную в отпуске.
— Вовремя вы, — буркнул Бейли. — У вас полчаса, не больше. Адвокат Талида уже в пути, тащит с собой писак. И знаете что? Когда он спустит на вас аль-Джилани, я хочу быть уже дома с бутылочкой пива и жареным куриным крылышком.
— Ах да, сегодня же суперкубок по футболу. Болеете?
— Еще бы! За «Гигантов Нью-Йорка». — Он прижал пальцы к малозаметной панели, и соседняя дверь с табличкой «Для персонала» тут же отъехала в сторону. — Послушайте, к Талиду вообще-то нельзя. Поэтому если меня кто прижмет, буду валить все на вас и на ваш статус Спектра. Вы приказали, я подчинился. Окей?
Ирма кивнула.
— Я приказала. Окей.
— Тогда пойдем, камера — в той стороне.
Кольят сам не знал, к чему увязался следом. Он ведь остался после работы, чтобы увидеть Шепард, спросить, все ли в порядке, и передать сувенир: макет ханарского корабля-амфибии в масштабе один к ста сорока трем. Но сувенир он забыл взять с собой, а Шепард ушла далеко вперед, взяв под руку Бейли. «Национальная лига», доносилось до дрелла; «квотербек», «нападение», «блиц». Хоть бы спросила: «Как ты, Кольят?» Или: «Сложный был день?»
Вместо того чтобы плюнуть и развернуться, Кольят припустил трусцой.
Под дверью комнаты допросов стояли два лейтенанта с дробовиками. Завидев гостей, подобрались: человек поднес руку к виску — отдал честь, догадался Кольят, — а турианец щелкнул мандибулами. Звук был сухой и трескучий, словно офицер передернул затвор «Катаны».
— И как там наш друг?
Турианец трескнул еще раз.
— Молчит.
— А вы все равно осторожней, — нахмурился Бейли. — Слышите, Шепард? Его обыскали, конечно, да хрен знает, что у торчков на уме. У вас даже оружия нет при себе! Возьмите хоть мой пистолет, что ли.
— Не нужно, — сказала Ирма. — Я обойдусь.
— Ну, как хотите. Но ради всего святого — быстрее!
— Тогда я пошел, — с досадой сказал Кольят. Он не был нужен Шепард; теперь это стало ему совершенно ясно. Доставку подарка он поручит курьеру. За десять кредитов тот отнесет пакет в доки и, найдя нужный корабль, положит коробку на трап.
— Жаль. Я хотела просить твоей помощи.
— На допросе Талида? — опешил Кольят. — Зачем?
— «Хороший коп, плохой коп», — улыбнулась Шепард. — Есть такая игра. Слышал хоть раз? Нет? Пойдем, я научу.
В коридорах было людно и шумно в придачу, как в супермаркете под Рождество, но вместо задорной песенки под потолком выла сирена — долгожданный знак окончания рабочих смен. Убийцы отбросили швабры, насильники — уни-ключи, бывшие торговцы коксом — стиральный порошок и мыло, и все торопились на третий этаж за куском послаще и пожирней. Готовили тоже зэки, сплошь русские с Мендуара, и Ленг, пытавшийся набиться им в друзья, был послан вскорости к черту: работа на кухне считалась престижной, и брали туда своих, а не китайцев с горы.
У входа в столовку висела кривая растяжка: «МАТЧ ПО АРМРЕСТЛИНГУ, 28 ФЕВРАЛЯ». Под ней — экран, трындевший сутками напролет, и Ленг, застрявший в очереди с подносом в руках, невольно присмотрелся к ведущей. За ее спиной мелькали огни и топтались ксеносы; Ленг узнал Цитадель.
— …для срочного репортажа. Буквально минуту назад в студию поступила информация о том, что интендант Закеры Джорам Талид, пропавший двое суток назад, был схвачен офицерами СБЦ при попытке улететь с Цитадели и сейчас находится под стражей. По словам информанта, пожелавшего остаться неизвестным, украденные средства Талид перевел на счет своего любовника в обмен на наркотики и поездку на Илум…
— Эй! — Чей-то локоть уперся Ленгу под ребра. — На бабу потом позыришь, не стой на проходе, а?
— Было б на что смотреть. — Ленг грохнул поднос о стойку. — Дайте мне две котлеты. И картошку еще. Что за суп?
Улыбчивый Олег, весь покрытый веснушками, как больной — волдырями, щедро плеснул ему из поварешки. Гаспачо, врало меню. Уха, едва потянув носом, понял Ленг. Он был не в обиде — любил рыбу. Даже разваренную, как эта.
— Явился! — ощерился Билли, когда Ленг, подвинув его миски, без церемоний уселся рядом. — Чего молчишь? Приятного аппетита пожелал бы, воспитанные люди так делают.
— Манерам не обучен, — хмыкнул Ленг. — Силь ву пле.
— Не силь ву пле, а се ля ви, — встрял Обжора Дидье, ковырявшийся в тарелке с постной миной. — Вы брали котлеты? Нет? А я вот сглупил, какое ж это merde, собак на фарш крутят, что ли…
— Цыц, — сказал Билли тихо. — Тебе бы все жрать, дурачина. Наш друг пришел по делу. Он хочет сделать ставки… Так ведь, Ленг?
Билли слыл букмекером от бога — и больным на голову от лукавого. Он отмотал восемь лет еще в «Чистилище» при надзирателе Куриле, а на девятом году Шепард в погоне за чокнутой Джек открыла все камеры разом: беги не хочу. Счастливчик оправдал свое прозвище, улизнув из тюрьмы на шаттле, но далеко не ушел. Его застали с поличным у тела какой-то девки, когда он со старанием первоклассника выводил ножом на холодной спине имя своей освободительницы — И-р-а Ш-е-п-е-р-д, — сделав в нем две ошибки.
Теперь он писал имена игроков на обрывке мятой салфетки, мусоля в пальцах синий карандаш.
— Ну? Рискуй барахлишком, друг, если играть собрался, обед-то не резиновый.
Ленг поморщился, выбирая из супа перец.
— Как-нибудь в другой раз.
— Да что ты за человек такой! — Билли сник. — На «Форнакс» не дрочишь, травку не куришь, ставки не делаешь.
— К слову о вашем «Форнаксе»…
— Принес?!
Притворившись, что поправляет шнурки, Ленг выдернул из-за голенища сложенный вчетверо листок глянцевой бумаги и расправил его под горящим взглядом Дидье. Кварианка, изображенная на странице, изогнулась в Ленговых руках и развела тощие ноги в стороны — бесстыдно, как пациентка на приеме у гинеколога. Между ее ног виднелась безволосая припухлость со щелкой, похожей на тонкий надрез в устричной мякоти.
На воле такая картинка стоила два кредита. В тюрьме ей не было цены.
— Дай, — засопел Дидье, потянув к ней блестящие от жира пальцы. — Дай посмотреть поближе.
— Красотка, — присвистнул Билли. — Колись: где подцепил?
Ленг сунул листок за пазуху. Закинул котлету в рот.
— Сначала товар, — кое-как сглотнув, сказал он. Обжора Дидье был прав: это не фарш, а дерьмище. — Сначала товар, потом баба.
— Ну посмотреть-то дай!
— Цыц! — взвизгнул Билли. — Ленг, мне нужно еще три дня. Я твою шнягу достану. Я обещаю. Лады?
— Заметано.
Ленг встал, ковырнув напоследок картошку. Та была вареной и рассыпчатой, как ему нравилось, но после котлет в горло уже не лезла.
— Увидимся, Счастливчик. Не затягивай.
Он сдал свой поднос, взял чистый стакан для сока и, кивнув паре знакомых, встал в очередь к диспенсеру с напитками. «Сливовый», «морковный», «яблочный» — читалось на размякших этикетках. Из крана накапала лужа чего-то желтого; по виду точь-в-точь моча. Смуглый Кент, в прошлом «папочка» элитных проституток с Цитадели, а ныне зэк в самой жопе Галактики, небрежно собрал воду тряпкой.
Их было тут полно: убийц, сутенеров, наемников; воров и торговцев дурью на любой вкус. Почти все из них, получив, как и Ленг, вышку, уже не мечтали увидеть прозрачное небо Земли. Тюрьма стала их домом. Соседи по блоку — семьей. Редкий счастливец мог похвастаться мамочкой или братом, которые все еще слали открытки ко дню рождения, копили судье на взятку или просто молились — все лучше, чем ничего.
Хлопотать и молиться за Ленга было некому. Родного отца он не видел с шестнадцати лет. С «Цербером» было покончено. Преисподняя, в которой ангел-хранитель припас Ленгу местечко, оказалась холодна, богата палладием и непригодна для жизни, но Кай не затем годами плевал смерти в лицо, чтобы подохнуть в этой дыре от лучевой болезни или несчастного случая.
Он разбавил яблочный сок водой, взболтнул осадок на дне стакана и, обшарив взглядом толпу, нашел у дальней стены широкую спину Минжа.
Переступив порог, Кольят первым делом нашел следящую камеру и, сжав в кулаке шнур питания, дернул что было сил. Провод обвис; камера застыла. Это был, разумеется, блеф — под потолком торчали еще три любопытных глазка, снимавшие допрос со всех углов, — но кое-кого пробирало. Воришки и торговцы пиратскими ВИ тотчас принимались ныть, будто их вот-вот начнут избивать с особой жестокостью.
Джорам Талид молчал.
— Криос. Я офицер СБЦ. — Дрелл скрестил на груди руки. Шепард, встав за плечом Талида, с одобрением кивнула ему. — Со мной Спектр, и мы пришли для короткой… приватной беседы. Не под запись. Вам ясно?
Талид не ответил и даже не поднял взгляд. Со стороны казалось, что интендант попросту спит, но его глаза — запавшие, прикрытые воспаленными веками — блестели, и в круглых зрачках отражались огни галогенных ламп.
— Пока мы тут не закончим, вашего адвоката на выстрел сюда не подпустят, — грубо соврал Кольят. — Так что скажите сразу: хищения из бюджета — ваших рук дело? Вы потому сбежали? Да?
Вопросы ушли в пустоту: Талид опять промолчал, застыв без движения в кресле. Оторванный воротник спускался ему на грудь как серпантин. Наручники на запястьях сверкали ярче модных браслетов.
— Не будете отвечать? — Кольят облизал губы. — Ладно, я сам расскажу. Сначала был просто халлекс. Предвыборная гонка, стресс, без таблеточки не расслабиться. Я видел халлекс у вас на столе, когда… — Он осекся. — Неважно. Но вы принимали давно. И это даже законно, правда?
Кольят бросил взгляд на Шепард; та показала большой палец. Одобрительный жест людей считался срамным у азари, и дрелл, вспомнив об этом, глупо, не к месту смешался.
— Потом, эээ… Если халлекc, то отчего бы не крипер? Или там минаген? Вы сами не поняли, как ваш счет опустел. Затем началась ломка, и дилер сказал, что принесет еще дозу, но запросил больше денег. Тогда вы полезли в бюджет Закеры. Так? А дилер вас обманул, кредиты забрал и смылся. Вот и сидели вы в доках, как последний дурак…
Кольят осекся: Талид плакал.
Крупные слезы ползли по костистой морде, оставляя разводы, как будто Талид, устав ходить с «чистым лицом», водой и солью нанес на щеки эмблему родного мира. Мандибулы мелко дрожали. На подбородке блестела слюна. Как пить дать ломка, подумал Кольят брезгливо, но тут интендант дернулся несколько раз, затих и прохрипел:
— Его зовут Натан… Натан, не «дилер». И я люблю его, ясно?
Кольят удивленно моргнул. Не веками — перепонкой.
— Что?!
Он был готов к шантажу и вранью, угрозам, игре в молчанку, попыткам дать взятку или устроить скандал — но не к признанию в любви. Шепард, кажется, удивилась не меньше: эти смешные полоски волос у нее над глазами — «брови» — будто само собой поползли вверх.
— Что за Натан? Как вы с ним познакомились?
— Он… — Талид прерывисто вздохнул. — Вы не поймете. Все не так, как вам кажется.
— Тогда расскажите мне, что было на самом деле. Пожалуйста, Джорам.
— Натану не понравится. Он сказал, что это секрет, он…
Талида прервал громкий и дробный стук в дверь. Сквозь мутное от царапин, заплеванное окошечко Кольят увидел капитана Бейли; тот делал страшное лицо и тыкал пальцем в часы, напоминая, что время не ждет. Отмахнувшись от Бейли, как от назойливой мошки, Шепард положила сухую ладонь Талиду на плечо.
— Не бойтесь обидеть Натана. Самое страшное уже случилось, Джорам. — Ирма сжала пальцы. — Вас бросили.
— Нет!
Талид дернулся так, что затрещало кресло. Наручники вспыхнули алым, а на подлокотниках остались следы когтей.
— Подумайте сами. Сколько вы ждали этого Натана в доках? Сутки?
— Значит, с ним что-то случилось. У нас билеты на Илум, номер в отеле…
— Ты стал вором, чтобы устроить медовый месяц, — сказала Шепард холодно и жестко. — А твой любовник забрал все деньги и смылся. Вот что случилось. Так?
— Мы должны были… Я…
Работая в доках во время войны, Кольят стал невольным свидетелем тысячи драм. Однажды он слышал, как плачет кроган, провожая партнершу в опасный рейс, другой раз — как скулит элькор, не нашедший свою подругу в толпе уцелевших беженцев с Тунавануро. Однако истерику турианца Кольят наблюдал впервые: Талид протяжно и глухо выл, повторяя что-то себе под нос, а переводчик булькал — похоже, не мог подобрать нужное дрелльское слово.
— А ну соберись! — Шепард не обернулась, хотя Бейли опять барабанил в дверь. — Объявим твоего приятеля в розыск. Через неделю найдем. Хочешь, я притащу его к тебе? Пусть стоит на коленях, просит прощения и плачет. А если не будет просить… Сломаю ему парочку пальцев. А?
— Не смейте! — Талид взвыл так, словно Шепард уже приставила дуло к затылку этого парня. — Я сам ему отдал все деньги! Он не просил! Я виноват.
— Хватит про деньги, — поморщилась Шепард. — Скажи мне лучше: как ты влюбился в наркоторговца с Земли, хотя людей во всех интервью поливал грязью? — Заметив, что интендант мнется, тихо добавила: — Пять. Сломаю ему пять пальцев, Джорам. Выбирай: левая рука или правая?
— Я его презирал! Видел раз в месяц, когда покупал «Халлекс», а потом… Я не знаю! Не знаю! Вдруг проскочила искра!
— Да? С чего же вдруг искра? Натан тебе что-то принес? Новую дозу на пробу? Или бутылку вина? Я жду!
— Натан принес, да! У меня был тяжелый день. — Талид выдохнул. — Натан сказал, что есть эта новая штука… Я сделал укол, и мне стало очень… Тепло. Тепло и спокойно. Натан подсел ко мне, и тогда… Я как-то не думал, что… Мы, в общем…
Кольят нахохлился, спрятав руки в карманах. Ему хотелось уйти, а лучше — прервать этот позорный допрос, но он почему-то стоял и не отводил взгляда. То, что случилось с Талидом, было смешно и жалко, однако Кольят чувствовал жалким себя.
Не зная, куда от этого деться, он тайком сунул в рот третью по счету конфету.
— Что ты колол? Как Натан назвал «эту новую штуку»?
— Я не запомнил. — Талид покачал головой. — Какая теперь разница?
— Так поднапряги память! Если не скажешь ты…
Стук прервал их опять, резкий, как залп пулемета. Затем раздались голоса, приглушенные дверью. Кажется, Бейли с кем-то ругался.
— Если не скажешь ты, — повторила Шепард негромко и очень ясно, — я спрошу твоего драгоценного друга. Натан пошлет меня к черту. Придется ломать ему пальцы. Сначала два, потом пять, потом, может быть, восемь…
— Хватит!
— Все десять! Что это был за наркотик, Джорам?
— Фата что-то там! Любовное зелье! Не знаю!
Дверь распахнулась. В камеру, оттеснив Бейли, ворвалась азари в черном с небрежным узором на скулах. Кольят, ожидая скандала, невольно втянул голову в плечи, но дама впилась в Шепард колючим взглядом, признала в той Спектра — и сникла. Казалось, что даже значок адвокатской конторы, пришпиленный на ее грудь, потускнел.
— Мне подождать за дверью? — сквозь зубы спросила она.
— Что? Нет, мы уже уходим. Спасибо, Армандо. — Шепард пожала вялые пальцы Бейли. — Удачи, Джорам. — И, только выйдя из камеры в коридор, спросила у Кольята: — Поделишься леденцом?
— Это не леденцы, — мрачно ответил Кольят.
— Сильно ты бьешь, — сказал Минж, ковыряя лишай за ухом. — Это нечестно, я даже врезать тебе в ответ не могу.
— А чего ты хотел? Сразу руками-ногами махать, как в кино?
Минж широко ухмыльнулся.
— Ну, было б неплохо. Ногами махать, то есть.
— Так не бывает. Делай, что я скажу, или пошел отсюда.
— Эй! Погоди, погоди. Не кипятись, сенсей.
Минж, тяжело вздохнув, расставил ноги на ширину плеч. В свете неярких ламп его торс казался блестящим и желтым, будто парня облили подсолнечным маслом с головы до пяток. Но нет, это был пот — обильный и вонючий в придачу.
— Готов.
Он получил в печень, затем — в плечо. Ленг ткнул его пальцем под сердце, делая вид, что проворачивает в руке невидимый острый нож.
— Ты умер. Еще раз.
— На матч опоздаем.
— Ты не о матче думай, а о том, что у меня заточка. Вставай.
— Сейчас… Я вляпался во что-то. Вот дерьмо!
Дерьмо, согласился Ленг.
Нужник был не лучшим местом для тренировок, но драться зэкам настрого запрещали, даже понарошку, даже в спортзале у охранников на виду. Нарушителей ждал карцер, а хуже того — ледник, поэтому Ленг привел Минжа в сортир за полупустым блоком «Цэ». Кафель там был серым и щербатым от старости. Под ногами скрипел влажный, в засечках — не поскользнешься — пол. Белый фаянс украшали потеки мочи. Воняло, конечно, нещадно; зато там не было камер и лишних глаз, и Ленг с Минжем могли колошматить друг друга весь тихий час напролет.
Минж злился, пыхтел — но сдаваться пока не спешил.
— Вот, так уже лучше. Но ты все равно умер от заточки под ребра.
— Твою ж ты ж мать! — парень с досадой хлопнул себя по коленям. — Умеешь ты ободрить!
— А что, обращаться с тобой, как с принцессой?
— Цао ни ма! — возмутился Минж. — Я тебя за такие слова отделаю! Потом. Когда научусь.
Ленг мог бы сказать, что действительно знал принцессу. (Монако или Марокко? Забыл.) Девчонка училась на Бекенштейне, гоняла на аэрокаре, нюхала «красный песок» и, не скрываясь, носила бандану с черным значком «Терра Фирмы». Потом, сев под кайфом за руль, она врезалась в буй.
Отец ее не любил и не плакал, когда провожал в крематорий закрытый наглухо гроб. «Думаешь, Его Величество сильно бы расстроился, узнав, что дочурка жива?» — спросил Ленг как-то раз, а Сельма, рассвирепев, в ответ на шутку поставила Ленгу синяк. Кулаки у принцессы с Земли оказались покрепче, чем у китайца с Шаньси, но это было давно: еще до «фата-морганы».
До третьей фазы проекта «Фантом».
— Еще раз.
— Готов! Ай! Ай-яй-яй-яй! Блядь! — взмахнув неудачно рукой, Минж что было силы вмазал ей по стене. — Больно-то как! Я ж говорил, что тут слишком тесно!
— А в подворотне просторно, по-твоему? — спросил Ленг. — Или в вонючем трюме какого-нибудь корабля?
— До подворотни еще дожить надо. — Минж кривился, потирая ушибленный локоть: как пить дать вскочит синяк. — Мне двадцатку мотать. Не подохнуть бы раньше…
— Давай еще раз.
— Хватит с меня на сегодня. Сдаюсь. Матч уже начался.
— Годный прием, кстати. Запомни, еще пригодится.
— Какой прием? — вылупился Минж. — Уйти смотреть матч по армрестлингу, что ли?
Ленг дернул рукой, будто собрался похлопать Минжа по потному плечу, а в последний момент передумал.
— Сдаться, если противник сильнее и драпнуть не вышло.
— И часто тебе приходилось драпать?
— Бывало.
— Сдаваться?
— Тоже не раз, — терпеливо ответил Ленг. — Быть пленным лучше, чем дохлым, это неясно, что ли?
— А потом что? — жадно спросил парень. — Сбегал?
— Ну да… Лапшу на уши вешал. А когда заболтаю — делал вот так… Дай последний прием покажу, и пойдем на твой матч.
— Давай. Я готов. Ну?
Ленг поймал шею Минжа в капкан между предплечьем и подмышкой и потянул вверх.
Парень бился и фыркал. Слабый кулак ударил Ленга в живот. Под мокрой от пота тканью ходили ребра, и жалость к этому сосунку, набившемуся не то в ученики, не то в друзья, вдруг уколола убийцу. Он не слишком любил людей и не искал их общества — и даже коллег своих держал на расстоянии вытянутой руки, не подпуская ближе, — но после заточения в госпитале вместе с роботом Хелпи стал ценить компанию.
Свободу, правда, Ленг ценил куда больше. Сцепив накрепко руки, он молча и твердо считал про себя. Двадцать семь. Тридцать шесть. Сорок.
Досчитав до ста, отпустил.
Содержимое огромной сковороды пахло так, что у Трейса слюнки текли. Стащив из ящика ложку, он ждал, пока все отвернутся, чтобы полезть к плите, — но получил по рукам: повар был вооружен деревянной лопаткой и очень опасен.
— Не готово еще, я же сказал!
— Жадина, — пробубнил Трейс.
— Ложку клади. Клади давай, чтобы я видел, Кукарача!
Прибор звякнул о стол. Смерив Трейса суровым взглядом, Вега одернул фартук и вернулся к сковороде. В ней что-то булькало, томилось на медленном огне, напоминая озеро лавы на раскаленной планете. Под слоем томатной пасты тушилась фасоль. На поверхности плавали дольки перца. Вега присмотрелся к вареву, как художник-абстракционист — к своей лучшей картине, и щедро отсыпал приправ.
— Пахнет шикарно, — причмокнула Дэниелс. — Может, ну ее, эту программу эн-семь, а? Оставайся с нами.
— Уже скучаешь, подруга?
— Эй, если ты насовсем уезжаешь, — вмешался Доннели, — оставь мне свою подушку. Что? Да, я неженка, но моя действительно жесткая! Щупал ее? Натурально как камень!
— Я, эээ… Не приучен ласкать чужие подушки, прости! К тому же мою забил Эстебан. Ты опоздал, приятель.
— Стоп! — Трейнор опустила подбородок на скрещенные пальцы. — Я надеялась, ты закончишь программу и вернешься к нам.
— А это как командир скажет! — Вега кивнул на Шепард. Та стояла у мойки, помешивая вилкой в кастрюле; в кипящей воде кружил белоснежный рис. — Возьмете меня назад, мэм, когда я стану N7?
— Возьму. И позывной дам. Пока выбираю между «Хотдогом» и «Гречкой».
— Я за «Гречку», — злорадно сказала Стивенс. — А то ходит и обзывается кукарачами тут, как самый умный.
— «Пичуга», «Гвоздика», «Фурия», — задумчиво перечислила Шепард. — Стивенс, вы зря зубоскалите. Выбирайте себе позывной! Язык уже намозолила вас по фамилии в бою звать.
— Я смогу называть Стивенс «Пичугой» и не получить в ухо? — спросил Вега в воздух и, разумеется, тут же получил дружеский тычок в ухо. — Хорошо, хорошо! Будешь «Фурией», только не бей!
— А вы кем будете, мэм?
— «Валькирией»? — щегольнул Трейс. — «Карательницей»? Ну, Джеймс, помогай! Ты у нас за прозвищами в карман не лезешь.
Вега смолчал и потыкал лопаткой в фарш. Он был уверен, что «Гречка» — холодная месть за «Лолу». Узнав о прозвище больше года назад, Шепард дала понять, что за ее спиной можно шептаться сколько угодно, а вот в лицо фамильярничать точно не стоит. Вега заткнулся, но поздно: кличка уже прижилась.
— Не путайте выдачу позывных с ярмаркой тщеславия, сержант. Один знакомый лингвист сказал, что позывной должен быть четким, как выстрел. «Енот». «Жара». «Армада»… — Инструментрон пикнул. Шепард заглянула в кастрюлю. — Вега, ваш рис готов. По-моему, он разварился.
— Это мелочь, сметаны сверху пришлепнем — никто не заметит. — Вега дернул за ручку, выключая под сковородкой огонь. — Сэм, тащи тарелки. Кукарача, ты где со своей ложкой? Теперь можно пробовать. И Эстебана зовите!
На камбузе тотчас стало весело и тесно. Саманта звенела тарелками. Кен открывал третью по счету «Тупари», забрызгав пеной футболку, стол и недовольную Габби. Адамс вызвался помочь и сливал воду из кастрюли с рисом, отвернув от пара раскрасневшееся лицо. Дорвавшись наконец до сковородки, Трейс сунул ложку в рот — и тут же застыл, выпучив глаза.
— А… О! О!
— Что, — Вега почесал в затылке, — не маловато перца?
— Остро! Ох, срань господня, остро!
— Отлично! Дамы и господа! Прошу к столу, chili con carne подано! Не забудьте про рис и сметану, не то кончите, как наш краснолицый друг. Моя старая бабуля знала, как заставить людей плакать. — И шепнул Трейсу на ухо: — Может, водички?
Шепард взяла две тарелки: одну — Чоквас, другую — себе, — и положила чили. Потом риса побольше — и холодной сметаны, чтобы не обжечь рот. С трудом нашла в суматохе вилки. Когда Шепард выбралась из толпы, чудом не опрокинув поднос, Чоквас уже встречала ее с парой пустых стаканов.
— Я распечатала анализы Талида, как вы просили. Заключение нарколога тоже. — Стаканы нежно звякнули. Чоквас понизила голос. — Может, пройдем ко мне? У меня есть серрийский бренди.
Не без труда протиснувшись сквозь толпу, Ленг нашел Билли там, где и было условлено: в верхнем коридоре, прямо над столом жюри. Сложив на перилах локти, Счастливчик вгрызался в яблоко, сплевывал косточки себе под ноги и вытирал подбородок, влажный от сока, сальной салфеткой. На тощей, как у цыпленка, шее прыгал кадык.
— Что там? — спросил Ленг. Билли, не обернувшись, оскалился в ответ.
— Скоро начнется движуха. Пока только Грид Лусиану продул, скукотня. Вон, сидит, страдает как баба.
Балкон, на котором толпились зэки, нависал над столовой, как ложа особо важных персон — над сценой, где вот-вот начнется премьера сезона. Внизу, за особо прочным стеклом, виднелась макушка самой комендантши Банрвуд. Участники матча — все как на подбор, коренастые и мускулистые, в татуировках — закатывали рукава и обнажали волосатые руки. Надзиратель, выступавший в роли рефери, хлестал минеральную воду, расстегнув воротник. Внизу зрителей собралось не меньше, чем наверху, но Барнвуд, похоже, всех надзирателей выгнала в смену на случай, если зэки примутся бить морды друг другу или того хуже — охране.
— Кто в фаворитах?
— Ты мне зубы не заговаривай, — прошипел Билли. — Принес? Я — да.
Рефери включил микрофон, и его голос, многократно преумноженный динамиками, громыхнул над самой головой. Толпа притихла и приникла к окну. В этой тесноте, где в носу нельзя было поковырять, чтобы не поддать соседу локтем под ребра, Ленг вытащил из рукава сложенный вчетверо лист и сунул его в потную ладошку Счастливчика Билли.
Минутой спустя, когда Джойс проиграл Сагиту и показал рефери средний палец под одобрительный рев толпы, Билли вложил в руку Ленга какой-то твердый предмет. Нащупав пальцем острый кончик, Ленг затолкал отвертку поглубже в рукав.
— Вали отсюда, — одними губами сказал ему Билли. И завопил во всю глотку: — Пи-и-ирс! Жми-и-и-и!
Работая локтями, Ленг стал выбираться вон. Одни шикали на него, другие пихались в ответ, но большинству было плевать: сцена внизу привлекала больше внимания, чем худощавый китаец. Вскоре раздался крик, затем вой: это детинушка Пирс, не рассчитав сил, сломал сопернику кости.
Оцепившая шлюз охрана встретила Ленга неласково.
— Куда пошел? — мрачно спросил надзиратель с медно-рыжей бородкой. — В толчок не пускаем, надо поссать — терпи. Матч через час кончится.
— Живот с утра крутит, — Ленг согнулся. — Сложно тебе, начальник?
— Двери на выход закрыты, — сказал усатый, прикрыв ладонью зевок. — Приказ Барнвуд.
— А если в сортир припрет, штаны прямо здесь снимать, что ли?
— Ну, можешь не снимая, — фыркнул бритый под ноль. — Ха!
В отличие от Разы, умевшей заболтать ханара и очаровать крогана, Ленг не считал обман своим коньком, но даже он, пообтершись в трущобах Галактики, со временем научился врать и поддевать за живое. Он видел, что рыжему все опротивело — хоть в петлю лезь, что бритый хлыщ, справа, боится Барнвуд больше, чем зэков, а усатый охранник в сторонке с трудом разлипает глаза, — и полез на рожон:
— Будьте людьми, мужики. Проводите до койки. А? Там хоть заприте меня, я посплю.
— Нашел себе эскорт, — присвистнул бритый.
— Делать нечего больше, — буркнул усатый. Он снова зевнул.
— Здесь все равно скучища. — Рыжий. — И ничего не видно.
— Ты не глупи, приятель. — Бритый нахмурил брови. — Барнвуд узнает, что ты отлучался, — премию снимет. Дочке куклу не купишь. Деньги лишние, да? А ты что застыл тут? — Он ткнул Ленга в живот дулом «Катаны». — Ну-ка пошел вон!
Ленг скривился, изображая больного.
— Хрен с ним, — вздохнул усатый. — Давайте я отведу. Могу на обратном пути заскочить за «Парагадом».
— Отлично! — Рыжий блеснул улыбкой. — Мне без калорий. Два.
— Какой «Парагад», к черту! Если Барнвуд узнает…
— Да ты настучишь ей, что ли? — Усатый потер лицо в сетке ранних морщин и присмотрелся к грязной нашивке Ленга. — Блок Дэ, койка сто три… Это не так далеко. Минут через двадцать вернусь. Захочешь «Парагада» — звони. — Потыкав пальцем в инструментрон, он ввел код доступа к шлюзу. — Эй, как там тебя? Хань Минж? Топай давай… Надеюсь, тебя не прижмет по дороге.
Ленг благодарно кивнул. Самая сложная часть плана была уже позади.
Чоквас сняла фольгу одним движением руки, обнажив хрустальное горло бутылки. Подвинула стопку бумаг. Достала пробку с негромким, внушительным чпок.
— Я говорила, что в детстве мечтала стать сомелье? Мне было восемь, я просто услышала где-то красивое слово. Со-мель-е. Целых два года мечтала, пока не заглянула в словарь.
— А я хотела рыбачить. Когда мне исполнилось десять, отец подарил мне удочку. До этого я просто искала ему червяков для наживки и разрезала их. — Ирма провела по столу пальцем. — Надвое. Еще отец ловил на живых лягушек… Но это неаппетитная тема, давайте ее оставим.
— Неаппетитная? Пфф! — Доктор махнула рукой, чудом не расплескав бренди. — Вы не учились со мной медицинской школе. На первом курсе все брали в морг нашатырь, на последнем — ланчи с сырными тостами. А сколько лягушек мы на занятиях распотрошили, подумать страшно.
— Но вы их резали ради науки. А я…
— Думаете, лягушкам от этого легче?
— Вряд ли. Что, пьем за лягушек?
— За этих маленьких мучениц больших человеческих дел!
Отставив бокалы, они принялись за чили, и огненно-острый перчик обжег им языки. На камбузе тоже ели, смеясь, краснея и прикрывая рты; похоже, Трейс отмочил какую-то глупую шутку. Слов было не разобрать: стекло медотсека глушило любые звуки, и члены команды казались героями немого кино. Вот Доннели что-то сказал, затем облизал ложку — должно быть, просил добавки. Вот Трейнор шепталась с Кортезом — наверное, обсуждали, когда выносить торт.
— Так что там с Талидом, Карин? Расскажете мне в двух словах?
— Могу и в одном: ничего. — Доктор поджала губы. — Такой ворох бумаг, Ирма, — и все впустую. За пару суток до встречи с вами Талид принимал ЛСД, но психоделик не мог вызвать ломку и уж тем более — сумасшедшую страсть...
— Позвольте, я посмотрю.
Результаты анализа крови заняли восемь страниц. Ирма скользнула взглядом по строчкам, пожала плечами — и отложила листы: с таким же успехом она могла открыть научную статью про черные дыры и доказательство теоремы Ферма.
— Это не тот анализ, — деликатно сказала Чоквас. — Следы ЛСД остаются только в моче. А если Талид принимал что-то еще, мы вряд ли об этом узнаем. Ведь нам даже неясно, что за чудо-наркотик искать. Вот был бы у нас образец…
— Да, понимаю. Нальете еще? Очень хороший бренди.
— Давайте сюда ваш бокал.
Веселье на камбузе было в самом разгаре. Заставив Вегу встать по стойке «смирно», Трейс, улыбаясь в усы, завязывал приятелю глаза чьим-то платочком в горошек. Стянув накрепко узел, он показал большой палец, и в тот же момент, шикая друг на друга, Кен с Габби выкатили из главной батареи настоящий велосипед. Веге дали пощупать рогатый руль и кожаное кресло, прежде чем разрешили сорвать повязку с лица. Подарок был дорогой и, несомненно, глупый, но Вега был до чертиков рад и заключал своих товарищей, одного за другим, в душные медвежьи объятия.
Заметив, что Шепард смотрит, махнул ей рукой и кивнул: идите, мол, к нам.
— А как вам кажется, Карин: мог этот старый расист просто взять и влюбиться в наркодельца с Земли?
— Вы про Талида? Почему бы и нет. Лет пять назад, еще на «Оризабе»… тогда ей командовала ваша мать, кстати… так вот, я служила с капралом, который сражался при Шаньси. Терпеть не мог турианцев. Однажды заменил их фотографиями все постеры в тире. За попадание в грудь — двадцать баллов, в голову — пятьдесят.
— Мама, наверное, была в ярости.
— Еще бы! Лишила его увольнительных. Так вот — я неделю назад зашла в его профиль… Ох! — Бокал, покачнувшись на стопке архивных папок, вдруг кувырнулся вниз. Бренди плеснул на стол, и Чоквас не глядя схватила в охапку бумаги, чтобы вытереть лужу. — Захожу в его профиль — а там стоит статус: «влюблен». И вся страница в фотографиях какой-то турианки…
Она опустила взгляд, нахмурив седые брови, и расправила мокрый комок в розовых пятнах. На снимке, послужившем доктору салфеткой, был изображен мозг, вытянутый, как мяч для игры в регби, рельефный, как манчьжурский орех. У его основания виднелось яркая белая точка. Кто-то обвел ее синим маркером и надписал впопыхах: «медио-бла-бла-бла-бла», поставив в конце три вопросительных знака.
— Карин, вы что-то нашли?
— Да так… Странность одна. — Чоквас ткнула в пятнышко пальцем. — Вот, видите? У взрослых особей эта часть мозга должна быть неактивна, но у Талида… Где-то я уже видела что-то похожее.
И ахнула:
— На снимках Налани Перез.
— Эй! Просыпайся, конечная, — окликнул усатый. Кабина замерла напротив буквы «Д», намалеванной алым на створках шахты. Громыхнули тяжелые двери. — Мы приехали, парень.
Усатого звали Робертом Смитом, а если коротко — Рори. Ленг видел таких людей не раз: примерных работников, добрых отцов семейства. Они все говорят себе, что вот-вот бросят тянуть жилы и уволятся подобру-поздорову, чтобы нянчить племянников и выращивать брюкву, но ипотека, знаете ли, и дочкин колледж недешево стоит — и вот они, тихо вздохнув, уже берут пятую смену сверх нормы и покорно ждут увольнительной, чтобы съездить домой.
— Ага. Койка сто три — это там.
Стены в блоке «Дэ» были щербатые, в редких царапинах от пуль: когда-то здесь вспыхнул бунт, и комендант Барнвуд, если верить легенде, лично спустилась по шахте с «Клеймором» наперевес, показав, кто в тюрьме бог и хозяин. Самих бунтовщиков Ленг ни разу не видел — их не то расстреляли, не то запрятали в холодильник. С тех пор блок «Дэ» считался домом тихонь вроде Минжа, который украл на работе чью-то кредитку, не думая, что подписал приговор сотне-другой человек. Или сколько там было в разбившемся шаттле…
Видеокамер в блоке «Дэ» было немного, а те, что торчали из стен, работали через одну. Все помещения, одинаковые как соты, тонули в полутьме, и лишь в глубинах комнат белели одеяла. Зэки в полном составе ушли смотреть матч, охранники были при деле; на всем пути Ленгу не встретилось ни одной живой души, и когда Смит закашлялся, прикрывая ладонью узкий рот, эхо долго металось под сводами опустевших коридоров.
— Бронхит? — без особого сочувствия спросил Ленг.
— Ты посиди с мое в холодильнике, — неприязненно отозвался Смит, вытирая усы тыльной стороной ладони. — Еще и не то подхватишь… Тоже мне, доктор нашелся.
— Так вот почему я вас троих раньше ни разу не видел. Вы в холодильнике служите, значит. Что, дерьмово там?
— А ты как думаешь. Холод собачий, душ через день не работает… Зато жильцы смирные. — Хлюпнув, Смит втянул носом воздух. — Лежат себе смирно по полочкам, как индюшки к Рождеству.
— Не боитесь, что заклюют? Если проснутся?
Смит вытаращил глаза.
— Ты это к чему?
Ленг поморщился: неудачная вышла шутка.
Он положил руки Смиту на плечи и прежде, чем тот успел пикнуть, развернул боком к себе. Ноги Смита перекрестились, он как-то сдавленно охнул — должно быть, привык к безобидным индюшкам, забыв, как опасны настоящие зэки, — а мгновением спустя уже и пикнуть не мог: Ленг взял его шею в захват и потянул так, что позвонки захрустели. В этот момент инструментрон загудел, низко и на одной ноте, принимая входящий вызов.
Отвечать на него было опасно, не отвечать — еще хуже: тогда сослуживцы Смита мигом поймут, что случилось.
— Ты, — сказал Ленг. — У меня с собой есть инструмент. — Кончик отвертки пощекотал Смиту кожу под ухом, там, где бугорком вздулась вена. — Он мне еще пригодится. Я не хочу протыкать тебе глаз или шею, понятно?
Смит закивал головой часто и мелко, как китайский болванчик, и Ленг немного ослабил хватку.
— Отшиваешь своих друзей — остаешься в живых. Зовешь на помощь — ты труп. Идет? По-моему, честно.
— Аркххх, — просипел Смит в ответ.
— Не слышу!
— Да!
— Теперь отвечай. И руки держи повыше.
Медленно, как в полусне, Смит поднял руки. Нажал на кнопку. Перчаток он не носил, и виден был шрам возле большого пальца, округлый и тонкий, как шов. Игрался с ножичком в детстве? Полез пьяным в драку? Ленг привык подмечать в людях детали; мусолил их пару минут, как загадки, и забывал, не дождавшись ответов.
— Я слушаю.
— Рори? — Это был бритый хлыщ; Ленг узнал его голос. — Захвати и мне баночку «Парагада», а. Лучше без газа.
— Я… — Ленг надавил отверткой. — Да, захвачу. Конечно.
— Если без газа нет, тогда вишневый.
— Вишневый, я понял. Ага.
— Как там твой подопечный, не обделался еще по дороге?
Смит хохотнул. В уголке его рта лопнул комочек слюны, брызнув Ленгу на пальцы.
— Ну, мы тебя ждем. Давай, это, быстрее.
Когда звонок оборвался и Ленг позволил отвертке скользнуть обратно в рукав. Почувствовав это, Смит через силу сглотнул и запел:
— Слушай, Минж… Ты хороший парень. Сам знаешь, отсюда никак не сбежать. До шаттлов тебе не прорваться, там ведь охрана. Человек десять, или, может быть, больше. Наверняка больше, Минж. Тебя расстреляют в упор, ты…
Ленг положил ладонь на затылок Смита и, сделав шаг назад, надавил.
На то, чтобы найти койку Минжа и затащить на нее мертвеца, ушло две минуты. Стянуть с обмякшего тела броню — еще три. Одежда, подогнанная под сухощавую фигуру Смита, была тесновата Ленгу в плечах, а вот ботинки пришлись впору. Пока он возился с молнией, из внутреннего кармана выскользнула карточка; на Ленга, поднявшего фотографию, смотрела женщина с неровной челкой и полным, улыбчивым ртом. На коленях у нее возилась девчонка лет четырех: поздняя дочь или, быть может, внучка.
Ленг сунул карточку Смиту под мышку, проверил количество термозарядов в «Фаланге» и вышел, не обернувшись, прочь.
Блок «Дэ» он знал как свои пять пальцев-протезов, спасибо за это Барнвуд. Среди многочисленных нововведений, которыми так любила хвалиться комендант, была, наряду с автоматизацией охраны, и обязательная трудовая терапия заключенных. Кто видел зэков лишь по телевизору, тот думал, может, что работа и впрямь облагородит их заскорузлые души, но Барнвуд просто хотела найти применение праздным рукам.
Ленг не отлынивал. Он обходил жилые блоки с машинкой, натиравшей до блеска грязный заплеванный пол, чинил сантехнику в общественных уборных и даже следил за тем, как пресс сжимает кубики отходов. Во время работы он разглядел, где именно понатыкали камеры и датчики движения, реагирующие на любой неверный шаг, нашел пару заброшенных вентиляционных ходов, в которые мог пролезть человек, и приметил, что грузовой шаттл покидает док ровно в шесть по четным дням недели, включая юбилей основания Альянса Систем и Рождество.
Сегодня как раз был четверг. До окончания матча оставалось тридцать минут, до отбытия шаттла — двадцать; и десять минут до того, как кто-то хватится Смита.
Плохо.
Выход из блока «Дэ» в служебную зону был перекрыт, но Ленг не зря снял с мертвеца инструментрон. Замок распознал его ключ — Роберт Чин Смит, надзиратель, имеет средний уровень доступа и, если верить личному делу, двух детей-сорванцов, — а затем медленно, будто чуя подвох, распахнул перед беглецом створки шлюза.
Ленг приметил лазейку именно здесь, в дальней подсобке для чистящих средств, пылесосов и туалетной бумаги. Подбираясь к решетке, он опрокинул стеллаж. Банки загрохотали по полу. Из старых коробок просыпался порошок; запах был до того резкий, что закололо в носу. Привстав на ящик, полный диспенсеров с мылом, Ленг вытащил отвертку, выменянную у Билли на голую кварианку, и ругнулся сквозь зубы: он впервые заметил, что наконечник погнут.
Потерев ржавый винт рукавом, он приладил отвертку к шлицу, затем провернул. Та соскочила, царапнув немытый кафель. Попробовал снова: чертов винт сидел крепко. Ленг постучал по торцу отвертки ладонью, но протез, покрытый слоем дешевой силикоплоти, был недостаточно жестким.
В углу среди заскорузлых тряпок валялась щетка от пылесоса. Ленг подобрал ее и, снова приладив отвертку к винту, принялся колотить по торцу инструмента щеткой. Вскоре она раскололась, но винт наконец «пошел» и, весело тренькнув, упал Ленгу под ноги.
Всего винтов было восемь.
На палубе давно погасли лампы, — час был поздний, — и члены команды уже разошлись, оставив на кухне гору грязной посуды, огромную, как Джомолунгма. Чоквас спала за столом, отказавшись пойти в кровать; Шепард, найдя в шкафу чистую чашку, заварила молочный улун, споткнулась о велосипед и пролила все на пол. Затем принялась возить по луже охапкой дешевых салфеток.
Инструментрон завибрировал, но Шепард, глянув на код абонента, пропустила звонок.
И без того знала: Петр Михайлович хотел сообщить, что не пристало ей, с адмиральским-то званием, заниматься наркоторговлей и давить мелкую шушеру вроде Джорама Талида; что Шепард в ее тридцать с гаком — та еще вертихвостка, даром что героиня Галактики; и что он, черт подери, опять недоволен. У Михайловича было полное право читать Шепард нотации. Он с незапамятных времен считался другом семьи, давал маленькой Ирме Джейн играть с кожаной портупеей и оттого приходился ей кем-то вроде двоюродного дядьки: вроде седьмая вода на киселе, а свой.
Михайлович был, собственно, прав. Ей следовало командовать флотом, а не фрегатом; разбивать силы противника в космической битве, а не головы в потасовке на задворках цивилизованного мира. Однако перед «Нормандией», отремонтированной и сверкающей, как елочная игрушка, не устоял бы даже святой; а быть Спектром, вольным казнить и прощать, Шепард нравилось больше, чем быть адмиралом Альянса.
Инструментрон завибрировал снова, но это был не Михайлович, а Доминик Аркадио, тощий и ушлый заместитель коменданта «Майами». Бросив салфетки, поддернув манжеты, Шепард ушла к себе и только в каюте нажала на кнопку «Принять». Когда честь была отдана, а извинения по случаю ночного звонка — принесены, Аркадио подкрутил ус:
— Ну, бежал ваш протеже.
— С концами? — полюбопытствовала Шепард.
— Да как сказать. Три идиота из охраны поперли на рожон — и нарвались, с концами, мертвее не бывает. А Ленгу-то вашему что сделается? Убивать заключенных запрещено. Стреляли парализующим.
— На чем попался?
— Не повезло. — Буй, передававший сигнал, сбоил, и оттого голограмма Доминика Аркадио все время мерцала, будто помощник коменданта дружески подмигивал Шепард то правым, то левым, то сразу обоими глазами. — Ну или он просто сглупил, я не знаю. Отнял форму у своего дружка, чтобы в блок «Дэ» попасть, а дружка придавил и в сортире оставил. Ну, тот очнулся — и орать благим матом…
— В сортире? — переспросила Шепард.
— Может, трахались там, мне почем знать, — с раздражением сказал Аркадио. — Короче, вылез ваш Ленг у погрузочной зоны — а мы его уже ждали. Он пилота в заложники взял и говорит: дайте, мол, улететь, или пилот не жилец. А вы мадам Барнвуд знаете: у нее разговор с бунтовщиками короткий…
— Это все интересно, — прервала его Шепард, — при чем тут я?
— Притом, что Ленг вас позвал, как только жареным запахло. — В улыбке Аркадио было нечто хищное; может быть, даже акулье. — Мол, знает что-то, что будет вам интересно. Что на суде не слил. Что-то про наркоту… Я вот думаю: врет же он, верно? Но позвонить вам решил. Как, приедете к нам?
Сквозь полупрозрачную голограмму Аркадио просвечивал интерьер кабины, обставленной — по военным меркам — до того роскошно, что покойному адмиралу Шепарду стало бы неловко, узнай он о коллекции моделей-безделушек и аквариуме во всю стену. Свет ночника играл на поверхности воды, бросал в лицо Ирме слепящие блики, и та на мгновение сомкнула веки. Откуда-то из глубин детства вынырнуло старое, приукрашенное ностальгией воспоминание: утро. Подернутые туманом сопки. Раннее солнце щекочет ресницы, и хочется чихнуть, но нельзя: дрожит в руках леска, закинутая в озеро еще затемно, вот-вот качнется поплавок, и отец, положив руку ей на плечо, скажет: «Клюет, заяц»…
От Вирмайра, где стояла «Нормандия», до Мавигона — около дня пути.
— Поговорить с ним можно?
— С Ленгом? Никак нельзя. — Доминик Аркадио снова обнажил зубы в улыбке. Голограмма погасла на мгновение и снова вспыхнула, будто мужчина подмигнул Ирме всем телом. — Он, понимаете, очень занят сейчас. Он на приеме у Барнвуд.
Остались бы целыми ребра, подумал Ленг, и боль, раззявив вонючий рот, проглотила его целиком.
>> глава четвертая, или пара новых коньков
P.S. Фикбук
P.P.S. Ставьте, пожалуйста, лайки — хоть тут, хоть на фикбуке — если нравится.
Фандом: Mass Effect
Размер: я уже сама не знаю, сколько глав планируется, не спрашивайте; но в третьей главе почти восемь тысяч слов
Таймлайн: пост-МЕ3
Рейтинг: R
Персонажи: Ирма Дж. Шепард/Кай Ленг, НМП и НЖП в количестве; после редактуры в тексте появился Кольят Криос в качестве приглашенной звезды
Предупреждения: насилие, смерть второстепенных персонажей, ненормативная лексика, употребление наркотических веществ, дабкон, фемдом, Ирма Дж. Шепард
«Слепое пятно — имеющаяся в глазу здорового человека область на сетчатке, которая не чувствительна к свету».
>> глава первая, или двое бедных детей
>> глава вторая, или Кай не умер
>> глава третья, или осколок>> глава третья, или осколок
Некоторым людям осколки попадали прямо в сердце,
и это было хуже всего: сердце превращалось в кусок льда.
Г. Х. Андерсен, «Снежная королева»
и это было хуже всего: сердце превращалось в кусок льда.
Г. Х. Андерсен, «Снежная королева»
2188_02_25 // ADX MIAMI, Mavigon, Han System
— Время вышло! — рыкнул Баровски, с неприязнью поглядывая то на инструментрон, то на смурных заключенных. — Вышло, хватит с вас! Брысь в душ. — И добавил, спрятав нос в отвороте форменного джемпера: — Воняете как козлы, черт вас дери.
В качалке и правда стоял густой запах пота. Кондиционеры не могли с ним справиться, но зэкам выбирать не приходилось: им полагался всего час тренировок в день, и кто-то из шкуры вон лез, чтобы примерным поведением заслужить второй. Штангу передавали из рук в руки. К турнику занимали очередь. За право встать на дорожку давали взятки шоколадом и горьким, у вертухаев перекупленным табаком: на словах тренажер был общий, а на деле принадлежал латиносам, и Васко по прозвищу Хромой мог бегать на нем несколько часов кряду, смешно подкидывая вверх мосластые ноги в сизой паутине вен.
За что он сел, Ленг не спрашивал, но краем уха слышал про убийство — с отягчающими.
— Оглохли, вашу мать! Пошевеливайтесь!
С недавних пор Баровски завел манеру подбадривать отстающих шокером, и зэки, не дожидаясь тычков под ребра, поспешили к выходу. Встал и Ленг, подобрав со скамьи для пресса свою несвежую майку. Как он ни старался беречь ее, под мышками уже расплылись желтоватые пятна, и на груди виднелась засохшая капля зубной пасты, а сдать белье в стирку дозволялось лишь в четверг.
Ленг всегда считал, что не боится грязи: детство он провел в трущобах, юность — в казармах, молодость — в тюрьме; однако работа на «Цербер» избаловала его. Куда бы Ленга ни заносило — в брюхо турианского дредноута или наркопритон Омеги, — он помнил, что миссии рано или поздно кончаются, а на «Кроносе» его ждут горячий душ, десять массажных насадок и хрустящая от чистоты простыня.
Здесь же, в «Майами», грязи не было ни конца, ни края.
Назвать так тюрьму мог только дурак — или ее комендант, Сара Барнвуд. Планета, где возвели комплекс, была крошечным камнем, покрытым коростой льда. Периоды ясной погоды сменялись штормами, настолько суровыми, что поставки с едой могли задержать на день или два, и тогда Барнвуд, предупреждая бунт, попросту не выпускала заключенных из камер. В пропахшие сыростью, тесные душевые зэков пускали строго по расписанию и не дольше, чем на девять минут: экономили воду, дистиллированную из жидких отходов и мочи. Из-за дезинфекции вода казалась соленой на вкус — как в море.
Слив был забит волосами. Кабинки не запирались. Прикрыв за собой низкую — только по грудь — дверь, Ленг вывернул кран до предела и ступил под обжигающую струю. Справа неуклюже возился громила Джойс, то и дело громыхая локтями о тонкие стенки. Слева гоготали, фыркали, сочно хлопали себя по мокрому телу какие-то знатоки азарийских баб, и к обсуждению потрахушек, щедро пересыпанному матерком, вскоре подтянулись остальные. Под эту какофонию Ленг скреб кожу до тех пор, пока волокна дрянной одноразовой мочалки не застряли у него в суставах. Чертовы «грабли»!
Не протезы — подачки.
— А жопа у ней была классная! — все не мог успокоиться голос слева. — Круглая, сочная, как, короче, этот… Как его, ну…
— Вот бы девку сюда, а, — вздыхали справа. — Хоть какую. Засадить бы разок-другой…
— Саре нашей засадите! — ржали в ответ. — Что, слабо? Ебыри нашлись! Она-то вам яйца мигом пооткручивает!
Ленг перекрыл воду, снял полотенце с крючка и вышел вон. Толкаться у скамьи он не любил и одевался одним из первых, вытащив свой комбинезон из груды чужих вещей. Узнать робу было несложно: «Блок Бэ, койка семь, Ленг, Кай», — гласила надпись у потрепанного воротничка. На груди алый знак: «Опасен». В левом кармане — дырка.
Ленг встал на одной ноге, как журавль, пропихивая вторую в непослушную и мятую штанину.
— Я на Санвесе работал, — сказал ему парень, сидевший на дальнем конце скамейки. — Давно. В джунглях. Ступил как-то раз на холм, а там этот, ну — кликсен. Сучья тварь, мать ее, с зубами. Думал все, к херам оттяпают ногу, пора копить на протезы — ан нет, пронесло…
Ленг вытряхнул из рукава носки, смятые в комочек, нашел под скамьей ботинки и бросил на парня пристальный взгляд. Блок Дэ, койка сто три, если верить нашивке; Хань, Минж.
— Классные «ходули», приятель.
— Махнемся? — предложил Ленг.
— Цао ни ма, — ухмыльнулся Минж во весь рот. — Усек?
Выговор у парня был ужасный, шаньсийский, будто он бумагу жевал, а не слал по матери, но Ленг понял — и огрызнулся ругательством в ответ. Все китайцы, встреченные им, от послов до шахтеров с Бекке, тотчас принимали Ленга за своего; а вот славяне — ни разу, даром что Ленгов дед — тот, что по отцовской стороне, — родился в городе Минске и носил фамилию Бобров.
— Это… В бою потерял? — не унимался Минж. — Руки, в смысле.
— Нет. Сгорел на работе.
— На заводе каком, что ли?
— Вроде того, — отозвался Ленг, застегивая молнию до горла. И, подумав, добавил: — Вредное производство.
Народу в раздевалке прибывало с каждой минутой, и становилось тесно. Ворвался Сагит, бывший наркоделец, тощий как жердь и голый, все татуировки напоказ, включая ту, что между ног, — со слоником. Ввалился громила Джойс, подрывник. Вошли близнецы Ройзманы. Эти сели за то, что приобщали к взрослой любви глупых девочек-школьниц, а потом присылали трофеи — то именной датапад, то кружевные трусики — безутешным родителям. Ленг сухо кивнул братьям. Он собирался на выход.
— Послушай, — Минж некстати цапнул его за рукав, дыхнул в ухо. — Ты из «Цербера», я знаю. Ребята говорят, ты охрененно крут в бою, прямо как этот, как ниндзя …
— Чего тебе?
— Не можешь, это… Научить меня драться немножко? А?
— Чему еще тебя научить? — спросил Ленг. — Кадрить азарийских баб, может?
Глаза у парня тотчас загорелись.
— А ты умеешь?
— Азарийских баб не бывает. Азари все бесполые... Как тля. К обеду опоздаем. Руки убери.
Ленг выдернул рукав из цепких пальцев и вышел вон.
2188_02_25 // ZAKERA WARD, Citadel, Widow System
Когда Кольят вернулся из короткого отпуска, район Закера встретил его тремя убийствами, поджогом, дюжиной драк и заявлением: студент, написавший его, набрался горького эля в «Темной звезде», разбил бутылку ринкола и обвинил азари-барменшу в сексуальном насилии. Замотавшись, Кольят не успел прочитать сводку за предыдущие дни и удивился, когда сержант Т’Мар, шлепнув ему под нос датапад, привалилась к столу полным бедром и заявила:
— Ну что, поймали Джорама Талида. В доках Закеры, на шестнадцатом ярусе. Далеко не ушел, красавчик.
— Так, — осторожно сказал Кольят. — Что я пропустил?
— Открывал бы ты новостные сайты, что ли, — фыркнула Т’Мар. — Талид пропал несколько суток назад, а с ним — треть бюджета Закеры. Талида нашли вот. Деньги? — Сержант пожала плечами. — Держи карман шире.
— Думаешь, он их украл? И попытался сбежать?
— А кто его знает! Он, говорят, под кайфом, двух слов не может связать. Дерьмово, если Талид начал ширяться. Я за него на выборах голосовала. — В животе у Т’Мар заурчало; азари скривилась. — Ну, мы идем на обед? Неподалеку кафе открыли. Десерты там — объедение.
Статьей о пропаже Талида и правда разродился каждый местный писака, а ветка на форуме новостного портала, посвященная этому происшествию, насчитывала больше ста тысяч комментариев. Кольят заглянул в нее, доедая воздушный пончик, прочитал что-то про сучьих турианцев и мудаков-людей, представил себе, что за вой до небес поднимется, как только известие об аресте Джорама просочится в прессу… Закрыл сайт и дал себе слово, что СБЦ может поймать хоть десять джорамов талидов, а он все равно уйдет домой вовремя.
Зря.
— Кислятина, а не конфеты, — плюнул Бейли. — Лучше б еще вафель привез.
— Это не вафли, — терпеливо сказал Кольят. — Водоросли. На Кадже их выращивают в больших водоемах, ну, вроде наших прудов, как в Президиуме. Долго выращивают, месяца два. Потом достают их и сушат, вымачивают в чем-то вроде рыбьего жира, и это тоже долго…
— Ты меня ханарской едой не пугай. Я, когда моложе был, два года протянул на китайской вермишели. Одну пачку утром, другую — вечером, а если ужин с яйцом, значит, сегодня суббота. С тех пор я привередничать отвык. Если вкусно, то слопаю. Чего руку тянешь?
— Давайте конфеты обратно. Кому-нибудь другому подарю.
— Дело хозяйское, парень, но на твоем месте я бы их просто выкинул.
Кольят спрятал мешочек в карман, сунул конфету в рот и раздул горловые складки: обиделся.
Часы в сувенирной лавке пробили два, и Бейли, вздохнув, перенес вес тела на правую — больную — ногу. Огромные неоновые цифры проплыли по коридору над головами прохожих. Рекламная тумба, мигнув, сменила постер нового фильма про «Бласто» на рекламу ближайшего бара. Конфетка растаяла на языке, оставив во рту приятную свежесть, и Кольят, не сдержавшись, полез в карман за второй.
Его рабочая смена окончилась час назад.
— Бейли! Рада встрече. А тебе очень идет форма, Кольят.
Растерявшись, дрелл стиснул протянутую руку прежде, чем узнал Шепард в лицо. Синяя блуза, волосы в хвост, модные брючки — она походила на секретаршу, сбежавшую из офиса за латте и лапшой, а вовсе не на военную в отпуске.
— Вовремя вы, — буркнул Бейли. — У вас полчаса, не больше. Адвокат Талида уже в пути, тащит с собой писак. И знаете что? Когда он спустит на вас аль-Джилани, я хочу быть уже дома с бутылочкой пива и жареным куриным крылышком.
— Ах да, сегодня же суперкубок по футболу. Болеете?
— Еще бы! За «Гигантов Нью-Йорка». — Он прижал пальцы к малозаметной панели, и соседняя дверь с табличкой «Для персонала» тут же отъехала в сторону. — Послушайте, к Талиду вообще-то нельзя. Поэтому если меня кто прижмет, буду валить все на вас и на ваш статус Спектра. Вы приказали, я подчинился. Окей?
Ирма кивнула.
— Я приказала. Окей.
— Тогда пойдем, камера — в той стороне.
Кольят сам не знал, к чему увязался следом. Он ведь остался после работы, чтобы увидеть Шепард, спросить, все ли в порядке, и передать сувенир: макет ханарского корабля-амфибии в масштабе один к ста сорока трем. Но сувенир он забыл взять с собой, а Шепард ушла далеко вперед, взяв под руку Бейли. «Национальная лига», доносилось до дрелла; «квотербек», «нападение», «блиц». Хоть бы спросила: «Как ты, Кольят?» Или: «Сложный был день?»
Вместо того чтобы плюнуть и развернуться, Кольят припустил трусцой.
Под дверью комнаты допросов стояли два лейтенанта с дробовиками. Завидев гостей, подобрались: человек поднес руку к виску — отдал честь, догадался Кольят, — а турианец щелкнул мандибулами. Звук был сухой и трескучий, словно офицер передернул затвор «Катаны».
— И как там наш друг?
Турианец трескнул еще раз.
— Молчит.
— А вы все равно осторожней, — нахмурился Бейли. — Слышите, Шепард? Его обыскали, конечно, да хрен знает, что у торчков на уме. У вас даже оружия нет при себе! Возьмите хоть мой пистолет, что ли.
— Не нужно, — сказала Ирма. — Я обойдусь.
— Ну, как хотите. Но ради всего святого — быстрее!
— Тогда я пошел, — с досадой сказал Кольят. Он не был нужен Шепард; теперь это стало ему совершенно ясно. Доставку подарка он поручит курьеру. За десять кредитов тот отнесет пакет в доки и, найдя нужный корабль, положит коробку на трап.
— Жаль. Я хотела просить твоей помощи.
— На допросе Талида? — опешил Кольят. — Зачем?
— «Хороший коп, плохой коп», — улыбнулась Шепард. — Есть такая игра. Слышал хоть раз? Нет? Пойдем, я научу.
2188_02_25 // ADX MIAMI, Mavigon, Han System
В коридорах было людно и шумно в придачу, как в супермаркете под Рождество, но вместо задорной песенки под потолком выла сирена — долгожданный знак окончания рабочих смен. Убийцы отбросили швабры, насильники — уни-ключи, бывшие торговцы коксом — стиральный порошок и мыло, и все торопились на третий этаж за куском послаще и пожирней. Готовили тоже зэки, сплошь русские с Мендуара, и Ленг, пытавшийся набиться им в друзья, был послан вскорости к черту: работа на кухне считалась престижной, и брали туда своих, а не китайцев с горы.
У входа в столовку висела кривая растяжка: «МАТЧ ПО АРМРЕСТЛИНГУ, 28 ФЕВРАЛЯ». Под ней — экран, трындевший сутками напролет, и Ленг, застрявший в очереди с подносом в руках, невольно присмотрелся к ведущей. За ее спиной мелькали огни и топтались ксеносы; Ленг узнал Цитадель.
— …для срочного репортажа. Буквально минуту назад в студию поступила информация о том, что интендант Закеры Джорам Талид, пропавший двое суток назад, был схвачен офицерами СБЦ при попытке улететь с Цитадели и сейчас находится под стражей. По словам информанта, пожелавшего остаться неизвестным, украденные средства Талид перевел на счет своего любовника в обмен на наркотики и поездку на Илум…
— Эй! — Чей-то локоть уперся Ленгу под ребра. — На бабу потом позыришь, не стой на проходе, а?
— Было б на что смотреть. — Ленг грохнул поднос о стойку. — Дайте мне две котлеты. И картошку еще. Что за суп?
Улыбчивый Олег, весь покрытый веснушками, как больной — волдырями, щедро плеснул ему из поварешки. Гаспачо, врало меню. Уха, едва потянув носом, понял Ленг. Он был не в обиде — любил рыбу. Даже разваренную, как эта.
— Явился! — ощерился Билли, когда Ленг, подвинув его миски, без церемоний уселся рядом. — Чего молчишь? Приятного аппетита пожелал бы, воспитанные люди так делают.
— Манерам не обучен, — хмыкнул Ленг. — Силь ву пле.
— Не силь ву пле, а се ля ви, — встрял Обжора Дидье, ковырявшийся в тарелке с постной миной. — Вы брали котлеты? Нет? А я вот сглупил, какое ж это merde, собак на фарш крутят, что ли…
— Цыц, — сказал Билли тихо. — Тебе бы все жрать, дурачина. Наш друг пришел по делу. Он хочет сделать ставки… Так ведь, Ленг?
Билли слыл букмекером от бога — и больным на голову от лукавого. Он отмотал восемь лет еще в «Чистилище» при надзирателе Куриле, а на девятом году Шепард в погоне за чокнутой Джек открыла все камеры разом: беги не хочу. Счастливчик оправдал свое прозвище, улизнув из тюрьмы на шаттле, но далеко не ушел. Его застали с поличным у тела какой-то девки, когда он со старанием первоклассника выводил ножом на холодной спине имя своей освободительницы — И-р-а Ш-е-п-е-р-д, — сделав в нем две ошибки.
Теперь он писал имена игроков на обрывке мятой салфетки, мусоля в пальцах синий карандаш.
— Ну? Рискуй барахлишком, друг, если играть собрался, обед-то не резиновый.
Ленг поморщился, выбирая из супа перец.
— Как-нибудь в другой раз.
— Да что ты за человек такой! — Билли сник. — На «Форнакс» не дрочишь, травку не куришь, ставки не делаешь.
— К слову о вашем «Форнаксе»…
— Принес?!
Притворившись, что поправляет шнурки, Ленг выдернул из-за голенища сложенный вчетверо листок глянцевой бумаги и расправил его под горящим взглядом Дидье. Кварианка, изображенная на странице, изогнулась в Ленговых руках и развела тощие ноги в стороны — бесстыдно, как пациентка на приеме у гинеколога. Между ее ног виднелась безволосая припухлость со щелкой, похожей на тонкий надрез в устричной мякоти.
На воле такая картинка стоила два кредита. В тюрьме ей не было цены.
— Дай, — засопел Дидье, потянув к ней блестящие от жира пальцы. — Дай посмотреть поближе.
— Красотка, — присвистнул Билли. — Колись: где подцепил?
Ленг сунул листок за пазуху. Закинул котлету в рот.
— Сначала товар, — кое-как сглотнув, сказал он. Обжора Дидье был прав: это не фарш, а дерьмище. — Сначала товар, потом баба.
— Ну посмотреть-то дай!
— Цыц! — взвизгнул Билли. — Ленг, мне нужно еще три дня. Я твою шнягу достану. Я обещаю. Лады?
— Заметано.
Ленг встал, ковырнув напоследок картошку. Та была вареной и рассыпчатой, как ему нравилось, но после котлет в горло уже не лезла.
— Увидимся, Счастливчик. Не затягивай.
Он сдал свой поднос, взял чистый стакан для сока и, кивнув паре знакомых, встал в очередь к диспенсеру с напитками. «Сливовый», «морковный», «яблочный» — читалось на размякших этикетках. Из крана накапала лужа чего-то желтого; по виду точь-в-точь моча. Смуглый Кент, в прошлом «папочка» элитных проституток с Цитадели, а ныне зэк в самой жопе Галактики, небрежно собрал воду тряпкой.
Их было тут полно: убийц, сутенеров, наемников; воров и торговцев дурью на любой вкус. Почти все из них, получив, как и Ленг, вышку, уже не мечтали увидеть прозрачное небо Земли. Тюрьма стала их домом. Соседи по блоку — семьей. Редкий счастливец мог похвастаться мамочкой или братом, которые все еще слали открытки ко дню рождения, копили судье на взятку или просто молились — все лучше, чем ничего.
Хлопотать и молиться за Ленга было некому. Родного отца он не видел с шестнадцати лет. С «Цербером» было покончено. Преисподняя, в которой ангел-хранитель припас Ленгу местечко, оказалась холодна, богата палладием и непригодна для жизни, но Кай не затем годами плевал смерти в лицо, чтобы подохнуть в этой дыре от лучевой болезни или несчастного случая.
Он разбавил яблочный сок водой, взболтнул осадок на дне стакана и, обшарив взглядом толпу, нашел у дальней стены широкую спину Минжа.
2188_02_25 // ZAKERA WARD, Citadel, Widow System
Переступив порог, Кольят первым делом нашел следящую камеру и, сжав в кулаке шнур питания, дернул что было сил. Провод обвис; камера застыла. Это был, разумеется, блеф — под потолком торчали еще три любопытных глазка, снимавшие допрос со всех углов, — но кое-кого пробирало. Воришки и торговцы пиратскими ВИ тотчас принимались ныть, будто их вот-вот начнут избивать с особой жестокостью.
Джорам Талид молчал.
— Криос. Я офицер СБЦ. — Дрелл скрестил на груди руки. Шепард, встав за плечом Талида, с одобрением кивнула ему. — Со мной Спектр, и мы пришли для короткой… приватной беседы. Не под запись. Вам ясно?
Талид не ответил и даже не поднял взгляд. Со стороны казалось, что интендант попросту спит, но его глаза — запавшие, прикрытые воспаленными веками — блестели, и в круглых зрачках отражались огни галогенных ламп.
— Пока мы тут не закончим, вашего адвоката на выстрел сюда не подпустят, — грубо соврал Кольят. — Так что скажите сразу: хищения из бюджета — ваших рук дело? Вы потому сбежали? Да?
Вопросы ушли в пустоту: Талид опять промолчал, застыв без движения в кресле. Оторванный воротник спускался ему на грудь как серпантин. Наручники на запястьях сверкали ярче модных браслетов.
— Не будете отвечать? — Кольят облизал губы. — Ладно, я сам расскажу. Сначала был просто халлекс. Предвыборная гонка, стресс, без таблеточки не расслабиться. Я видел халлекс у вас на столе, когда… — Он осекся. — Неважно. Но вы принимали давно. И это даже законно, правда?
Кольят бросил взгляд на Шепард; та показала большой палец. Одобрительный жест людей считался срамным у азари, и дрелл, вспомнив об этом, глупо, не к месту смешался.
— Потом, эээ… Если халлекc, то отчего бы не крипер? Или там минаген? Вы сами не поняли, как ваш счет опустел. Затем началась ломка, и дилер сказал, что принесет еще дозу, но запросил больше денег. Тогда вы полезли в бюджет Закеры. Так? А дилер вас обманул, кредиты забрал и смылся. Вот и сидели вы в доках, как последний дурак…
Кольят осекся: Талид плакал.
Крупные слезы ползли по костистой морде, оставляя разводы, как будто Талид, устав ходить с «чистым лицом», водой и солью нанес на щеки эмблему родного мира. Мандибулы мелко дрожали. На подбородке блестела слюна. Как пить дать ломка, подумал Кольят брезгливо, но тут интендант дернулся несколько раз, затих и прохрипел:
— Его зовут Натан… Натан, не «дилер». И я люблю его, ясно?
Кольят удивленно моргнул. Не веками — перепонкой.
— Что?!
Он был готов к шантажу и вранью, угрозам, игре в молчанку, попыткам дать взятку или устроить скандал — но не к признанию в любви. Шепард, кажется, удивилась не меньше: эти смешные полоски волос у нее над глазами — «брови» — будто само собой поползли вверх.
— Что за Натан? Как вы с ним познакомились?
— Он… — Талид прерывисто вздохнул. — Вы не поймете. Все не так, как вам кажется.
— Тогда расскажите мне, что было на самом деле. Пожалуйста, Джорам.
— Натану не понравится. Он сказал, что это секрет, он…
Талида прервал громкий и дробный стук в дверь. Сквозь мутное от царапин, заплеванное окошечко Кольят увидел капитана Бейли; тот делал страшное лицо и тыкал пальцем в часы, напоминая, что время не ждет. Отмахнувшись от Бейли, как от назойливой мошки, Шепард положила сухую ладонь Талиду на плечо.
— Не бойтесь обидеть Натана. Самое страшное уже случилось, Джорам. — Ирма сжала пальцы. — Вас бросили.
— Нет!
Талид дернулся так, что затрещало кресло. Наручники вспыхнули алым, а на подлокотниках остались следы когтей.
— Подумайте сами. Сколько вы ждали этого Натана в доках? Сутки?
— Значит, с ним что-то случилось. У нас билеты на Илум, номер в отеле…
— Ты стал вором, чтобы устроить медовый месяц, — сказала Шепард холодно и жестко. — А твой любовник забрал все деньги и смылся. Вот что случилось. Так?
— Мы должны были… Я…
Работая в доках во время войны, Кольят стал невольным свидетелем тысячи драм. Однажды он слышал, как плачет кроган, провожая партнершу в опасный рейс, другой раз — как скулит элькор, не нашедший свою подругу в толпе уцелевших беженцев с Тунавануро. Однако истерику турианца Кольят наблюдал впервые: Талид протяжно и глухо выл, повторяя что-то себе под нос, а переводчик булькал — похоже, не мог подобрать нужное дрелльское слово.
— А ну соберись! — Шепард не обернулась, хотя Бейли опять барабанил в дверь. — Объявим твоего приятеля в розыск. Через неделю найдем. Хочешь, я притащу его к тебе? Пусть стоит на коленях, просит прощения и плачет. А если не будет просить… Сломаю ему парочку пальцев. А?
— Не смейте! — Талид взвыл так, словно Шепард уже приставила дуло к затылку этого парня. — Я сам ему отдал все деньги! Он не просил! Я виноват.
— Хватит про деньги, — поморщилась Шепард. — Скажи мне лучше: как ты влюбился в наркоторговца с Земли, хотя людей во всех интервью поливал грязью? — Заметив, что интендант мнется, тихо добавила: — Пять. Сломаю ему пять пальцев, Джорам. Выбирай: левая рука или правая?
— Я его презирал! Видел раз в месяц, когда покупал «Халлекс», а потом… Я не знаю! Не знаю! Вдруг проскочила искра!
— Да? С чего же вдруг искра? Натан тебе что-то принес? Новую дозу на пробу? Или бутылку вина? Я жду!
— Натан принес, да! У меня был тяжелый день. — Талид выдохнул. — Натан сказал, что есть эта новая штука… Я сделал укол, и мне стало очень… Тепло. Тепло и спокойно. Натан подсел ко мне, и тогда… Я как-то не думал, что… Мы, в общем…
Кольят нахохлился, спрятав руки в карманах. Ему хотелось уйти, а лучше — прервать этот позорный допрос, но он почему-то стоял и не отводил взгляда. То, что случилось с Талидом, было смешно и жалко, однако Кольят чувствовал жалким себя.
Не зная, куда от этого деться, он тайком сунул в рот третью по счету конфету.
— Что ты колол? Как Натан назвал «эту новую штуку»?
— Я не запомнил. — Талид покачал головой. — Какая теперь разница?
— Так поднапряги память! Если не скажешь ты…
Стук прервал их опять, резкий, как залп пулемета. Затем раздались голоса, приглушенные дверью. Кажется, Бейли с кем-то ругался.
— Если не скажешь ты, — повторила Шепард негромко и очень ясно, — я спрошу твоего драгоценного друга. Натан пошлет меня к черту. Придется ломать ему пальцы. Сначала два, потом пять, потом, может быть, восемь…
— Хватит!
— Все десять! Что это был за наркотик, Джорам?
— Фата что-то там! Любовное зелье! Не знаю!
Дверь распахнулась. В камеру, оттеснив Бейли, ворвалась азари в черном с небрежным узором на скулах. Кольят, ожидая скандала, невольно втянул голову в плечи, но дама впилась в Шепард колючим взглядом, признала в той Спектра — и сникла. Казалось, что даже значок адвокатской конторы, пришпиленный на ее грудь, потускнел.
— Мне подождать за дверью? — сквозь зубы спросила она.
— Что? Нет, мы уже уходим. Спасибо, Армандо. — Шепард пожала вялые пальцы Бейли. — Удачи, Джорам. — И, только выйдя из камеры в коридор, спросила у Кольята: — Поделишься леденцом?
— Это не леденцы, — мрачно ответил Кольят.
2188_02_28 // ADX MIAMI, Mavigon, Han System
— Сильно ты бьешь, — сказал Минж, ковыряя лишай за ухом. — Это нечестно, я даже врезать тебе в ответ не могу.
— А чего ты хотел? Сразу руками-ногами махать, как в кино?
Минж широко ухмыльнулся.
— Ну, было б неплохо. Ногами махать, то есть.
— Так не бывает. Делай, что я скажу, или пошел отсюда.
— Эй! Погоди, погоди. Не кипятись, сенсей.
Минж, тяжело вздохнув, расставил ноги на ширину плеч. В свете неярких ламп его торс казался блестящим и желтым, будто парня облили подсолнечным маслом с головы до пяток. Но нет, это был пот — обильный и вонючий в придачу.
— Готов.
Он получил в печень, затем — в плечо. Ленг ткнул его пальцем под сердце, делая вид, что проворачивает в руке невидимый острый нож.
— Ты умер. Еще раз.
— На матч опоздаем.
— Ты не о матче думай, а о том, что у меня заточка. Вставай.
— Сейчас… Я вляпался во что-то. Вот дерьмо!
Дерьмо, согласился Ленг.
Нужник был не лучшим местом для тренировок, но драться зэкам настрого запрещали, даже понарошку, даже в спортзале у охранников на виду. Нарушителей ждал карцер, а хуже того — ледник, поэтому Ленг привел Минжа в сортир за полупустым блоком «Цэ». Кафель там был серым и щербатым от старости. Под ногами скрипел влажный, в засечках — не поскользнешься — пол. Белый фаянс украшали потеки мочи. Воняло, конечно, нещадно; зато там не было камер и лишних глаз, и Ленг с Минжем могли колошматить друг друга весь тихий час напролет.
Минж злился, пыхтел — но сдаваться пока не спешил.
— Вот, так уже лучше. Но ты все равно умер от заточки под ребра.
— Твою ж ты ж мать! — парень с досадой хлопнул себя по коленям. — Умеешь ты ободрить!
— А что, обращаться с тобой, как с принцессой?
— Цао ни ма! — возмутился Минж. — Я тебя за такие слова отделаю! Потом. Когда научусь.
Ленг мог бы сказать, что действительно знал принцессу. (Монако или Марокко? Забыл.) Девчонка училась на Бекенштейне, гоняла на аэрокаре, нюхала «красный песок» и, не скрываясь, носила бандану с черным значком «Терра Фирмы». Потом, сев под кайфом за руль, она врезалась в буй.
Отец ее не любил и не плакал, когда провожал в крематорий закрытый наглухо гроб. «Думаешь, Его Величество сильно бы расстроился, узнав, что дочурка жива?» — спросил Ленг как-то раз, а Сельма, рассвирепев, в ответ на шутку поставила Ленгу синяк. Кулаки у принцессы с Земли оказались покрепче, чем у китайца с Шаньси, но это было давно: еще до «фата-морганы».
До третьей фазы проекта «Фантом».
— Еще раз.
— Готов! Ай! Ай-яй-яй-яй! Блядь! — взмахнув неудачно рукой, Минж что было силы вмазал ей по стене. — Больно-то как! Я ж говорил, что тут слишком тесно!
— А в подворотне просторно, по-твоему? — спросил Ленг. — Или в вонючем трюме какого-нибудь корабля?
— До подворотни еще дожить надо. — Минж кривился, потирая ушибленный локоть: как пить дать вскочит синяк. — Мне двадцатку мотать. Не подохнуть бы раньше…
— Давай еще раз.
— Хватит с меня на сегодня. Сдаюсь. Матч уже начался.
— Годный прием, кстати. Запомни, еще пригодится.
— Какой прием? — вылупился Минж. — Уйти смотреть матч по армрестлингу, что ли?
Ленг дернул рукой, будто собрался похлопать Минжа по потному плечу, а в последний момент передумал.
— Сдаться, если противник сильнее и драпнуть не вышло.
— И часто тебе приходилось драпать?
— Бывало.
— Сдаваться?
— Тоже не раз, — терпеливо ответил Ленг. — Быть пленным лучше, чем дохлым, это неясно, что ли?
— А потом что? — жадно спросил парень. — Сбегал?
— Ну да… Лапшу на уши вешал. А когда заболтаю — делал вот так… Дай последний прием покажу, и пойдем на твой матч.
— Давай. Я готов. Ну?
Ленг поймал шею Минжа в капкан между предплечьем и подмышкой и потянул вверх.
Парень бился и фыркал. Слабый кулак ударил Ленга в живот. Под мокрой от пота тканью ходили ребра, и жалость к этому сосунку, набившемуся не то в ученики, не то в друзья, вдруг уколола убийцу. Он не слишком любил людей и не искал их общества — и даже коллег своих держал на расстоянии вытянутой руки, не подпуская ближе, — но после заточения в госпитале вместе с роботом Хелпи стал ценить компанию.
Свободу, правда, Ленг ценил куда больше. Сцепив накрепко руки, он молча и твердо считал про себя. Двадцать семь. Тридцать шесть. Сорок.
Досчитав до ста, отпустил.
2188_02_28 // SSV NORMANDY SR-2
Содержимое огромной сковороды пахло так, что у Трейса слюнки текли. Стащив из ящика ложку, он ждал, пока все отвернутся, чтобы полезть к плите, — но получил по рукам: повар был вооружен деревянной лопаткой и очень опасен.
— Не готово еще, я же сказал!
— Жадина, — пробубнил Трейс.
— Ложку клади. Клади давай, чтобы я видел, Кукарача!
Прибор звякнул о стол. Смерив Трейса суровым взглядом, Вега одернул фартук и вернулся к сковороде. В ней что-то булькало, томилось на медленном огне, напоминая озеро лавы на раскаленной планете. Под слоем томатной пасты тушилась фасоль. На поверхности плавали дольки перца. Вега присмотрелся к вареву, как художник-абстракционист — к своей лучшей картине, и щедро отсыпал приправ.
— Пахнет шикарно, — причмокнула Дэниелс. — Может, ну ее, эту программу эн-семь, а? Оставайся с нами.
— Уже скучаешь, подруга?
— Эй, если ты насовсем уезжаешь, — вмешался Доннели, — оставь мне свою подушку. Что? Да, я неженка, но моя действительно жесткая! Щупал ее? Натурально как камень!
— Я, эээ… Не приучен ласкать чужие подушки, прости! К тому же мою забил Эстебан. Ты опоздал, приятель.
— Стоп! — Трейнор опустила подбородок на скрещенные пальцы. — Я надеялась, ты закончишь программу и вернешься к нам.
— А это как командир скажет! — Вега кивнул на Шепард. Та стояла у мойки, помешивая вилкой в кастрюле; в кипящей воде кружил белоснежный рис. — Возьмете меня назад, мэм, когда я стану N7?
— Возьму. И позывной дам. Пока выбираю между «Хотдогом» и «Гречкой».
— Я за «Гречку», — злорадно сказала Стивенс. — А то ходит и обзывается кукарачами тут, как самый умный.
— «Пичуга», «Гвоздика», «Фурия», — задумчиво перечислила Шепард. — Стивенс, вы зря зубоскалите. Выбирайте себе позывной! Язык уже намозолила вас по фамилии в бою звать.
— Я смогу называть Стивенс «Пичугой» и не получить в ухо? — спросил Вега в воздух и, разумеется, тут же получил дружеский тычок в ухо. — Хорошо, хорошо! Будешь «Фурией», только не бей!
— А вы кем будете, мэм?
— «Валькирией»? — щегольнул Трейс. — «Карательницей»? Ну, Джеймс, помогай! Ты у нас за прозвищами в карман не лезешь.
Вега смолчал и потыкал лопаткой в фарш. Он был уверен, что «Гречка» — холодная месть за «Лолу». Узнав о прозвище больше года назад, Шепард дала понять, что за ее спиной можно шептаться сколько угодно, а вот в лицо фамильярничать точно не стоит. Вега заткнулся, но поздно: кличка уже прижилась.
— Не путайте выдачу позывных с ярмаркой тщеславия, сержант. Один знакомый лингвист сказал, что позывной должен быть четким, как выстрел. «Енот». «Жара». «Армада»… — Инструментрон пикнул. Шепард заглянула в кастрюлю. — Вега, ваш рис готов. По-моему, он разварился.
— Это мелочь, сметаны сверху пришлепнем — никто не заметит. — Вега дернул за ручку, выключая под сковородкой огонь. — Сэм, тащи тарелки. Кукарача, ты где со своей ложкой? Теперь можно пробовать. И Эстебана зовите!
На камбузе тотчас стало весело и тесно. Саманта звенела тарелками. Кен открывал третью по счету «Тупари», забрызгав пеной футболку, стол и недовольную Габби. Адамс вызвался помочь и сливал воду из кастрюли с рисом, отвернув от пара раскрасневшееся лицо. Дорвавшись наконец до сковородки, Трейс сунул ложку в рот — и тут же застыл, выпучив глаза.
— А… О! О!
— Что, — Вега почесал в затылке, — не маловато перца?
— Остро! Ох, срань господня, остро!
— Отлично! Дамы и господа! Прошу к столу, chili con carne подано! Не забудьте про рис и сметану, не то кончите, как наш краснолицый друг. Моя старая бабуля знала, как заставить людей плакать. — И шепнул Трейсу на ухо: — Может, водички?
Шепард взяла две тарелки: одну — Чоквас, другую — себе, — и положила чили. Потом риса побольше — и холодной сметаны, чтобы не обжечь рот. С трудом нашла в суматохе вилки. Когда Шепард выбралась из толпы, чудом не опрокинув поднос, Чоквас уже встречала ее с парой пустых стаканов.
— Я распечатала анализы Талида, как вы просили. Заключение нарколога тоже. — Стаканы нежно звякнули. Чоквас понизила голос. — Может, пройдем ко мне? У меня есть серрийский бренди.
2188_02_28 // ADX MIAMI, Mavigon, Han System
Не без труда протиснувшись сквозь толпу, Ленг нашел Билли там, где и было условлено: в верхнем коридоре, прямо над столом жюри. Сложив на перилах локти, Счастливчик вгрызался в яблоко, сплевывал косточки себе под ноги и вытирал подбородок, влажный от сока, сальной салфеткой. На тощей, как у цыпленка, шее прыгал кадык.
— Что там? — спросил Ленг. Билли, не обернувшись, оскалился в ответ.
— Скоро начнется движуха. Пока только Грид Лусиану продул, скукотня. Вон, сидит, страдает как баба.
Балкон, на котором толпились зэки, нависал над столовой, как ложа особо важных персон — над сценой, где вот-вот начнется премьера сезона. Внизу, за особо прочным стеклом, виднелась макушка самой комендантши Банрвуд. Участники матча — все как на подбор, коренастые и мускулистые, в татуировках — закатывали рукава и обнажали волосатые руки. Надзиратель, выступавший в роли рефери, хлестал минеральную воду, расстегнув воротник. Внизу зрителей собралось не меньше, чем наверху, но Барнвуд, похоже, всех надзирателей выгнала в смену на случай, если зэки примутся бить морды друг другу или того хуже — охране.
— Кто в фаворитах?
— Ты мне зубы не заговаривай, — прошипел Билли. — Принес? Я — да.
Рефери включил микрофон, и его голос, многократно преумноженный динамиками, громыхнул над самой головой. Толпа притихла и приникла к окну. В этой тесноте, где в носу нельзя было поковырять, чтобы не поддать соседу локтем под ребра, Ленг вытащил из рукава сложенный вчетверо лист и сунул его в потную ладошку Счастливчика Билли.
Минутой спустя, когда Джойс проиграл Сагиту и показал рефери средний палец под одобрительный рев толпы, Билли вложил в руку Ленга какой-то твердый предмет. Нащупав пальцем острый кончик, Ленг затолкал отвертку поглубже в рукав.
— Вали отсюда, — одними губами сказал ему Билли. И завопил во всю глотку: — Пи-и-ирс! Жми-и-и-и!
Работая локтями, Ленг стал выбираться вон. Одни шикали на него, другие пихались в ответ, но большинству было плевать: сцена внизу привлекала больше внимания, чем худощавый китаец. Вскоре раздался крик, затем вой: это детинушка Пирс, не рассчитав сил, сломал сопернику кости.
Оцепившая шлюз охрана встретила Ленга неласково.
— Куда пошел? — мрачно спросил надзиратель с медно-рыжей бородкой. — В толчок не пускаем, надо поссать — терпи. Матч через час кончится.
— Живот с утра крутит, — Ленг согнулся. — Сложно тебе, начальник?
— Двери на выход закрыты, — сказал усатый, прикрыв ладонью зевок. — Приказ Барнвуд.
— А если в сортир припрет, штаны прямо здесь снимать, что ли?
— Ну, можешь не снимая, — фыркнул бритый под ноль. — Ха!
В отличие от Разы, умевшей заболтать ханара и очаровать крогана, Ленг не считал обман своим коньком, но даже он, пообтершись в трущобах Галактики, со временем научился врать и поддевать за живое. Он видел, что рыжему все опротивело — хоть в петлю лезь, что бритый хлыщ, справа, боится Барнвуд больше, чем зэков, а усатый охранник в сторонке с трудом разлипает глаза, — и полез на рожон:
— Будьте людьми, мужики. Проводите до койки. А? Там хоть заприте меня, я посплю.
— Нашел себе эскорт, — присвистнул бритый.
— Делать нечего больше, — буркнул усатый. Он снова зевнул.
— Здесь все равно скучища. — Рыжий. — И ничего не видно.
— Ты не глупи, приятель. — Бритый нахмурил брови. — Барнвуд узнает, что ты отлучался, — премию снимет. Дочке куклу не купишь. Деньги лишние, да? А ты что застыл тут? — Он ткнул Ленга в живот дулом «Катаны». — Ну-ка пошел вон!
Ленг скривился, изображая больного.
— Хрен с ним, — вздохнул усатый. — Давайте я отведу. Могу на обратном пути заскочить за «Парагадом».
— Отлично! — Рыжий блеснул улыбкой. — Мне без калорий. Два.
— Какой «Парагад», к черту! Если Барнвуд узнает…
— Да ты настучишь ей, что ли? — Усатый потер лицо в сетке ранних морщин и присмотрелся к грязной нашивке Ленга. — Блок Дэ, койка сто три… Это не так далеко. Минут через двадцать вернусь. Захочешь «Парагада» — звони. — Потыкав пальцем в инструментрон, он ввел код доступа к шлюзу. — Эй, как там тебя? Хань Минж? Топай давай… Надеюсь, тебя не прижмет по дороге.
Ленг благодарно кивнул. Самая сложная часть плана была уже позади.
2188_02_28 // SSV NORMANDY SR-2
Чоквас сняла фольгу одним движением руки, обнажив хрустальное горло бутылки. Подвинула стопку бумаг. Достала пробку с негромким, внушительным чпок.
— Я говорила, что в детстве мечтала стать сомелье? Мне было восемь, я просто услышала где-то красивое слово. Со-мель-е. Целых два года мечтала, пока не заглянула в словарь.
— А я хотела рыбачить. Когда мне исполнилось десять, отец подарил мне удочку. До этого я просто искала ему червяков для наживки и разрезала их. — Ирма провела по столу пальцем. — Надвое. Еще отец ловил на живых лягушек… Но это неаппетитная тема, давайте ее оставим.
— Неаппетитная? Пфф! — Доктор махнула рукой, чудом не расплескав бренди. — Вы не учились со мной медицинской школе. На первом курсе все брали в морг нашатырь, на последнем — ланчи с сырными тостами. А сколько лягушек мы на занятиях распотрошили, подумать страшно.
— Но вы их резали ради науки. А я…
— Думаете, лягушкам от этого легче?
— Вряд ли. Что, пьем за лягушек?
— За этих маленьких мучениц больших человеческих дел!
Отставив бокалы, они принялись за чили, и огненно-острый перчик обжег им языки. На камбузе тоже ели, смеясь, краснея и прикрывая рты; похоже, Трейс отмочил какую-то глупую шутку. Слов было не разобрать: стекло медотсека глушило любые звуки, и члены команды казались героями немого кино. Вот Доннели что-то сказал, затем облизал ложку — должно быть, просил добавки. Вот Трейнор шепталась с Кортезом — наверное, обсуждали, когда выносить торт.
— Так что там с Талидом, Карин? Расскажете мне в двух словах?
— Могу и в одном: ничего. — Доктор поджала губы. — Такой ворох бумаг, Ирма, — и все впустую. За пару суток до встречи с вами Талид принимал ЛСД, но психоделик не мог вызвать ломку и уж тем более — сумасшедшую страсть...
— Позвольте, я посмотрю.
Результаты анализа крови заняли восемь страниц. Ирма скользнула взглядом по строчкам, пожала плечами — и отложила листы: с таким же успехом она могла открыть научную статью про черные дыры и доказательство теоремы Ферма.
— Это не тот анализ, — деликатно сказала Чоквас. — Следы ЛСД остаются только в моче. А если Талид принимал что-то еще, мы вряд ли об этом узнаем. Ведь нам даже неясно, что за чудо-наркотик искать. Вот был бы у нас образец…
— Да, понимаю. Нальете еще? Очень хороший бренди.
— Давайте сюда ваш бокал.
Веселье на камбузе было в самом разгаре. Заставив Вегу встать по стойке «смирно», Трейс, улыбаясь в усы, завязывал приятелю глаза чьим-то платочком в горошек. Стянув накрепко узел, он показал большой палец, и в тот же момент, шикая друг на друга, Кен с Габби выкатили из главной батареи настоящий велосипед. Веге дали пощупать рогатый руль и кожаное кресло, прежде чем разрешили сорвать повязку с лица. Подарок был дорогой и, несомненно, глупый, но Вега был до чертиков рад и заключал своих товарищей, одного за другим, в душные медвежьи объятия.
Заметив, что Шепард смотрит, махнул ей рукой и кивнул: идите, мол, к нам.
— А как вам кажется, Карин: мог этот старый расист просто взять и влюбиться в наркодельца с Земли?
— Вы про Талида? Почему бы и нет. Лет пять назад, еще на «Оризабе»… тогда ей командовала ваша мать, кстати… так вот, я служила с капралом, который сражался при Шаньси. Терпеть не мог турианцев. Однажды заменил их фотографиями все постеры в тире. За попадание в грудь — двадцать баллов, в голову — пятьдесят.
— Мама, наверное, была в ярости.
— Еще бы! Лишила его увольнительных. Так вот — я неделю назад зашла в его профиль… Ох! — Бокал, покачнувшись на стопке архивных папок, вдруг кувырнулся вниз. Бренди плеснул на стол, и Чоквас не глядя схватила в охапку бумаги, чтобы вытереть лужу. — Захожу в его профиль — а там стоит статус: «влюблен». И вся страница в фотографиях какой-то турианки…
Она опустила взгляд, нахмурив седые брови, и расправила мокрый комок в розовых пятнах. На снимке, послужившем доктору салфеткой, был изображен мозг, вытянутый, как мяч для игры в регби, рельефный, как манчьжурский орех. У его основания виднелось яркая белая точка. Кто-то обвел ее синим маркером и надписал впопыхах: «медио-бла-бла-бла-бла», поставив в конце три вопросительных знака.
— Карин, вы что-то нашли?
— Да так… Странность одна. — Чоквас ткнула в пятнышко пальцем. — Вот, видите? У взрослых особей эта часть мозга должна быть неактивна, но у Талида… Где-то я уже видела что-то похожее.
И ахнула:
— На снимках Налани Перез.
2188_02_28 // ADX MIAMI, Mavigon, Han System
— Эй! Просыпайся, конечная, — окликнул усатый. Кабина замерла напротив буквы «Д», намалеванной алым на створках шахты. Громыхнули тяжелые двери. — Мы приехали, парень.
Усатого звали Робертом Смитом, а если коротко — Рори. Ленг видел таких людей не раз: примерных работников, добрых отцов семейства. Они все говорят себе, что вот-вот бросят тянуть жилы и уволятся подобру-поздорову, чтобы нянчить племянников и выращивать брюкву, но ипотека, знаете ли, и дочкин колледж недешево стоит — и вот они, тихо вздохнув, уже берут пятую смену сверх нормы и покорно ждут увольнительной, чтобы съездить домой.
— Ага. Койка сто три — это там.
Стены в блоке «Дэ» были щербатые, в редких царапинах от пуль: когда-то здесь вспыхнул бунт, и комендант Барнвуд, если верить легенде, лично спустилась по шахте с «Клеймором» наперевес, показав, кто в тюрьме бог и хозяин. Самих бунтовщиков Ленг ни разу не видел — их не то расстреляли, не то запрятали в холодильник. С тех пор блок «Дэ» считался домом тихонь вроде Минжа, который украл на работе чью-то кредитку, не думая, что подписал приговор сотне-другой человек. Или сколько там было в разбившемся шаттле…
Видеокамер в блоке «Дэ» было немного, а те, что торчали из стен, работали через одну. Все помещения, одинаковые как соты, тонули в полутьме, и лишь в глубинах комнат белели одеяла. Зэки в полном составе ушли смотреть матч, охранники были при деле; на всем пути Ленгу не встретилось ни одной живой души, и когда Смит закашлялся, прикрывая ладонью узкий рот, эхо долго металось под сводами опустевших коридоров.
— Бронхит? — без особого сочувствия спросил Ленг.
— Ты посиди с мое в холодильнике, — неприязненно отозвался Смит, вытирая усы тыльной стороной ладони. — Еще и не то подхватишь… Тоже мне, доктор нашелся.
— Так вот почему я вас троих раньше ни разу не видел. Вы в холодильнике служите, значит. Что, дерьмово там?
— А ты как думаешь. Холод собачий, душ через день не работает… Зато жильцы смирные. — Хлюпнув, Смит втянул носом воздух. — Лежат себе смирно по полочкам, как индюшки к Рождеству.
— Не боитесь, что заклюют? Если проснутся?
Смит вытаращил глаза.
— Ты это к чему?
Ленг поморщился: неудачная вышла шутка.
Он положил руки Смиту на плечи и прежде, чем тот успел пикнуть, развернул боком к себе. Ноги Смита перекрестились, он как-то сдавленно охнул — должно быть, привык к безобидным индюшкам, забыв, как опасны настоящие зэки, — а мгновением спустя уже и пикнуть не мог: Ленг взял его шею в захват и потянул так, что позвонки захрустели. В этот момент инструментрон загудел, низко и на одной ноте, принимая входящий вызов.
Отвечать на него было опасно, не отвечать — еще хуже: тогда сослуживцы Смита мигом поймут, что случилось.
— Ты, — сказал Ленг. — У меня с собой есть инструмент. — Кончик отвертки пощекотал Смиту кожу под ухом, там, где бугорком вздулась вена. — Он мне еще пригодится. Я не хочу протыкать тебе глаз или шею, понятно?
Смит закивал головой часто и мелко, как китайский болванчик, и Ленг немного ослабил хватку.
— Отшиваешь своих друзей — остаешься в живых. Зовешь на помощь — ты труп. Идет? По-моему, честно.
— Аркххх, — просипел Смит в ответ.
— Не слышу!
— Да!
— Теперь отвечай. И руки держи повыше.
Медленно, как в полусне, Смит поднял руки. Нажал на кнопку. Перчаток он не носил, и виден был шрам возле большого пальца, округлый и тонкий, как шов. Игрался с ножичком в детстве? Полез пьяным в драку? Ленг привык подмечать в людях детали; мусолил их пару минут, как загадки, и забывал, не дождавшись ответов.
— Я слушаю.
— Рори? — Это был бритый хлыщ; Ленг узнал его голос. — Захвати и мне баночку «Парагада», а. Лучше без газа.
— Я… — Ленг надавил отверткой. — Да, захвачу. Конечно.
— Если без газа нет, тогда вишневый.
— Вишневый, я понял. Ага.
— Как там твой подопечный, не обделался еще по дороге?
Смит хохотнул. В уголке его рта лопнул комочек слюны, брызнув Ленгу на пальцы.
— Ну, мы тебя ждем. Давай, это, быстрее.
Когда звонок оборвался и Ленг позволил отвертке скользнуть обратно в рукав. Почувствовав это, Смит через силу сглотнул и запел:
— Слушай, Минж… Ты хороший парень. Сам знаешь, отсюда никак не сбежать. До шаттлов тебе не прорваться, там ведь охрана. Человек десять, или, может быть, больше. Наверняка больше, Минж. Тебя расстреляют в упор, ты…
Ленг положил ладонь на затылок Смита и, сделав шаг назад, надавил.
На то, чтобы найти койку Минжа и затащить на нее мертвеца, ушло две минуты. Стянуть с обмякшего тела броню — еще три. Одежда, подогнанная под сухощавую фигуру Смита, была тесновата Ленгу в плечах, а вот ботинки пришлись впору. Пока он возился с молнией, из внутреннего кармана выскользнула карточка; на Ленга, поднявшего фотографию, смотрела женщина с неровной челкой и полным, улыбчивым ртом. На коленях у нее возилась девчонка лет четырех: поздняя дочь или, быть может, внучка.
Ленг сунул карточку Смиту под мышку, проверил количество термозарядов в «Фаланге» и вышел, не обернувшись, прочь.
Блок «Дэ» он знал как свои пять пальцев-протезов, спасибо за это Барнвуд. Среди многочисленных нововведений, которыми так любила хвалиться комендант, была, наряду с автоматизацией охраны, и обязательная трудовая терапия заключенных. Кто видел зэков лишь по телевизору, тот думал, может, что работа и впрямь облагородит их заскорузлые души, но Барнвуд просто хотела найти применение праздным рукам.
Ленг не отлынивал. Он обходил жилые блоки с машинкой, натиравшей до блеска грязный заплеванный пол, чинил сантехнику в общественных уборных и даже следил за тем, как пресс сжимает кубики отходов. Во время работы он разглядел, где именно понатыкали камеры и датчики движения, реагирующие на любой неверный шаг, нашел пару заброшенных вентиляционных ходов, в которые мог пролезть человек, и приметил, что грузовой шаттл покидает док ровно в шесть по четным дням недели, включая юбилей основания Альянса Систем и Рождество.
Сегодня как раз был четверг. До окончания матча оставалось тридцать минут, до отбытия шаттла — двадцать; и десять минут до того, как кто-то хватится Смита.
Плохо.
Выход из блока «Дэ» в служебную зону был перекрыт, но Ленг не зря снял с мертвеца инструментрон. Замок распознал его ключ — Роберт Чин Смит, надзиратель, имеет средний уровень доступа и, если верить личному делу, двух детей-сорванцов, — а затем медленно, будто чуя подвох, распахнул перед беглецом створки шлюза.
Ленг приметил лазейку именно здесь, в дальней подсобке для чистящих средств, пылесосов и туалетной бумаги. Подбираясь к решетке, он опрокинул стеллаж. Банки загрохотали по полу. Из старых коробок просыпался порошок; запах был до того резкий, что закололо в носу. Привстав на ящик, полный диспенсеров с мылом, Ленг вытащил отвертку, выменянную у Билли на голую кварианку, и ругнулся сквозь зубы: он впервые заметил, что наконечник погнут.
Потерев ржавый винт рукавом, он приладил отвертку к шлицу, затем провернул. Та соскочила, царапнув немытый кафель. Попробовал снова: чертов винт сидел крепко. Ленг постучал по торцу отвертки ладонью, но протез, покрытый слоем дешевой силикоплоти, был недостаточно жестким.
В углу среди заскорузлых тряпок валялась щетка от пылесоса. Ленг подобрал ее и, снова приладив отвертку к винту, принялся колотить по торцу инструмента щеткой. Вскоре она раскололась, но винт наконец «пошел» и, весело тренькнув, упал Ленгу под ноги.
Всего винтов было восемь.
2188_02_28 // SSV NORMANDY SR-2
На палубе давно погасли лампы, — час был поздний, — и члены команды уже разошлись, оставив на кухне гору грязной посуды, огромную, как Джомолунгма. Чоквас спала за столом, отказавшись пойти в кровать; Шепард, найдя в шкафу чистую чашку, заварила молочный улун, споткнулась о велосипед и пролила все на пол. Затем принялась возить по луже охапкой дешевых салфеток.
Инструментрон завибрировал, но Шепард, глянув на код абонента, пропустила звонок.
И без того знала: Петр Михайлович хотел сообщить, что не пристало ей, с адмиральским-то званием, заниматься наркоторговлей и давить мелкую шушеру вроде Джорама Талида; что Шепард в ее тридцать с гаком — та еще вертихвостка, даром что героиня Галактики; и что он, черт подери, опять недоволен. У Михайловича было полное право читать Шепард нотации. Он с незапамятных времен считался другом семьи, давал маленькой Ирме Джейн играть с кожаной портупеей и оттого приходился ей кем-то вроде двоюродного дядьки: вроде седьмая вода на киселе, а свой.
Михайлович был, собственно, прав. Ей следовало командовать флотом, а не фрегатом; разбивать силы противника в космической битве, а не головы в потасовке на задворках цивилизованного мира. Однако перед «Нормандией», отремонтированной и сверкающей, как елочная игрушка, не устоял бы даже святой; а быть Спектром, вольным казнить и прощать, Шепард нравилось больше, чем быть адмиралом Альянса.
Инструментрон завибрировал снова, но это был не Михайлович, а Доминик Аркадио, тощий и ушлый заместитель коменданта «Майами». Бросив салфетки, поддернув манжеты, Шепард ушла к себе и только в каюте нажала на кнопку «Принять». Когда честь была отдана, а извинения по случаю ночного звонка — принесены, Аркадио подкрутил ус:
— Ну, бежал ваш протеже.
— С концами? — полюбопытствовала Шепард.
— Да как сказать. Три идиота из охраны поперли на рожон — и нарвались, с концами, мертвее не бывает. А Ленгу-то вашему что сделается? Убивать заключенных запрещено. Стреляли парализующим.
— На чем попался?
— Не повезло. — Буй, передававший сигнал, сбоил, и оттого голограмма Доминика Аркадио все время мерцала, будто помощник коменданта дружески подмигивал Шепард то правым, то левым, то сразу обоими глазами. — Ну или он просто сглупил, я не знаю. Отнял форму у своего дружка, чтобы в блок «Дэ» попасть, а дружка придавил и в сортире оставил. Ну, тот очнулся — и орать благим матом…
— В сортире? — переспросила Шепард.
— Может, трахались там, мне почем знать, — с раздражением сказал Аркадио. — Короче, вылез ваш Ленг у погрузочной зоны — а мы его уже ждали. Он пилота в заложники взял и говорит: дайте, мол, улететь, или пилот не жилец. А вы мадам Барнвуд знаете: у нее разговор с бунтовщиками короткий…
— Это все интересно, — прервала его Шепард, — при чем тут я?
— Притом, что Ленг вас позвал, как только жареным запахло. — В улыбке Аркадио было нечто хищное; может быть, даже акулье. — Мол, знает что-то, что будет вам интересно. Что на суде не слил. Что-то про наркоту… Я вот думаю: врет же он, верно? Но позвонить вам решил. Как, приедете к нам?
Сквозь полупрозрачную голограмму Аркадио просвечивал интерьер кабины, обставленной — по военным меркам — до того роскошно, что покойному адмиралу Шепарду стало бы неловко, узнай он о коллекции моделей-безделушек и аквариуме во всю стену. Свет ночника играл на поверхности воды, бросал в лицо Ирме слепящие блики, и та на мгновение сомкнула веки. Откуда-то из глубин детства вынырнуло старое, приукрашенное ностальгией воспоминание: утро. Подернутые туманом сопки. Раннее солнце щекочет ресницы, и хочется чихнуть, но нельзя: дрожит в руках леска, закинутая в озеро еще затемно, вот-вот качнется поплавок, и отец, положив руку ей на плечо, скажет: «Клюет, заяц»…
От Вирмайра, где стояла «Нормандия», до Мавигона — около дня пути.
— Поговорить с ним можно?
— С Ленгом? Никак нельзя. — Доминик Аркадио снова обнажил зубы в улыбке. Голограмма погасла на мгновение и снова вспыхнула, будто мужчина подмигнул Ирме всем телом. — Он, понимаете, очень занят сейчас. Он на приеме у Барнвуд.
2188_02_28 // ADX MIAMI, Mavigon, Han System
Остались бы целыми ребра, подумал Ленг, и боль, раззявив вонючий рот, проглотила его целиком.
>> глава четвертая, или пара новых коньков
P.S. Фикбук
P.P.S. Ставьте, пожалуйста, лайки — хоть тут, хоть на фикбуке — если нравится.
Вопрос: ?
| 1. ♥ | 6 | (46.15%) | |
| 2. охрененная глава, душа моя | 4 | (30.77%) | |
| 3. АБЫР-АБЫР | 3 | (23.08%) | |
| Всего: | 13 | ||
@темы: смерть автора, Mass Effect
-
-
03.03.2016 в 20:32Вот кто бы когда сказал, что тюремная тематика будет для меня не то что интересной, но такой легко усваиваемой, со всем этим обшарпанным кафелем и сортирами — не поверила б! То ли просмотренные сериалы дают о себе знать, то ли это ты можешь о чём угодно написать со вкусом, не знаю))) "Чистилище", даром, что визуализированное разработчиками, не встаёт в воображении во всей красе, а вот рисуемое тобой "Майами" оживает моментально.
Мне нравится характер, который ты пишешь Ленгу. Никогда не обращала на него пристального внимания, книги Карпишина проглотила в кошмарном бреду, так что сейчас его образ для меня строится практически с нуля. И замечательно!
И очень нравятся все эти мелкие детали: к месту ввёрнутые термины из канона, краткие портреты охранников, отсылки к происхождению — это всё прямо так здорово-здорово, что абыр-абыр!
-
-
03.03.2016 в 21:56До чего обширную ты в этот раз справила главу, аж не вышло с лету прочитать))
Я сама очень удивлена тому, что так много вышло! Причем фактически глава была написана за три месяца — от старой версии текста остались только разрозненные абзацы тут и там (и еще отредактированные впридачу).
Сейчас я составила план четвертой главы и утешаю себя тем, что там изменений будет меньше, а значит, половина уже написана. Но блин, никогда не знаешь, когда критик подаст голос из шкафа.
Вот кто бы когда сказал, что тюремная тематика будет для меня не то что интересной, но такой легко усваиваемой, со всем этим обшарпанным кафелем и сортирами — не поверила б! То ли просмотренные сериалы дают о себе знать, то ли это ты можешь о чём угодно написать со вкусом, не знаю))) "Чистилище", даром, что визуализированное разработчиками, не встаёт в воображении во всей красе, а вот рисуемое тобой "Майами" оживает моментально.
Раскрою тебе секрет: до февраля месяца тюрьма «Майами» была «Чистилищем».
Т.е. два года назад я очень плохо представляла себе тюрьму как место действия и то, чем мог бы там заниматься Ленг. (Минжа, сцены в столовой и обмена голой кварианки на отвертку тогда в помине не было, они появились только в этой зимой.) Так что я решила, что писать, представляя себе «Чистилище», будет проще; плюс, не хотелось обременять читателя новой незнакомой локацией.
В итоге я поняла, что все равно написала не про «Чистилище», и переделать ее в «Майами», изменив пару деталей, будет проще, чем натягивать
Ленга на «Чистилище»сову на глобус. )Мне нравится характер, который ты пишешь Ленгу. Никогда не обращала на него пристального внимания, книги Карпишина проглотила в кошмарном бреду, так что сейчас его образ для меня строится практически с нуля. И замечательно!
Все плюшки отходят Наташе! В самом начале она буквально отыгрывала Ленга и указывала мне на косяки (типа «Взрослые мужчины так себя не ведут»). Так что фундамент был ей заложен. )
И очень нравятся все эти мелкие детали: к месту ввёрнутые термины из канона, краткие портреты охранников, отсылки к происхождению — это всё прямо так здорово-здорово, что абыр-абыр!
P.S. C ужасом поняла, что теперь Кольяту придется прописывать свою сюжетную линию. (Но я, по крайней мере, знаю, как она будет развиваться и как закончится, и на том спасибо.)
-
-
05.03.2016 в 16:10Причем фактически глава была написана за три месяца — от старой версии текста остались только разрозненные абзацы тут и там
Никак не возьму в толк, 3 месяца, по итогу, это много или мало?))
до февраля месяца тюрьма «Майами» была «Чистилищем»
Чистилище, если честно, не слишком-то напоминает тюрьму)) Полторы камеры на всё про всё и огромная, похожая на что угодно, кроме тюрьмы, локация, где курил Курил (ну невозможно ж удержаться от этого низкосортного каламбура), так что даже если бы ты не изменила название тюрьмы, мне кажется, менее достоверной история бы не стала. Просто в этой части тюрьмы Шепард не побывала Х)
Наташе плюшек и целовать в румяные щёки
Но я, по крайней мере, знаю, как она будет развиваться и как закончится
Хорошо? Плохо? Интересно же!
-
-
05.03.2016 в 16:37На самом деле я радуюсь фидбэку на «Пятно», как фидбэку на собственный текст, так что ммм, ПРОДОЛЖАЙТЕ.
-
-
06.03.2016 в 23:45Ну это как посмотреть. ) За три месяца я написала и отшлифовала восемь тысяч слов! Могла бы и за два месяца, если бы не делала перерывы. Плюс, я довольно бодро и оптимистично писала, не ноя о том, что у меня ничего не выходит и я говно. Для меня это очень хороший результат, словом, хотя вот кто-то с такой главой за неделю справиться может.
Но я ленива, конечно. Сейчас, например, уже целую неделю не пишу. Устроила себе типа «каникулы», хотя и не полагается.
Чистилище, если честно, не слишком-то напоминает тюрьму))
«Чистилище» изначально было кораблем для перевозки домашнего скота. ) Мне ужасно нравится этот факт. )
Но на деле представить себе тюрьму, переделанную из скотобойни, оказалось куда сложнее, чем обычную.
Хорошо? Плохо? Интересно же!
Я надеюсь, что линия Кольята ближе к концу вызовет у читателей всякие ЧУВСТВА.